– Парни, а что это с Колей?

По голосу поняли: случилось что-то. Повскакивали.

Коля стоял на четвереньках у самой кромки, плечи его подрагивали от судорожного кашля. Резко осел назад, схватился правой рукой за горло.

Сорвались и побежали.

Коля задыхался. Рот открыт, во рту огромный пунцовый язык. Лицо в пятнах и отекло, как у алкаша-доходяги.

– Коля, что с тобой? Что делать?

Он пытается ответить, но вместо слов – надсадный, душу выворачивающий кашель.

– Господи! Что это? Инфаркт?

Серёга метнулся обратно – к телефону, вызвать скорую.

– Лишь бы связь была!

– К базе беги, там всегда ловит.

Инга рванула за рукав футболки Диму, стоявшего над Колей:

– Уйди.

Только что добежала. Димка послушался, шагнул в сторонку.

Она толкнула Колю, укладывая его на бок:

– Так надо.

Колино горло исторгало жуткие чавкающие звуки, будто кто-то орудовал там вантузом.

– Не смотрите, – скомандовала она, но отвернуться никто не успел.

Инга стянула, стоптала с себя купальник и, оставив его, где стояла, присела над Колей. Только сейчас, вместе со всем остальным, мы разглядели огромные волдыри, покрывшие его руку от плеча до локтя.

Зажурчало, забулькало.

Потом Инга стояла лицом к закату и нервно бормотала:

– Аммиак. Я видела по ТНТ. Я видела. Запомнила. Аммиак. Я смотрела на прошлой неделе.

Она никак не могла влезть в купальник, тряслись руки. Тане пришлось ей помочь.

И тут наконец заговорил Коля. Непонятно, размазанно, прикусывая распухший язык.

– Что?

– Что он говорит?

Привстал, опираясь на руку.

– Колёк, что? – Дима присел рядом на корточки.

Коля повторил медленней, расчленяя бубнеж по слогам.

– Что? Не пойму, Колёчек. Что?

– Сраная медуза? – предположила Таня, и Коля закивал.

Собаки лаяли, сновали туда-сюда по берегу. Мы выловили их и держали на руках – мало ли.

Минут через двадцать, по-рыбьи хватая воздух распухшими губами, – наутро мы будем соревноваться в том, кто смешней изобразит эти монструозные, как у трендовой телочки, губы, – Коля сидел в любимом шезлонге и более-менее разборчиво материл скорую, хотя для скорой было еще рановато: не ближний свет. Добираться своим ходом он наотрез отказался: мол, вдруг, пока доедут, пройдет.

– Железная логика, – заметила Таня, но спорить с Колей не стали, держался он стойко.

Серёга на всякий случай сфотографировал опухоль. Дима зачитал вслух статью из «Википедии» про ядовитых корнеротов, которые питаются не только морскими червями, но и мелкой рыбой. Таня заперла собак в трейлере и отпоила Ингу корвалолом.

Всех потряхивало.

И когда Коля, потеряв терпение, все-таки сорвался с места и метнулся к своей CR-V, вдалеке, от развилки на «Приют» и Рыбсовхоз, послышалась сирена скорой помощи. Коля сменил траекторию и двинулся навстречу. Следом бросилась Инга. Этой ночью им предстояли долгие медицинские хлопоты.

Родилась в 1974 году в Рязани. Автор четырех книг прозы и публикаций в журналах «Знамя», «Новый мир», «Урал», «Волга», «Новый Свет», LiteraruS, «Крещатик» и других изданиях. Лауреат премий «Нонконформизм», журнала «Юность», имени Тургенева, финалист премии им. Бориса Соколова и др. Лауреат конкурса «Литодрама». Финалист фестиваля монопьес SOLO (Art-Vic Theatre, Лондон). Живет в Москве.

В санкт-петербургском издательстве «Лимбус Пресс» готовится к выходу второй том авторской серии Натальи Рубановой «Темные аллеи. XXI век» под названием «Хулигангел, или Далеко и Навсегда». Первая книга, «Карлсон, танцующий фламенко», издана в 2021-м. Публикуем одну из самых необычных новелл, вошедших в новую книгу «Вспышка».

Душеед Пал Палыч Рыков, он же анимаатр, он же – в свободное от больнички время – душепевт, он же анималитик – иначе говоря, специалист более чем широкий, – проснулся от вспышки сиреневого цвета, засветившей ему аккурат меж бровей, – и засветившей, прямо скажем, крайне болезненно. Вместо привычного потягивания, вместо того чтобы осторожно, не потревожив Риту-1 и Риту-2 (собаку звали Рита и жену Рита), встать, как обычно, с кровати и пойти в ванную, он, приняв позу эмбриона, зажмурился, а когда – делать нечего! – открыл махонькие свои глазенки и привстал, чуть было не взвыл. Все – Рыков огляделся – будто такое же, и вместе с тем, вместе с тем… да что говорить! Впору только рукой махнуть, что мы – вот так – и сделаем.

Почуяв неладное, Рита-2 зарычала, а Рита-1, перевернувшись на другой бок, пасторальненько – чистый эфдур – засопела. Отодвинув подушку, Пал Палыч грешным делом подумал, что вот ежли, к примеру, хотя б понарошку поцеловать (да-да, представьте себе) благоверную, боль непонятного происхождения стихнет, а если уж и не растворится бесследно, то непременно уйдет хотя бы на время. Однако склонившись было над Ритой-1, душеед наш в ужасе отшатнулся: на оголившемся ее плечике примостилось существо неизвестной породы – нечто среднее между паучком и стрекозкой, с блестящими фасетчатыми глазами и длинными, загнутыми вверх, ресницами – ну точно носы туфель Хоттабыча! Чертыхнувшись, Пал Палыч перевел взгляд на собаку (Рите-2 повезло больше: никаких существ на ней не водилось), а потом снова на вторую 0,5 – ни-ко-то: «Едр-р-рить!..»

Он потер глаза, поморгал, вновь глянул на благоверную и вновь отшатнулся: проснувшись, Рита-1 инстинктивно потянулась к нему, а вместе с нею и существо. «tоктор, – так называла его Рита-1 с институтских времен, – tоктор, ты в оффе?» Сославшись на тошноту, он побежал в ванную и быстро включил воду, а посмотревшись в зеркало, заорал благим матом – существа, в самом прямом смысле сидевшие у него на шее, болтали длинными, словно ножки слоников «великого и ужасного», как называл наш душеед г-на Дали, лапками… Одно из них оказалось на редкость вертлявым – истеричная гиперактивность, промелькнуло у Пал Палыча, тут же, впрочем, цыкнувшего на самого себя за профболтовню; другое же, крепко вцепившееся в загривок (вот почему болит!), недовольно заерзало.

«Чур меня, – только и смог прошептать он, присев на краешек ванны. – Чертовщина, ну чер-тов-щи-на же, едр-р-рить… Или все-таки снится?» Вопрос, впрочем, может стоять и так: в своем ли он уме – впрочем, что такое ум, как не одна из поллюзий?.. Неужто анимашонки хоминидов и впрямь настолько токсичны? Долечил, tок, мои поздравленьица-с!.. Вспомнив о потенциально возможной воспитализации (а воспитализация всегда потенциально возможна, услышал он Голос с антресолей, на которых пылилась многолетняя подборка «Анимарического журнала»), Рыков помрачнел еще больше – нет-нет, увольте! Пока можно скрывать существование, как окрестил он существ, картинок, никто ничего не узнает – в чем в чем, а уж в методах загона хоминидов к простому хоминидному счастью разбирался Пал Палыч блестяще: хороший, грамотный душеатр в состоянии сделать из двуногого овощ недели за две (кар-р-рательная анимария преуспела в сем поболе других), а посему…

«Ты еще в оффе? Говорила – не жуй мозги вчерашние…» – стучалась Рита-1 в ванную, а Рита-2 скреблась и скулила. Проведя рукой по лицу, дабы натянуть ту самую маску, без которой он не появлялся перед благоверной зим эдак десять, Пал Палыч отворил дверь и, стараясь не смотреть на существо, присосавшееся к Рите-1, осторожно, словно она была из муранского стекла, а не из бетона, приобнял ее. «Так ты, значит, в оффе… Говорила ведь…» Пал Палыч кивнул и, сделав жалкую попытку улыбнуться, снова едва не разрыдался. Если разрыв между внешней и внутренней войной достигнет критической запятой, думал Рыков, ну, то есть если пуповина с тем, что принято называть февральностью, по каким-то причинам оборвется, а голоса и существа станут обычным делом, то болезнь цветущего возраста, пожалуй, и сыграет с ним злую шутку… С другой стороны, он, Рыков, не страдает монотизмом – во всяком случае, в ярко выраженной его бесформенности, а уж о чем о чем, а о синдроме Дурминского-Дурамбо речь и подавно не велась: какой, едрр-рить, «анимарический автоматизм»! Нет-нет… Не-ет! Рыков тряхнул лысиной и, сглотнув слюну, даже топнул ножкой. Итак, нет, нет и еще раз нет. Никто не «вставляет» в его мозг чужие мысли, никто не заставляет их «звучать», делая доступными для других двуногих, а значит, чувство внутренней раскрытости – пресловутое «характерное проявление болезни» – ему незнакомо… Расстройств речи и инстинктивной сферы не наблюдается, эмоции – ну да, притуплены (а у кого не?..), впрочем, отсутствие стремлений едва ли можно назвать фабулией… Да что это он, в самом деле? Показалось – и показалось. Enter!