Подавляющее большинство обитателей каменных джунглей, выбирающихся на приморские курорты лишь во время отпуска (если, конечно, таковой отпуск предусмотрен соответствующим законодательством и обеспечен достаточным личным либо семейным бюджетом), при слове «море» мечтательно закрывают глаза, вспоминая глубокую насыщенную синь под куполом голубого до прозрачности неба, ласковый прибой, яркое солнце и золотистый песок… ну или стойку «все включено» в отеле. А, да, еще они обыкновенно представляют и девушек в крайне экономном бикини либо, напротив, мускулистых молодых мачо в столь же экономных плавках — когда доступных, а когда (в случае наличия в непосредственной близости постоянного партнера и/или детей, и, разумеется, в случае отсутствия достаточных финансов) и нет.

Горожане, чьи бетонные чащи и ущелья изначально расположены в удобных для торговли местах побережья, не столь предвзяты: для многих из них море — это шумные и не слишком чистые портовые районы, дающие им работу, мазутные пятна на воде, стрелы кранов и штабеля прилагающихся к ним контейнеров. Да и девушки из крю-сервисов тут уже не так легко одеты. А аналогичной профессии юноши — значительно менее популярны. Ну и климат в таких местах, как правило, не столь располагает к отдыху.

А вот для обитателей маленьких рыбацких деревушек, еще не опустевших вследствие деятельности подминающих под себя традиционный промысел гигантских корпораций или, к примеру, для вахт офшорных нефтяных платформ (тут уж без этих самых корпораций никуда) море, в частности, Северное — источник не только дохода, но и нешуточных опасностей. В конце концов, что маленький семейный или арендованный сейнер, что облупленный оранжевый вертолет, доставляющий рабочие смены на буровую, не чета гигантскому контейнеровозу или роскошному океанскому лайнеру в плане устранения рисков. Так что легенды о морских ужасах, нет-нет, да и берущих кровавый налог с морских тружеников, все еще передаются из уст в уста в пропахших дешевым пивом и свежей рыбой деревенских пабах.

К сожалению, эти легенды далеко не всегда безосновательны. По крайней мере, полусгнивший пробковый спасательный круг и пара изъеденных волнами досок, судя по всему, когда-то бывших частью обшивки то ли большой лодки, то ли маленького кораблика, заброшенные на гранитные валуны мрачного скалистого острова, оставляли мало надежды на благополучие экипажа суденышка. Особенно если учесть, что этот остров вот уже несколько сотен лет не отображался на картах Навигационной Службы и Береговой Охраны Великобритании.

Разумеется, слухи о том, что с этими водами не все в порядке, были практически общим местом среди окрестных рыбаков, и, несмотря на борьбу властей с ничем не обоснованными суевериями, они старались не заплывать в этот район — не только без крайней необходимости, но даже и при наличии оной. Но море есть море, и здешние воды имеют мало общего с лазурью средиземноморских (или даже брайтонских) курортов. Так что внезапные шторма вполне могли вынести особо невезучие суденышки и даже вполне полноценные корабли на эти камни, причем обреченные экипажи просто не видели их до того самого момента, когда корпус корабля натыкался на еще невидимую, но уже вполне ощутимую скалу. А потом… Потом не оставалось никого, кто мог бы рассказать о происшедшем.

Говорят, что как-то раз один из пропавших рыбаков, привязанный (судя по всему, еще до аварии) к спасательному плотику, был вынесен на близлежащий берег. Но, во-первых, к моменту спасения он, хоть и был формально жив, уже не реагировал ни на свет, ни на звук, ни на объятия родственников, тупо смотря в бесконечность, и очень скоро умер. Во-вторых, это было уже довольно давно. А в-третьих, возможно, это было неправдой.

В любом случае море бывает довольно жестоким, знаете ли.

Сидевший на плоском камне под прикрытием скал молодой человек в черном гидрокостюме поежился и засунул в прорезиненный мешок маску, ласты и весьма и весьма недешевый ребризер модели, состоящей на вооружении Специальной Лодочной Службы Ее Величества. Затем, обвязав вокруг валуна серый капроновый шнур, продернул его в закрепленные на мешке пластиковые кольца и аккуратно опустил сверток в воду, благо круто уходящий в глубину скалистый берег это вполне позволял.

Не то чтобы юноша с мертвым (хотя и не столь мертвым, как у вышеупомянутого бедолаги) взглядом зеленых глаз собирался уходить тем же путем, что и прибыл, но он предпочитал всегда иметь более одного варианта отхода. К тому же вряд ли его нычку обнаружат здешние обитатели: они привыкли совсем к другим трюкам. Так что глядишь и пригодится — либо ему, либо кому-то из его союзников.

— Вышка, здесь Болт, — юноша достал из кармана неопренового гидрокостюма небольшое зеркальце в вычурной рамке и теперь говорил прямо в него, как в коммуникатор из фантастических книг или фильмов. — Первый этап инфильтрации успешен, готовлюсь ко второ…

И так наполненный гнилой сыростью воздух стал еще холоднее, скрытое низкими серыми облаками солнце словно бы погасло совсем. Юноша вздернул голову и увидел две темные фигуры в рваных плащах, целеустремленно, прямо по воздуху, спускающиеся к нему сверху, от подножия сложенной из гранитных блоков стены огромного мрачного замка.

— Вышка, тут гости! — сообщил невидимому собеседнику юноша. — Код серый, повторяю, код серый, принимаю препарат «З». Овер.

Парень спрятал зеркало в карман и быстрым обратным движением достал из кармана что-то вроде желейно-мармеладного червячка. Он сунул мармеладку в рот и старательно заработал челюстями. Не прошло и секунды, как обе облаченные в черные рваные тряпки скелетоподобные твари замерли, потеряв цель.

Длинное чешуйчатое тело заскользило между камней, поднимаясь к забранному решеткой отверстию у подножия замковой стены, через которую лился поток грязноватой и пахнущей гнилью и тленом воды.

Темный коридор на нижнем уровне превращенного в тюрьму замка был тих: нечеловеческие стражи только недавно закончили регулярный обход. Стоны и вопли отчаяния узников сменились тихими всхлипываниями, тоже довольно-таки жуткими. Но страшнее всех был еле слышный детский плач, доносящийся из-за решетки в дальнем конце коридора. Впрочем, вряд ли нежданный визитер замка слышал эти рыдания: змеи, как правило, глухи к обычным звукам, воспринимая, в лучшем случае, вибрацию грунта. Гибкое тело, которое квалифицированный герпетолог опознал бы как довольно крупного боа-констриктора, проскользило вдоль коридора; раздвоенный язык ощупывал воздух перед чешуйчатой мордой. Змея ворочала головой, оценивая размер тепловых пятен, забившихся в углы камер, отделенных решетчатыми дверями. Наконец, очередное пятно оказалось достаточно маленьким для того, чтобы заинтересовать холоднокровную тварь. Решетка, явно не рассчитанная на подобных гостей, не стала препятствием: констриктор просто-напросто прополз между толстых ржавых прутьев.

Змея почти ткнула головой в служивший источником плача ворох черных тряпок у дальней стены камеры и, издав удовлетворенное шипение, свернулась рядом, устремив немигающий взгляд на груду грязной ткани. Впрочем, глаза констриктора все время норовили посмотреть туда, где, будь у него руки, находились бы надетые на левое запястье часы. Или, скорее, дорогой хронограф.

Через пару минут хныканье прекратилось, и из тряпья показалась кудлатая черная шевелюра, из-под которой сверкнули темные, почти черные, глаза.

— Ты ядовитый? — спросил тоненький голосок. — Ты убьешь меня не больно, как стлашный дядька убил тех птичек? Мама говолила, что зеленый луч совсем не больно убивает! Моя мама умельла, ты знаешь? И папа тоже `умел. А я их почти не помню, потому что стлашилища кладут холошую память, вот. Поэтому я тоже, навелное, умлу.

То ли эта конкретная змея все-таки могла слышать, то ли вообще могла читать по губам, но свернутое кольцами холодное тело дернулось в чем-то вроде горькой усмешки.

— Только убей меня до того, как велнутся стлашилища, холошо? — попросила девочка. Да, совершенно несомненная девочка пяти или около того лет. — Может быть, тогда я еще буду помнить маму, когда она меня встлетит.