Пятый этаж был выполнен в старинном хаосном стиле. Это определялось оконно-масляным не по-слоновьи похотливо измызганным освещением, стойками для пижонского рулета и королем. Единственное, что плохо вписывалось в общую картину — цифровой шпингалет на двери, преградивший путь.

— Как мне открыть эту дверь? — обратился я к королю.

— Хочешь услышать загадку?

— Нет, хочу просто пройти...

— Мне всё равно. Слушай стихотворение:

Когда-то давно, во времена моего правления,

Здесь было отделение поясничное, единичное. Прошли века,

Теперь это — личное. Отличное, пшеничное

Божие подреберье разделено сей дверью.

Король поднял огромную бровь и медленно накренил её.

— Отгадаешь загадку — получишь нюанс. — добавил он. — Он и поможет тебе пройти.

— Века прошли… Так ты — призрак?! — воскликнул я.

— Правильно.

— Давай нюанс!

— Держи, — сказал дух короля и с ужасным воплем начал истекать кровью, затем сжался в шарик, обмочился и проронил слезу.

От страха я тоже чуть не обронил в штаны. Я подобрал голубой шарик, подошёл к двери. И ничего не понял. Он не уведомил, что с ним делать. Я не придумал ничего лучше, как просто постучать им в дверь.

— Кто там?

— Я.

Дверной скрип торжественно поприветствовал меня, и я вошёл. Какой-то сахарный старик с трудом держался на своих подошвах.

— Что делать с нюансом? — я показал ему круглый шарик.

— Что нюансом?! — закричал глюкозный дед, в его речи узнавался сахарный диалект.

— С нюансом! Делать.

— Ты что, без короля в голове? Наверх надумал небось? — сыпуче хрипел он.

— Вот, нюанс, — протянул я ему призрачный шар.

Дед махнул на меня сапогом и покачал бородой так сильно, что пал в кому. Я был готов продолжить путь, но заметил, что теперь коридоры освещались факелами-бумерангами. Было скучно, поэтому я бросил один и случайно поджег сахарного старика. Он загорелся.

И горел.

И так и горел.

Пока не сгорел.

— Пшёл вон! — брякнул из комы на меня теперь уже карамельный дед.

“Не ловко вышло”, — подумал я и про себя вздохнул.

Мимо витоглавых трилобитов и трупных человеческих окороков, потрясённые и хохоча, ноги мои шагали по очереди, пока волоски не почувствовали странный звук. Из подворотни навстречу вышла высокая холодная женщина, постукивая челюстью от сквозняка.

— Зачем деда поджёг? Я чуть не задохнулась. Вентиляция чёрная вся. Цу!

Повеяло ересью. Я решил оправдаться:

— Я хотел помочь, но незнакомцы украли мои добрые помыслы.

— Растолкуй, побеседуй, — кивнула она.

— На каком это основании?! — нюансом прибил её я, испытав гнев истинного трилобита. Убил и даже не покраснел.

Через несколько метров я обнаружил ещё одну лестницу. Рядом находился потрёпанный лифт. Я подошёл к лифту, но он не реагировал на меня, да и вообще, не вписывался в картину. Пришлось идти пешком.

На шестом этаже меня встретил гид. Он унизительно и перспективно дал понять, что к чему. Гид рассказал мне о том, что нужно беречь молекулы, “из которых даже ты, болван, состоишь”. Ещё научил некой “электрике” и не “ручить” всё, на что “зубок положил”. Стыдно не знать!

Несколько часов позора, наизусть выученная книга “Если тупой, но хочешь жить” — и вот я могу собрать плащ невидимости из пластиковых бутылок и оптоволокна или зубную щетку из пасти крысы. Я был готов продолжить своё восхождение.

— Я же тебя палец о палец не ударю, брат, — похлопал меня по почкам на прощание учитель диких умений и леопардовых движений. — Остерегайся топленых подъездных гопников и холодную человеческую матку! — предостерёг меня вслед.

— Уже! — с прищуром улыбнулся я, чтобы тот смекнул.

На этаже узнавался оговорённый интерьер (по всей видимости, языческими активистами). Старинные рецепты по осеменению злаками были нацарапаны на дубовых стенах. Всюду плясали алкогольные идолы и испивали кровь собутыльника. Лампы освещали помещение недостаточно хорошо, я бы сказал халтурно, поэтому я шёл и спотыкался о каждую копеечку своей алчной железы, из-за чего та воспалилась, и мне стало обидно за бесполезность полученного нюанса, который к тому же слишком слабо светил, я бы даже сказал тускло.

Вскоре, я оступился и нечаянно прилёг в гроб с мёртвым человеком внутри. Воспользовавшись случаем, я взял в руки свой нюанс, поразмыслил, и отважился положить его на грудь мертвеца. Яркий свет болезненно опалил мои рукава. Мертвец ожил и спросил:

— Короба принёс? — замогильным хрипом выл он.

— Мир живых ждал тебя... торговля... ждет, — вставая на ноги, меркантильно приветствовал его я и кланялся.

Оживший труп захлестнул мне проклятую пощечину, снова улегся в гроб и был таков. Чувство жадности с новой силой запульсировало в алчной железе, и я горче прежнего опечалился наиглупейшей потерей нюанса.

Расстроенный, но не погрузневший, я двигался дальше. Воспалившаяся железа вызвала в крабовый синдром, из-за чего я попятился и был вынужден развернуться на оборот вперёд как какой-то краб.

Тяжело преодолевая недельную плотность суток, я таки достиг группу ступенек, с которыми рад был иметь дело. Они доставили меня на седьмой.

Сей этаж отличался совсем уж извращенной структурой: местная фурнитурная община и совет коридорных путей желали возвеличиться надо мной, надругаться. Я бы и не против, но с шестого этажа за мной следовала масленица. За окнами начался масляный дождь и град первых блинов, тех, что комом в горле встают. Если бы не книга гида, то я бы только так “ручил” эти блины, причём не только руками, но и ртом, и уже бы пал асфиксированным.

Под оглушительный вой хороводов, бешеные казаки заполонили этаж и устроили демонический пляс. Я попытался укрылся в ближайшей комнате с лицевой стороны, но с затылочной незаметно подкрался небольшой хороводик и заиграла музыка. Я был уже на грани кишечного срыва, а хороводы и музыка всё продолжали ускоряться. Казаки выпендривались шашками, мерились поясами, крестились и ласково ублажали коней.

Мракобесие могло длиться вечно. И, как правило, длилось, но масленица подходила к концу, и адская рука пламени, возникшая прямо из преисподней, охватила чучело. Под свист и улюлюкание вольных крестьян, пламя перекинулось на них и закружилось в дьявольской песне вокруг меня. Горящие хороводы стремительно вращались и проносились по этажу, сжигая всё на своём пути: казаков, лошадей, блины, разбросанные по полу и налепленные на стены.

К счастью, этаж был выполнен в противопожарно-огнетушительном стиле, так что кошмар всё-таки прекратился. Последний хоровод остановился и пал, тлеющий и вовеки праздный. Вкусив блин — тело масленичное, и отхлебнув масла — крови масленичной, я намеренно похоронил остававшийся здравый смысл и отправился налегке.

Аромат садовых границ предостерегал меня об опасности следующего этажа. Но ни один, даже самый ягодный аргумент, ни банановый раж не могли прервать уверенное восхождение по следующей лестнице.

Этот этаж исполнен фруктовым насилием. В первую же минуту я поймал маслину. Яблоко давило меня, ломая ребра. Виноград уже почуял кровь. Но элегантным прискоком, я пнул яблоко в пресс и поймал вкус яблочного сока своей обувью. Деградирующим ударом головы об стену я обрушил мраморные осколки на мягкую клубничную плоть. Вдруг где-то далеко послышался загадочный голос: “Борясь с плодами воображения ты только усиливаешь безумие”.

“Но они же настоящие”, — думал я, и, тяжело дыша, с неаргументированной жестокостью выдавил косточку из абрикоса. Удар черешни по моему подножию чуть не выбил меня из равновесия, но мой рефлекторный пинок в мякоть проник в самую сласть.

Ещё несколько сочных боев, множество сладостных травм, и я, наконец, добрался до следующей лестницы, которая, в отличие от предыдущих, не заканчивалась на следующем этаже. Девятый этаж ждал меня. Трогательный момент встречи! Мы нежно обнялись, я прослезился. Никаких обид быть не могло. Ну, разве что насмешка над моей финальной формой улыбки, с которой я его встретил. “Твой рот как буква “д” горзуанская”. Теперь я чувствую неловкость, когда рыхло улыбаюсь. После такой критики мне не хотелось тут задерживаться.