Можно форточку приоткрыть, люблю звуки природы. Окно как раз над слева от меня, даже вставать не надо.

Закрыл глаза.

Да кто меня кусает? Опять эти комары фантомные.

Снова укус. Вот достали!

Я раздражённо открыл глаза, выставил руки перед собой и начал наращивать сияющий барьер. Когда он уже стал достаточно сияющим, я резко сменил полярности снутри навыверт, и световой шарик лопнул яркой вспышкой. Да, этого должно хватить, чтобы изгнать всех маленьких надоедливых фантомов в радиусе двух тысяч метров за тридевять измерений. “Теперь можно спокойно медитировать”, — успокоился я.

Блин, а что, если Споквейг в этот момент проводит какой-нибудь магический эксперимент в своей лаборатории, и моё заклинание что-то там поломало? Нет, он же на тренировках с птицами. “Фух, пронесло. Ладно, за дело”, — решился я.

Надеюсь, комары ему не были нужны. “Да не, вряд ли. Просто Споквейг не из тех, кто прибирает за собой”, — подумал я.

Он свинота. Да, та ещё свинота, хе-хе. “Хватит отвлекаться, пора сконцентрироваться”, — собрал я волю в кучу.

Блин, укус чешется. Интересно, когда Актелл вернётся? Надо будет как-нибудь вечером на кухне засесть с ним политику пообсуждать, а то я вообще не в курсе последних новостей. “Все, сколько можно ду... стоп, я что, на каждый вспёзд подсознания должен отвечать?!”

Ишь, расшумелись там, на улице, зря только окно открыл...

Долго сидел я, потоки жизненной энергии раскрывал, аккумулировал, разгонял, больше и больше. И вот, наконцентрировал как никогда много. Я чувствовал себя как кастрюля с запечатанной крышкой, мой разум как озеро сотрясало как от поступи племени великанов, бегущего наперегонки на водопой. Бублик света... Эта херня пугала меня с детства. Впрочем, и до сих пор пугает.

Снолли обещала, что ничего страшного не случится... Ай, была не была!

“А её... безумный дед... пал... в застывшем поклоне, пред иконами. Так и стоит, мёртвый и недвижный уже как век”.

“Будь хлебом ты гордо белым иль омерзительно чёрным — не важно, ибо пред чревом Господнем все вы — лишь жалкие углеводы”.

“Анафемские браконьеры из гильдии волшебников, это они убивали их. Это они делали изделия из облаков”.

“Не неси имени своего зачревно убогого”.

“От нас с нами, от нас. С нами”.

И тишина...

Идеальная тишина.

Как здорово. Меня не разорвало на куски. И дырку не прорвало. Нет, напротив, разум стал подобным водной глади в штиль. Так спокойно. Чётко себя чувствую.

Переполненный через край границ моего восприятия красоты и блаженства момент был прерван мыслью, которую никак нельзя было проигнорировать: “Стоп, какого хрена?!” Что это за воспоминания только что вынырнули из моего бессознательного?! Они вообще мои? Не помню, чтобы что-либо из услышанного происходило со мной. В момент глубокого погружения в себя у меня случается, что всплывают старые порой забытые воспоминания в своём первозданном виде, не переписанном последующими перевоспоминаниями. Но то всегда были мои воспоминания! Что ещё за “от нас с нами”? Это откуда? “Безумный дед пал в застывшем поклоне пред иконами”. Это произносила Снолли... вот только она не произносила этого при мне! “Будь хлебом ты гордо белым...” А, вспомнил, это произнёс чёрный хлебник, перед тем как убить меня. А-а-а-а! Тогда всё произошло столь стремительно, я даже запомнить этого не успел! Наверное. Или не должен был? А что, если он стер это из моей памяти, думаю, он мог это сделать, когда меня материализовали. Это логично, ведь он мог предположить, что я пойму, кто есть чёрный хлебник, раз он знает такое слово как “углевод”. Он не мог бездумно процитировать Споквейга, он понимал, о чём речь. Хотя нет, меня бы казнили на рассвете, какой смысл стирать это из головы... Да не важно! В том или ином случае следует только один вывод: чёрный хлебник связан с сатанинским культом. И молитвы того запуганного батюшки, обращённые к Люциферу! Вот ублюдки, лишь прикидываются краясианами, так и знал, Инфернус был прав, они там все друг под друга ложатся. Так, что там ещё было, “анафемские браконьеры убивали облака”, “не неси имени своего зачревно убогого”. Ничего бредовее в жизни не слышал. Вот именно, не слышал! Нет, я не знаю, откуда эти фразы. Но про безумного деда пред иконами, уверен, я слышал это голосом Снолли. У неё и спрошу. Вдруг всё-таки ошибаюсь, и я просто-напросто забыл, как она когда-то произносила это при мне, как это вышло с “углеводами”.

Я забежал в библиотеку.

— Я вспомнил, что говорил перед моей смертью хлебник! Он сказал слово “Углеводы”! “Углеводы”! И не только это.

И вот почему я ничуть не удивился тому, что хлебный батюшка за иконостасом молился Люциферу, ведь подсознательно я об этом уже догадывался.

— Я и внимания не обратила. И что это значит?

— Снолли, милая моя, люди не знают таких слов, на дворе шестнадцатый век, тысяча пятьсот сорок восьмой год, если быть точным! И живём мы не в Горзуа!

— Ну да. Так, и что это всё-таки значит?

— А значит то, что чёрный хлебник — сатанист! Такие понятия имеются только в сатанинских Писаниях!

— А-а-а, какой пиздец! А-а-а-а-а!!! — передразнивала она мою экспрессию. — Как же так?! Сатани-и-и-ист!!! Каббала!.. Стой, а разве Инфернус тебе не говорил об этом?

— Я думал, только самые-самые верха сотрудничают. Но чтоб целая церковная ветвь, навроде хлебной.

— Не знаю, не впечатляет. И что с того?

— Да они там все повязаны! Каковы могут быть масштабы всего этого? А если они и впрямь переписали Писания всех мировых религий, молитвы, да и вообще изворотили всё религиозное учение?

— Кто переписал? — с хитрецой спросила она.

— Ты не заставишь меня произнести это, ты опять будешь подтрунивать, — я сел напротив неё у лампы. — Я слышал слова хлебника во время медитации... А ещё “дед пал в застывшем поклоне пред иконами”. Знакомо?

— Да, я это выдумала для Педуара.

— И тебя не совсем удивляет, что я это знаю?

— Очень удивляет. Просто я не НАЧИНАЮ ОРАТЬ КАК ПОТЕРПЕВШАЯ ВСЯКИЙ РАЗ, КОГДА МЕНЯ ЧТО-ТО УДИВЛЯЕТ!!! — бешено постебала она.

— Откуда я это помню, Снолли?

— Ты у меня спрашиваешь?

— Это не всё. Чёрт, как же там было... Такая белиберда, хрен упомнишь. А, что-то про анафемских браконьеров: “Это они убивали облака, это они делали изделия из облаков”. И... что же... как... “От нас сами и вами нами”... “С нами и с вами, и будет всем вам”...

— Это из Чтобыря, истории последователей. Ща покажу.

Снолли встала из-за стола, подошла к полке, вынула ту самую книгу и начала листать.

— Во, — с интересом она положила книгу в развёрнутом виде передо мной, и указала пальцем на строку.

Не понимаю, как Снолли читает в полутьме, ничего же не видно. Я подвинул лампу поближе и стал читать: “А восходящая вверх туча как бы показывала мне вывернутые наизнанку пустые карманы, с таким выражением, словно говоря: «Ну, что поделаешь, ничего у меня с собой и не было». И я простил её. Я понимал, что агрессия некоторых облаков небезосновательна: анафемские браконьеры из гильдии волшебников, это они убивали их. Это они делали изделия из облаков”.

— И ты читаешь это впервые, — правильно предположила Снолли.

— Клянусь, в первый раз.

— Клясться перед ступеньками церкви будешь. Я и сама поняла, что в первый раз.

Я читал дальше:

“Некоторые облака обладают экстрасенсорными способностями. Облака-чернокнижники. Они в силах контролировать разум. Так я однажды, ведомый их чарами и заушным нашёптыванием, убил тишину в полночь раскатом трахейного грома”.

— Ха-ха, “раскатом трахейного грома”. Это он про кашель?

“Хоть я и любил облака, однако мне было всегда плевать на солнце. Я мог часами пялиться прямо на него...”

— Какая забавная несуразица, — потешно проговорил я. — Парень как будто бы из Хигналира.

— Тоже заметил? И я говорила, у Чтобыря и проклятия есть что-то общее.

— И сколько тут таких историй?

— Сто с чем-то. Сто шестнадцать, вроде.