Проснувшись, я оглянулся. Справа стоял машинист с недовольным лицом. Он произнёс:

— Чего так долго? Я как поезд — ждать не могу!

Я поднялся, подошёл к нему, и оттолкнул его от панели, чтобы обойти, после, наконец, извлек карту из его затылка. Машинист протёр её о рубаху, распахнутую поодаль от него самого так, что невозможно было застегнуть пуговицу наизнанку, и положил её в ту же колоду для изношенных карт».

Чтобырь, притчи 5.114: “Машинист моего прошлого”.

VI.

Прохладным солнечным утром мы стояли у порога дома. Людей вокруг ходило куда больше, чем когда-либо, гораздо больше. Кишела работа.

— Это тебе, сувенир, фигурка Бахара Хрунью, местного пройдолыги, — протянул я Авужлике подарок, прихваченный из дома Гипоциклоиды и Менефея.

— Ух ты, спасибо! — радовалась она. — Привет, Кьюлиссия, а-ха-ха-ха-ха-ха, — Авужлика до неприличия рассмеялась. — Это я его тебе не настоящее имя, как у него Фруторут, придумать надоумила. О, пусть сектантам назовётся Кьюлиссией, говорю, ха-ха-ха-ха-ха-ха.

— Да, я её так и представил в логове бандитов.

— О, ты всерьёз это сделал?! А-а-а-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! — до слёз разоралась Авужлика.

— “Логово бандитов”, значит, тебя не смущает, — Снолли передразнила моё “логово бандитов”.

— Потайнушка наёмников, — по-другому объяснил я.

— Ишь какая привередливая, — садовник разговаривал с цветком, он сидел недалеко от нас, склонившись у цветка, — притворяется, что недостаточно удобрения и наигранно чахнет, — выразительно приговаривал он.

— Это я распорядилась, чтобы у входа выращивали цветочки, садовника наняла, — похвасталась сестра, потом скрестила руки перед собой, облокотилась о перила у лестницы с одной ступенькой, и посмотрела в сторону полей. — Люди привыкли спрашивать меня что да как. Споквейг почти не принимает участия в бытовой жизни поместья. Он погрузился в свои исследования. Зато теперь у меня много свободного времени, точнее всё моё время свободно, — она показала руками действительно много свободного времени, — никаких обязательств. Теперь тут всё работает само, ведь мастер-колдун Споквейг встал у руля. Не рулит, а просто встал у руля. Жители стараются выложиться по полной, чтобы не опозориться перед ним, он же великий мастер, который знает и может, поэтому ругает всех, кто не понимает и не может.

— Ну ругает, и что с того? — пожал я плечами.

— А то, что он может разрубить твой разум пополам, если психанет! Он же психованный! — не поскупилась Авужлика на эмоции. Авужлика никогда не скупится на эмоции.

Втроём мы зашли в дом, в прихожую. Тут я и Снолли заметили кое-что неладное. Не скрывая отвращения, Снолли спросила:

— Почему из банкетной доносится столько шума, будто там тусич? — она недовольно вглядывалась сквозь потолок. — Тысяча тусичей. Разом.

Со второго этажа спускался Споквейг с какой-то молодой парой, и в то же время открывалась дверь в гостиную, откуда вышел незнакомый человек, и я успел увидеть, что там за столом сидят четыре бородача рубятся в кости, несколько их жен отстранённо наблюдают за игрой в сторонке.

— Привычная атмосфера потеряна, — переобуваясь, с досадой произнесла Снолли. — В который раз. Достало.

— О, господи, это у нас что, дворецкий в доме?! — поразился я. — Хотя он тут уже со дня возвращения Споквейга... Но всё равно удивлен, только сейчас осознал в полной мере.

— Он не дворецкий, а стражник, — поправила Авужлика.

— Почему он так прилично выряжен? — не понимал я.

— Я костюм ему подарила.

— Зачем?

— Просто. И он теперь в нём всё время ходит.

Споквейг крикнул с лестницы:

— Посмотрите, живы-здоровы. Эй, вы, внизу, артефакт у вас?

— Да-да, — ответил я.

Снолли достала дудку из рюкзака и швырнула в Споквейга. Тот поймал и начал с интересом её рассматривать, продолжая общение с гостями, что спутались с ним:

— Тогда нет, — говорил им он, — хотя, с другой стороны, почему нет, хрен с ними, всё равно забирайте, ха-ха-ха!

— Что ж, — пожал плечами мужчина, что шёл с ним, — спасибо. Тогда мы подождём, не будем мешать.

— Вы что, вы нам только поможете, — уверял Споквейг.

— Помочь перенести вещи? — недопонял гость.

— Да вы что, пусть сами. Сами перенесутся, га-га-ха-ха-ха-ха! — смешил себя отец. Понятия не имею, о чём речь.

Авужлика посмотрела на Споквейга, затем на Снолли и предложила:

— О, а пойдёмте во внутренний двор. В доме и впрямь душновато, — она оттянула воротник цветастой кофточки, будто воздуха не хватает.

Мы единогласно согласились.

— Наводнили заполонители, — шипела Снолли. — Легкие как кузнечные меха: высосали всё, чем можно дышать, подчистую, всю свежесть и всё то хорошее, что ещё оставалось.

— И всё спиртосодержащее тоже, небось, высосали, — подкинул я.

— А-ха-ха, — усмехнулась, видимо, молодая дама того мужика, и, похоже, я один это заметил. Кажется, она слышала на наш внутрикомпанейский разговор.

Здесь и впрямь, объективно, душно. Лично я был не против перекинуться картишками с пьяными бородачами на кухне, но компания сестер, пожалуй, сердцу ближе.

— Тьоргул Хорниксен! — заорал Споквейг. — Таки обыграл Рикфорна или играешь с проигравшим?!

— Какого Рикфорна?! — в стельку вонючую пьяный Тьоргул спросил так, будто вообще ни слова не понял. — Где у вас туалет?! Каждый раз ищу-ищу, пока не обоссусь, га-га-га-га!

— Ха-ха-ха, — засмеялся Споквейг, а затем уже серьёзно произнёс, — соболезную. Ты бы попросил куриную ведьму настойку лечебную выписать...

— Если только спиртовую, га-га-га-га!

— Давайте-давайте, быстрее, — торопила нас толчками в спину Авужлика.

Мы пошли по коридору между гостиной и комнатой для деловых обсуждений у свечей, свернули налево, прошли мимо кладовой и спуска в библиотеку, потом мимо другой лестницы на второй этаж, миновали один из многочисленных кабинетов Споквейга и его лабораторию, что располагались у выхода на задний двор, потому что Споквейгу всегда “позарез” надо протестировать свои магические приблуды на тренировочных идолах.

— Вот и сигарка закончилась. А день… только начался, — как-то возвышенно произнёс уже напившийся вдрызг мужик в серой кожанке, что как раз бросил окурок и собирался войти в дверь, через которую мы в этот момент проходили.

Почему в такой ситуации неловкость чувствую всегда я? Словно мешаюсь миру.

Мы вышли на свежий воздух и Авужлика засуетилась:

— О, это, сейчас, подождите здесь... вы же хотите кушать, да? Или опять спать уйдешь? — последний вопрос был адресован мне. Авужлика уже приготовилась насупиться, но я покачал головой, и сестра всем видом обрадовалась. — Сейчас кое-что прикольное принесу, — она побежала обратно в дом. — Никуда не уходите!

— Хоть мы и провели ночь в дороге, но спали зато как младенцы, — я подумал, сестра рада будет услышать, что я точно дождусь её и не завалюсь спать.

— Как убитые младенцы, — подтвердила Снолли.

Авужлика закрыла дверь, и я сказал второй сестре:

— Чего же такого “прикольного” она принесёт? Прям диву гадаюсь, — саркастировал я. — Спорим, это будет... еда?

— Когда-нибудь ел “прикольную еду”?

Авужлика высунула лицо из-за закрытой двери:

— Угадали! Но вы и не догадываетесь, насколько еда прикольная, хи-хи, — игриво подворошила наш интерес Авужлика и вновь скрылась.

Снолли и я медленно пошли к идолам, по пути пиная камушки, которыми квадратом засыпана площадка.

— Научи кидать ножи, — предложил я.

— Берешь, кидаешь, — достала из сумки и тупо кинула нож на землю, не метнула, а как обычный камень швырнула. — Ладно, короче, — она подняла нож и взяла в руки, — сознательно отслеживаешь два объекта: нож в руке, его позицию в пространстве и импульс, а также цель, в которую целишься, её инерцию и трёхмерную форму, или четырёхмерную, когда применяешь технику излучения пустоты, вроде моей, хе-хе, — самодовольно усмехнулась Снолли. — И тот и другой объект должны типа стать тобой. Ты же осознаешь, что всё, что ты наблюдаешь и чувствуешь, в каком-то смысле и есть ты, ведь ощущения, по сути, формируются внутри тебя из вещества твоего же разума, сделанного из сознания.