Вскоре Господь медленно спускался ко мне, левитируя в воздухе, одновременно совершая размашистые движения руками, словно поглаживая большой невидимый шар. Спустившись, он протянул ладонь. “Пришло время оставить мирские тягости и отправиться в беззаботную вечность”, — подумал я и положил свои пальцы в его мозолистую руку. После этого Господь начал сильно сжимать её и трясти, как при рукопожатии, причём сжал руку он так сильно, что я стал умолять его отпустить, но он только смеялся. “Чего слабенький такой, как маленькая девочка”, после чего всё-таки отпустил, и, громко рассмеявшись, добавил: “Ладно, чего такой кислый, ссыкуешь что ли? Пошли уже”, — усадил себе на плечо и медленно взлетел, снова размахивая руками по сферической траектории.

Пока мы летели, я осознал, каким был глупцом при жизни. “Ну и зачем я носил тот крестик?” — расстроенно задумался я.

— А тебе что, тяжело было? — гневно произнёс Господь. — Ты хоть знаешь, какой крест нес Я?

“Так это сам Джейс? Он мысли мои читает?” — подумал я.

— Я — Сын Божий. А кем ты по жизни будешь? Вижу, душа скверна твоя... — он приступил энергично водить надо мной рукой, закрыв глаза. — Грешник, — заключил он. — У нас таких как ты не любят. Мой Отец тебе подобных только так расстреливает. За богохульные помыслы в ад на перцуху уедешь, понял?

— Всё понял, — ответил я.

Я действительно все понял. Понял, каким на самом деле никчемным, злым и агрессивным оказался сын Божий. Понял, что...

— Ты чё, страх потерял?! За никчемного обоснуй! Чё угас, язык проглотил?!

После этого он ударил меня в живот. Удар был таким сильным, что я потерял сознание.

— Рофелон! Очнись! — тряс меня за плечи Силнард.

С облегчением вздохнув водой, я ответил: “Брлглргрл”, после чего от души откашлялся и задумался.

Так это всё был просто сон? Или Джейс вырубил меня, и все это мне чудится? Может, это он меня в ад отправил, а ад — это реальный мир?..

Пока я статично мыслил, мы подплывали к разрушенной библиотеке.

— Книга должна быть где-то здесь, — сказал Игоркгр.

Точно! Та книга должна научить меня мыслить так, что все эти вопросы станут в ряд в моей голове и начнут по очереди называть на себя ответ.

Ладья встала у одного из выпирающих из воды холмиков, самого мощёного камнем из них. Викинги спешились и поспешили в полуразрушенное здание.

Внутри давным-давно заброшенной постройки мы рассредоточились и приступили к поиску легендарного труда Графа. Тем временем, я не мог решить, стоит ли мне оставить крестик или его цели не совпадают с нашими.

— Ничего не понимаю, — внимательно не понимал Биртротандр.

— Я не понял, что? — расстроившись, удивился Вурфундр.

— На каком языке она написана? Ничего не разобрать, — отчётливо не разбирал Доракодир.

— Я не могу... Не могу понять суть, понимаете? Суть в чем? — соединив большой с указательным пальцы руки перед собой, тряс Ингвер.

— Да я не то, что суть, я вообще ни-че-го, — завидовал Ингверу Доракодир.

Я подошёл к столпившимся товарищам и увидел, что ту самую книгу уже нашли.

— Что ты не понял, Вурфундр? — спросил Тормарон.

— Я не понял, не расслышал, что сказал Биртротандр, — ответил Вурфундр.

— Дайте взглянуть глазком одним. А, может, и другим. А, может, и сразу обоими... — попросил я, но мои слова прервал заспинный звон упавшей на землю монеты.

— Очередной тупик в лабиринте твоего искажённого разума? — с издевкой вышептал голос за моей спиной.

— Казначей Горнозём! — с ужасом акцентировал я на несколько несогласных букв.

Я обернулся, но не увидел никого, кроме какой-то фигуры, накрытой полотном. Может быть, это приз? Ингвер осторожно подошёл и резко сдернул ткань, подняв облако пыли, которое, как мне показалось, на мгновение приняло форму лица Джейса-курильщика, затем растворилось. Под тканью оказался краясианский крест.

— Это не библиотека, — вполголоса заключил я.

— Это церковь, — в полтора уравнял Ингвер.

Спустя мгновение, в горло Ингвера вонзилась монета. Кровь сочнулась из-под его патл. Я оглянулся и увидел неизбежно приближающийся арбалетный болт, который и не болт вовсе, а драгоценный меч-шкатулка, целью которого является моя голова, которую я столько лет носил на плечах. Ещё в детстве я начинал любить себя с головы...

Неподалёку послышалось бардовское пение:

— Яркий свет ударил бровь, и, вот, на небесах я вно-о-о-овь.

Прошу, Господь, прости мне грех, ведь в детстве я украл оре-е-е-ех.

Друг мой, не потуши свечу, во тьме сидеть я не хочу-у-у-у.

Вставай скорей, да, ты, в углу, тебя я целый день зову-у-у-у.

Немного придя в сознание, я обнаружил себя лежащим и индиго. Облокотившись об угол стола, чтобы приподняться повертикальнее, я случайно задел свечу, которая упала и погасла об обкладочный пол.

— Как сожалею, что тебя-я мать на свет когда-то родила-а-а-а-а-а.

После этих слов я услышал знакомый смех. Я перенаправил подбородок и увидел на облаке стоящих над собою умерших предков, которые смотрят на нас и улыбаются, в том числе неприлично смеющуюся маму. Бард приподнялся со стула и поклонился им. Они восторженно захлопали в ладоши, особенно истерично радостно аплодировала моя мать. Музыкант снова уселся и продолжил играть на святострунной лютне:

— Как туго нужно мыслить так, чтоб захлебнуться как башма-а-ак?

— Меня сучок перепугал... — попытался оправдаться я перед умершими предками.

— Уже совсем не важно, что было под ного-о-ой, если ты протяжно вдохнул под водо-о-ой.

Снова смех сверху.

— Как можно быть таким дурачьём, чтобы быть убитым шкатулкой-мечо-о-о-ом?

— Он что, два раза подряд умер? — удивлялся прадед. — Вот же олух! Тьфу! — целился он в меня отчаянным плевком.

Мне не хотелось выслушивать оскорбления, поэтому я ушёл от них внутрь себя. Неужели это и есть вечная жизнь? Или мне опять это чудится? Или же это и есть обещанный Джейсом ад?

Пока я пытался разобраться в происходящем, прадед совсем разбуянился и стал бросаться в меня топорами и берсерками. Один из берсерков лёг мне прямо на висок.

Поперхнувшись деньгами, я откашлял несколько монет, сложил их в карман и чуть очнулся.

Снова разрушенная заплесневелая церковь, сырость, запах успешных водорослей. Голова, словно топленая, животворящая, создает геометрические оттенки исступления в мыслях и ощущениях, во всей это кипящей солянке особенно неприятно заваривается чувство отвращения. Я перегружен многочисленными вариантами бессмысленных образов. Напрочь потерян путь к самоосознанию, которое раньше было обыденным. Всё же Казначей был прав: я словно потерялся в ковровом лабиринте, будучи под галлюциногеном. Никогда ещё так не боялся погибнуть, потому что теперь я знал, какое безумие ждет меня на том белом свете. Нужно выбираться из этого города без горожан и уполномоченных структур.

Не обнаружив найденную ранее товарищами книгу, я вышел из прогорклой церкви. На небосводе стоял полумрак, который глядел на меня, улыбался и пассивно сдвигался. В голове играли отголоски бардовских мотивов.

Наконец, я установил источник давящего чувства отвращения — висящий на шее крест с крошечной фигуркой приунывшего Джейса Краяса. Его цели явно не совпадали с нашими. Что я за викинг такой, если даже крошечный крестик осквернить не могу? Сейчас мои погибшие друзья кутят с валькириями в Хельхайме, а мне до конца времен остаётся бояться гнева Божиего, постоянно ощущать неловкость и стыд от того, что за мной с небес круглосуточно наблюдают усопшие предки, излишне пристально и брюзгливо. Опасаться, что прилетит Джейс и снова изобьёт за грешные помыслы, а Господь Бог подпишет приказ о моём расстреле... И только из-за того, что хмельные родители в детстве крестили меня ради потехи!

Запрыгнув в ладью, я сходу присел, но отчаливать не стал. Меня кое-что ласково озадачило: а зачем казначею понадобилась та книга? Что если та книга в руинах церкви, это и был Чтобырь, просто викинги не поняли мудрости его безгрибных изречений, поскольку они духовно не ориентированы и мысленно не инвертированы? В таком случае Горнозём уже переписал его с лада мыслетуманящего сметанного на лад обыкновенный, широкообщественный, и ничего неуловимого, эфирного, там не останется...