— Ну, ведро, табурет...

— А по мне ты в очередной раз что-то не договариваешь, Квяз ты Жмежоуздельский, — недоверчиво щурилась Авужлика. — Однажды ты прибежал к нам и разнылся, что твоего сына похитили древние медведи и утащили в пещеру посреди леса. Но ты, конечно же, не договорил до конца то предложение. Если бы ты тогда сразу сказал, что сына похитили древние медведи и утащили в пещеру в лесу на острове Норсвалояс десять лет назад, когда ты работал на рыболовном судне в открытом море, и сейчас, за бутылкой медовухи, ты вдруг неожиданно вспомнил, как его звали, Лиату и Лэдти не пришлось бы переться в ближайшую пещеру и полдня искать там грёбаных древних медведей и твоего грёбаного сына!

— Всё, что мы там нашли — лишь несколько похищенных какими-то священнослужителями детишек, среди которых, кстати, оказалась твоя дочь — подтвердил я. — По-моему ты самый худший отец из всех, что я видел. Надо же, променять дочь на коня, причём больного коня...

— Ой, я прошу прощения, я хотел сказать, что они опрокинули ведро, табурет и унесли содержимое какого-то тайника...

Он суетливо привел нас к одному из стойл и приподнял отколотый камень в полу.

— Вот только я не разглядел, что именно... — невнятно добавил Квяз.

— Что-то ты не договариваешь, Квяз, —медленно, негромко Авужлика проговорила, так, будто сейчас взорвется.

— Вот только я не разглядел, что именно находилось в той небольшой чёрной сумке, что они извлекли оттуда.

Как же с ним сложно. Почему с большинством крестьян так тяжело разговаривать?

— Кто-нибудь заходил сюда после того случая? Кроме лошадей.

— Нет.

Авужлика снова прищурилась.

— Разве что пара гусей тщательно осмотрела здесь всё.

— Зачем ты пустил их сюда? — спросил я.

— Это всего лишь гуси. Споквейг Дархенсен, к счастью, ничему их не обучил.

После небольшой напряженной паузы, сглотнув ком в горле, Квяз смог самостоятельно закончить фразу:

— Разве что боевым искусствам...

— Это были гусиные гвардейцы, — пояснила мне Авужлика. — В твоё отсутствие Споквейг также научил гусей владению холодным оружием, чтобы устраивать гладиаторские бои, затем, когда ему надоело лицезреть гусиное насилие у нас во дворе, он отдал всех гусей под власть Григхен, которая учредила гусиную гвардию для защиты собственных интересов.

Неторопливой походкой мы двинулись прочь от Квяза, не попрощавшись с ним. Авужлика продолжила:

— Похоже, в курятнике действительно произошёл раскол. Теперь сторонники покойной Григхен тоже хотят выяснить планы мятежников. Пришло время обсудить с госпожой Юзенхен наш возможный союз против повстанцев. Это хороший способ взять ситуацию под контроль.

— Не слишком ли ты переоцениваешь способности глупых кур? — засомневался я.

— Эти куры — наиболее проклятые субъекты... неравномерно проклятого Хигналира. Поэтому они так своевольничают. Так Снолли объясняла.

Вернувшись в дом, я застал Фродесса и Актелла сидящих на кухне на углях. Фродесс пил горячий бульон, а Актелл жёг животный жир. Меня это заинтересовало, поэтому я налил себе горячего чаю, чтобы согреться, потому что промок до волоска ног, и присел к ним.

— Зачем ты жжёшь жир?

— Ничего не говори. Просто ощути аромат, — промурлыкал Актелл.

— Ароматом здесь и не пахнет. Что ты делаешь?

— Споквейг Дархенсен научил меня духовному равновесию. Вот. А сжигание свиного жира повышает аппетит.

— Как это вообще связано?

— О, духи, не могу никак насытиться! — восхищался Фродесс. — Давай жги, жги сильнее!

— Мастер Споквейг учил, что магическая энергия порой приходит со значительным перекосом ментального равновесия, — разъяснял Актелл. — Сместить баланс можно различными способами. Любое необдуманное действие, подкрепленное основанной на глубоких чувствах верой в то, что оно каким-то нелогичным образом приведет к конкретному результату, может “расшатать” твою душу. С сильно расшатанной, перекошенной душой становится проще принять на веру любые нелогичные убеждения, в чем, собственно, и выражается способность прямого магического воздействия. Тогда остаётся только увеличивать и увеличивать, его... ну, дисбаланс души.

— Видимо, Споквейг глядел в саму суть сектантства, да и вообще любого популярного вероисповедания, — подумал я вслух. — В этом и смысл всех этих странных обрядов у верующих.

Однако я не стал ковырять тему глубже, иначе бы пришлось рассказывать про то, что, проводя религиозные ритуалы, по факту, религиозные люди зачастую взывают к духам и просят их сделать для них что-то, чаще всего, сами того не понимая.

— Мой дед погиб. Мой отец тоже погиб. И остался у меня только ты да жир, который вот-вот догорит. Без вас бы я даже не родился...

— Я тебя не понимаю.

— Это он свой дисбаланс увеличивает, — пояснил Фродесс.

— А-а-а. Либо же это уже следствие “перекоса”. А что это за жир?

— Жир принадлежал старым свиньям, ритуально отравленных во имя духов. Жир таких свиней очень эффективен в нарушении духовного равновесия! — воспрянул Актелл. — Ещё пару кусочков, и я уже даже боюсь представить, что со мной произойдет, — возбуждённо усмехнулся он.

— Расскажешь потом, если сам не отравишься, а я пойду, — поднялся я и пошёл, покуда жив был. — Удачного погружения в безумный эзотерический мир.

Подходя ко двери в гостиную, я остановился:

— Где вы достали яд, чтобы травить свиней?

— Он лежал в конверте, что я тебе дал, — ответил Фродесс.

— Ты вскрыл конверт? Так он же вроде был запечатан, когда ты мне его дал.

— Письмо я переложил в другой конверт и запечатал его, чтобы не портить тебе сюрприз. Всё равно ты не смотришь на печати, тебе нет дела до формальностей, ты ничего в этом не смыслишь. И вообще, на конверте не было написано, что оно для тебя, вот мне и пришлось его вскрыть, — низкокачественно лгал любопытный Фродесс.

— Храни вас чёрт, окаянные, — обиделся я и ушёл с кухни.

У себя в комнате я прилёг поспать.

Тихо вдалеке зазвучал знакомый ритм ударов по бубну. Так не хотелось всей этой бредятины с разными Богами, а ещё я весь на нервах. Лучше встать и основательно подготовить себя к завтрашнему событию, вместо того чтобы надеяться на удачу-радугу — Божью радужку-коровку.

Равнодушным утром вредное солнце испустило свой надоедливый свет прямо мне на щеку. Я без устали тряс головой.

Наконец показалась группа вооружённых хлебников. Я, словно неделю не спавший, невозмутимая Снолли, неприкаянный дедушка Рикфорн и несколько чьих-то товарищей ожидали прямо на огороде. С хлебниками шёл мужик, который встретил их на оговоренном месте и привел к нам по моему указу.

— Что-то я не чую здесь пшеницы! — прорычал один из них.

— Чую, грехом смердит... — посмотрел на меня, судя по отличавшейся узором робе, главный из них. — Не нравится мне эта земля поганая.

— Такая земля белым хлебом не накормит, — сердито копнул землю пяткой-лопаткой самый старый на вид.

— Как же так? — виновато и неуместно проронил Рикфорн, присел и внимательно осмотрел землю под собой, как бы оправдываясь.

Один из хлебников встал на четвереньки, и, как дикий зверь, стал обнюхивать носом землю.

Я молча достал несколько буханок хлеба из мешка, на котором Рикфорн за несколько минут до этого зачем-то нарисовал правоверный вопросительный знак.

— Дай сюда!!! — лихорадочно вскрикнул бледный худощавый хлебник.

Я молча достал икону Джейса Краяса, положил на неё буханку и, слегка преклонившись, протянул им как на подносе.

Несколько удивлённых хлебников одобрительно переглянулись и двинулись ко мне за обетованным гостинцем. Тот, что казался мне главным, хотел было их остановить, но ему не хватило уверенности в собственной проницательности. Прямо пред лицом подошедших хлебников я неожиданно перевернул поднос-икону, опрокинув с неё буханки вниз на землю. На открывшейся для них обратной стороне иконы было изображено следующее: огромная хлебная жужелица, державшая в одной лапке оторванную голову праведника с нимбом, а в другой — надломанный крест, стояла на фоне горящего амбара, опёршись лапкой на пасхальный кулич. Упавший на землю хлеб быстро почернел. Тот главный хлебник верно подметил, что земля “поганая”. Как я уже упоминал. Споквейг приказал хоронить наш глубоко безверный люд прямо в огороде.