— Но то, что ты придумал про осквернение хлеба нахлебников... — продолжал Рикфорн.

— Что придумал? Когда? Не помню.

— Только вдумайся! — воскликнуло очерствелое лицо, переполненное сухим изумлением.

Я вдумался. Осквернить хлеб — тот самый источник, питающий дух нахлебников в жертву их здравомыслию, то есть делающую то же, что и любая другая религия, только в разы сильнее... Это же гениально! Только бы вспомнить об этом потом.

Очередная волна чудес вновь ополоснула сознание со всем его подсознанием, чуть не смыв их в раковине чувств.

Мы пёрлись по дороге в сторону мельницы. С трудом. А трудно было, потому что продирались сквозь какие-то заросли. Точнее, большой разветвлённый куст, в личное пространство которого ненароком вторглись.

Псевдотрансцендентное приключение подошло к концу. Мы наконец добрались до мельницы.

Я просунулся меж дверьми и увидел Тольрика и Звелоузда, игравших в кости. А с ними сидел тот самый бродячий кот! Когда я вошёл внутрь целиком, кот замолчал и недоверчиво уставился на меня, затаив дыхание. Он насторожился, словно собирается кинуться от меня прочь, стоит мне только дернуться, но глаза его выражали желание спустить курок. Тщательно рассмотрев кота и убедившись в отсутствии у него молочной бороды, я сделал вывод, что это обычный бродячий кот, а не путник.

— Чего ты на кота вылупился? Ха-ха-ха, проходи, присаживайся, — пригласил Тольрик и протянул стул.

Рикфорн молча смотрел мне в спину, а я на него. Некоторое время.

— Лэдти! — окрикнул меня Тольрик.

— Да, бороды у него нет, — спокойно ответил я и присел, — всё в порядке.

— Ну ты чудишь! — потешился Звелоузд, потирая уста.

Гремя граблями, по локоть от меня угнездился Рикфорн.

Я старался не глазеть на кота. Но его присутствие поддерживало атмосферу неуюта, которую я сейчас очень тонко ощущал. Я старался не смотреть в его сторону, но каким-то образом мы снова встретились взглядами. Рикфорн посмотрел на него. Потом на меня, да таким информативным и пронзительным взглядом, будто он узрел во всей этой ситуации какой-то глубинный смысл и видит, что только что и я тоже постиг его, и что мои очень сложные для его понимания отношения с этим котом на самом деле имеют высочайшую важность, и...

— Делаешь ставку, Лэдти? — негромко произнёс Рикфорн, пытаясь избавить всех от созданной мною и котом неловкости.

— А, уже начали? Так быстро? Мы же только сели. Ох, давно же я не играл в кости, — подстраховался я на случай позорного проигрыша.

Игра началась. Длилась она довольно долго и однообразно, но играть было чрезвычайно интересно.

Итак, я, будучи лучшим азартным игроком во всём Хигналире...

— После Споквейга Дархенсена, — уточнил кот.

Да, после Споквейга Дархенсена, конечно, я выиграл пару грабель, 8 монет, ящик медовухи и... и...

— И всё, — уточнил кот.

И всё. Прибыльная партия в кости порадовала меня так, как ничто другое... Нет же, не всё! Вообще-то я ещё навесной зарубок выиграл. Хм, как бы объяснить, что это такое?

Я собрался достать навесной зарубок из кармана, чтобы показать коту, но, к счастью, вовремя осознал, что с момента окончания игры прошло не более десяти секунд, я всё ещё на мельнице за ящиком с игровыми кубиками, а кот ничего не уточнял.

— Чёрт побери! Мало того, что каждый раз проигрываю, так ещё и штаны тут просиживаю, — злился Тольрик, разглядывая свои дырявые на заднице штаны.

Распрощавшись с мельницей, мы с Рикфорном вышли на улицу, где, тем временем, уже во всю смеркалось.

— Если бы не ты, я бы сегодня расстроился с горем поперёк горла, — оговорился Рикфорн.

— Дело не во пне, — оговорился я и мы рассмеялись так, что чуть не задохнулись.

Я вспомнил, что когда-то в далёком прошлом, когда я ещё не был таким “эксцентричным”, Авужлика отправилась встречать дилижанс с гостями. Надеюсь, гости уже напились и вот-вот разъедутся восвояси.

Из окон второго этажа доносился отвратительный шум. Похоже, они только приступили к трапезе. Чем они занимались весь день? Их там, должно быть, куда больше, чем я ожидал.

Я спускался вниз по лестнице в библиотеку, откуда навстречу поднималась Авужлика.

— Вот ты где, я тебя обыскалась. Гости уже собрались — все тебя ждут!

— Меня? Зачем меня ждать? Я к ним не собирался идти.

— Я уже всем пообещала, что ты присоединишься к застолью. Снолли сказала, что тебя можно найти в библиотеке, в придворцовом храме или у Актелла.

— Что? В каком храме? Почему именно у Актелла? Почему вы так поздно начали празднество? Снолли тоже будет там?

— Нет, конечно. Она не любит человека в принципе, особенно “когда их много в одном месте одновременно”.

— А я, можно подумать, люблю? И почему ты отвечаешь только на последний вопрос? Это невежественно.

— Идём скорее, гости ждут!

— Нет, сначала скажи, о каком храме идёт речь, и почему меня надо искать у Актелла?

— Порой я вижу в тебе Споквейга. И это не комплимент.

Спустя недолгую паузу мы одновременно сказали.

— Там собрались важные люди... — сказала Авужлика.

— Твою ж мать, ответь уже на... — сказал я.

Авужлика продолжала:

-...такие как: Цесселип Хорниксен, известный как Цесселип Храброзубый, ты должен его помнить, братья Ломунд и Вальв Кьёрбриги, и даже сам Квищ Оволюрич из тех самых — Оволюричей, — она указала пальцем вверх. — Не стоит заставлять их ждать.

— Так значит у вас храм построили? Где?

— Храм святым бобрам.

— Я серьёзно.

— Ну какой же ты назойливый! Как та муха, которая увязалась за нами, когда мы пообещали ей...

— Чертовка!

— Ой, да ладно тебе, я же пошутила! Что, сарказма не понимаешь? Ну, это, ты же любишь молиться... ну, и к Актеллу по ночам ходить.

— Это он ко мне ходил! Чисто по-мужски подошёл. Я уже объяснял Снолли.

— Пожалуйста, давай уже пойдем, неудобно ведь получается...

— И всё же, почему вы так поздно начали празднество?

Авужлика вздохнула.

— Цесселип Храброзубый задержался в пути, все его ждали. Он сказал, что по дороге сюда в каком-то трактире видел Споквейга. Правильно его Хитрозубым называют, всё время ахинею выдумывает.

— Не может быть! Что ещё сказал?

— Что он такой сильный, потому что в битве с пикадорами ему отрубили руку, и пришлось сражаться одной рукой, которую потом тоже отрубили... Ладно, это очень долгая ис...

— Давай, пошли скорее — гости заждались, — перебил её я и поторопился наверх.

Метким словцом я обернулся ответственным человеком, ловко скинув груз вины со своих цепких плеч на ступеньки.

В банкетной стоял длиннющий стол. Люди набились вокруг него и смачно трапезничали. Не похоже, что бы меня тут “заждались”.

Мы с Авужликой присели. С крайнем энтузиазмом я задумался над тем, каким же образом удалось затащить сюда такой большой стол сквозь дверной проём, причём думал я, разгоняя мысли в до скорости всадника на колеснице, мчащегося по спинам целого стада диких зубров, в панике несущихся вниз с огромной горы, с вершины которой за ними спускается снежная лавина...

— Где ты так долго ходил, Лэдти? Тебя не дождёшься! — крикнул издалека незнакомый дядька.

Я отмахнулся от вопроса столовым прибором.

— Лэдти Дархенсен! Ты меня слышишь?! Лэ-эдти!!! — всё никак не мог угомониться бородач, сидевший через десяток незнакомых гостей по ту сторону стола.

— Полагаю, он молился. Молитву нельзя прервать ради празднества, — заботливо и неспешно оправдал меня какой-то пожилой голос молодого монаха.

Я глянул на него. Он одобрительно кивнул мне, взмахнув крестом. Я пошлепал по карманам, достал самый большой крест из имевшихся и помахал в ответ.

Восхитительный вкус пищи заставил меня позабыть неприязнь, что я испытывал ко всем этим людям и отложить исполненные злобой сквернословные и необратимо очерняющие душу проклятия в их адрес, пожалуй, до следующего повода. И всё-таки яства заходили в нутро столь приятно, отчего я стал переживать, что страстное влечение к пище взбушуется так необузданно, что накроет своей волной приготовившего всё это Фродесса, и буду я смотреть на него теми же глазами, которыми смотрят на него пасущиеся на лугу добрые коровы... Боже упаси!