— Идея… отличная, чем больше грязнокровок и предателей крови мы найдём, тем больше денег нам заплатят, — громко и уверенно заявил Струпьяр, слегка покачиваясь на нетвёрдых ногах, уверенно кивая в такт своим словам.

Малфой обожал это заклинание. Оно не входит в список Непростительных наряду с Империусом, но при умелом использовании можно человека сбить с толку настолько, что он даже не заметит, как по своей собственной воле исполняет чужую.

— Идите туда, я проверю всё здесь, — распорядился Драко и, не встретив никаких возражений от временного босса, сделал несколько шагов в сторону, изображая бурную деятельность, тем самым побудив егерей отправиться подальше отсюда на поиски несуществующих беглецов.

Как только они покинули зону слышимости, Малфой снова вернулся к тому месту, где он почувствовал запах. Такой сладкий, дурманящий, побуждающий вдыхать его снова и снова, пока не закружится голова. Он закрыл глаза, вдохнул поглубже и ухмыльнулся.

— Опять ты свалилась на мою задницу, Грейнджер, — самодовольно произнёс он. — Неужели самый блестящий ум Хогвартса настолько непроглядно потускнел и притупился, что ты догадалась пользоваться духами в лесу, мать твою! Дай угадаю: пытаешься соблазнять Поттера всеми доступными способами в дорожных условиях?

Ублюдок. Но в его словах есть лишь одна правда: пользоваться духами в лесу действительно было максимально глупо.

— О, прошу простить мою оплошность, это же, наверное, подарок Вислого, судя по дешевизне и приторности запаха. На твоём месте я бы сразу бросил его после того, как вскрыл упаковку.

Мне нравятся эти духи. И мне плевать, что ты о них думаешь, чёртов Пожиратель.

— Но выдали тебя не они, — он покачал головой, всё ещё продолжая надменно усмехаться. — А твой запах, который я точно никогда не спутаю ни с чьим другим, — его взгляд потемнел и глаза снова закрылись. Кажется, Гермиона так до сих пор и не дышала. Или, скорее всего, не замечала короткие вдохи украдкой, чтобы не потерять сознание. — Я помню его до сих пор, — с томной плотоядностью прошептал он. — С того самого дня, когда впервые попробовал его на вкус.

Нет. Пожалуйста, прекрати. Не нужно.

Он медленно потянулся рукой перед собой, ощупывая подушечками напряжённый воздух. Когда рука почти достигла барьера, чувствуя неприятное покалывание от его непосредственной близости, Малфой открыл глаза, издав тихий смешок.

— О, да ты постаралась на славу, Грейнджер. Думаю, при большом желании о твой барьер можно было бы расщепиться. Стоило позволить Струпьяру сделать это. Всё-таки твои ночные вылазки в библиотеку принесли свои плоды. Позаимствовала без спросу книгу заклинаний Макгонагалл и Флитвика для защиты Хогвартса? Ух, плохая девочка.

Пожалуйста, хватит. Почему ты так любишь мучить меня?

Она могла уйти. Совершенно точно могла и должна была это сделать. Или хотя бы закрыть уши, чтобы не слышать его ненавистно-ласковый голос, пропитанный ядом. Голос, который когда-то, всего несколько месяцев назад шептал ей слова восхищения и стонал её имя — это был единственный раз, когда оно сорвалось с этих губ.

Это была большая ошибка. Которую я поклялась никогда не повторять. И которую с таким наслаждением повторяла снова и снова.

— А знаешь, что меня больше всего возбуждало? Твоя покорность, — его губы снова растянулись в улыбке, а взгляд блуждал по лесным деревьям, лишь изредка встречаясь с её глазами, скрытыми за барьером. — Если бы в ту ночь я тебя не прикрыл от Филча, у нашей «золотой девочки» были бы бо-о-ольшие проблемы.

Вот как? Прикрывал, значит? Теперь это так называется?

— Знаешь, о чём я думал? А отведёшь ли ты мне специальную благодарность за заслуги перед Орденом Феникса? Или нет, перед всем магическим миром! За то, что благодаря мне ты получила все необходимые знания для победы над Сама-Знаешь-Кем.

Не реагируй. Он просто издевается. Это же нелепо. Он прекрасно знает, что если бы сам не торчал по ночам в Запретной секции, то и «прикрывать» было бы некого. Он специально добивался того, чтобы Филч непременно услышал шум.

— Кстати, я часто думал о том, почему бы тебе просто не попросить разрешения на эти книги для такого благого дела, как сохранение жизни Избранного. Но вместо этого ты исправно прибегала в библиотеку именно ночью. Ко мне.

Казалось, его злорадство уже раздулось до самых необъятных размеров, но с каждым его словом Гермиона убеждалась, что он способен найти ещё больше точек давления, от которых ей становилось плохо, а ему — хорошо.

— И знаешь, что было ужасно забавно, — сколько же в этих бездонных серых глазах жестокости. Ядовитая ртуть. — Вы с Уизли, сладкая гриффиндорская парочка, днём держитесь за ручки, как двенадцатилетние школьники, а ночью ты вспоминаешь о том, что ты — женщина, а не какая-то сопливая малолетка. Я прав? Не говори, я всё равно не услышу, да и в этом нет необходимости, я знаю ответ. Но должен сказать, что это жестоко, Грейнджер. Даже по отношению к такому беспородному ничтожеству, как Вислый.

Вот он, предел. Предел всего. Гермиона зажала рот рукой, крепко зажмурившись, и почувствовала, как по её щекам потекли слёзы обиды и злости. В первую очередь, конечно, на саму себя. Их с Роном отношения всегда были трепетными, он был готов защитить её от каждого, кто хотя бы просто посмотрел на неё с недостаточным дружелюбием. Он дарил ей смешные подарки, краснел и смущался, когда она целовала его в щеку в Большом зале за завтраком. В целом, их отношения не претерпели разительных изменений в сравнении с предыдущими годами, Рон и Гермиона всё ещё чувствовали, что они словно брат и сестра. Наверное, это привносило некоторую неловкость между ними в то время, когда они оставались наедине, а теплота чувств была лишена той необходимой захватывающей яркости, которая появляется при случайном знакомстве. Или случайной связи.

— Ты ведь так ему и не рассказала, верно? — Драко смаковал каждое слово. — О, понимаю. Первый сексуальный опыт с Пожирателем смерти — это так… хм… неудобно.

Где-то вдалеке снова послышались голоса егерей, и Малфой неторопливым шагом двинулся вдоль барьера. Гермиона, словно зачарованная, последовала за ним, и когда Драко остановился, он снова прикрыл глаза, глубоко вдохнул и удовлетворённо улыбнулся.

— Я сразу понял, что ты здесь одна. Во-первых, был бы кто-то из твоих драгоценных неуравновешенных друзей сейчас рядом с тобой, они бы уже давно выдали себя с потрохами, вовсю размахивая своими палочками. А во-вторых, — он повернулся к ней, склоняясь почти вплотную над барьером, — я бы почувствовал их гриффиндорскую вонь. Но здесь только ты и твой дурман, от которого мне столько раз срывало голову, — он перешёл на шёпот, а маска надменности сползла окончательно, стирая с его лица самодовольную ухмылку. — Если бы ты знала, Грейнджер… Как много я готов был отдать, чтобы вновь повторить наше ночное свидание. Вдыхать тебя, наслаждаться твоим телом, ох, чёрт, оно просто великолепно. Ощутить твои пальцы, тянущие меня за волосы, твои податливые губы на моих губах. Мерлин, если бы ты знала, как я этого желал. И сейчас ты так близко ко мне, всего в несчастном полуметре, я уверен. Но нас разделяет чёртов барьер. Какая ирония.

Гермиона почувствовала, что задыхается. Своим словом он разорил ментальную могилу, в которой были захоронены и упокоены её чувства к нему, голыми руками разнёс в щепки крышку гроба и выпотрошил его содержимое. Кольцо удушья стянуло её шею, затягиваясь всё туже, и когда Драко в очередной раз сделал глубокий вдох, она резко вдохнула синхронно с ним и едва устояла на ногах от очередного потрясения. Его запах. Такой, каким она его помнила: мятно-цитрусовая свежесть, от которой она впадала в беспамятство. Запах самой прекрасной в мире ошибки. Аромат самого неправильного решения в её жизни.

Секунды превращались в минуты. Гермиона и Драко давно потеряли счёт времени, продолжая неподвижно стоять с закрытыми глазами, жадно вдыхая запах друг друга. Язык обоняния, единственный доступный для них обоих на данный момент, был также единственным, благодаря которому они достигали полнейшего взаимопонимания. Это был диалект искажённого языка любви, на котором они говорили когда-то. Когда уже всё было слишком сложно, слишком неоднозначно.