– Кхм, – кряхтит продавец, кивая в мою сторону.

– Ой, прости, – говорит она, высунув голову, – я тебя не заметила.

– Коричневый или розовый?! – переспрашивает продавец.

От излишнего внимания моя растерянность забила тревогу. Ладони вспотели, щеки потеплели от выступившей красноты.

– Эм… розовый.

– Розовый, – усмехнулся толстяк, повернувшись к кофе-машине.

– Нормальных парней сейчас не найти, – говорит продавец, стоя к нам спиной.

– Угу, – говорит девушка, уставившись на меня, – так ты, значит, из этих?

Она с сожалением кривит темно-розовые губы, хлопая густо накрашенными ресницами.

Тони поворачивается к окну и протягивает мой заказ, добавляя осуждающий взгляд за счет заведения. Я беру еду и, опустив глаза, быстро отхожу от вагончика.

– Передай привет своему парню, – кричит толстяк мне вслед.

– Ладно тебе, Тони, – говорит девушка, – оставь его. Он такой милый.

– Брось, я ведь куда симпатичнее его, – говорит продавец, хрипло посмеиваясь.

Осмелев, я поворачиваюсь лицом к вагончику и с гордостью выкрикиваю:

– Я не гей!

После чего ускоряю свой шаг, пытаясь отыскать темной уголок, где можно было бы спрятаться от посторонних взглядов. Вот. Отлично. То, что надо. Я останавливаюсь возле неосвещенного ларька, ставлю на холодную подставку свой стакан, откусываю кусочек от пончика и смотрю на рассыпанные по небу звезды. Снова кусаю свой клубничный пончик, присыпанный кокосовой стружкой, и подношу стакан с латте к губам.

– Попался!

Женский вопль застает меня врасплох. Из моего рта вырываются крошки. Я делаю вдох и сразу же кашляю, хватая губами воздух. Из глаз выступают слезы удушья.

– Эй, ты чего? – говорит она, девушка, что стояла со мной у прилавка.

– Что вам, – говорю я, пытаясь прокашляться, – что вам от меня нужно?

В ее руках хот-дог, залитый горчицей и кетчупом, поверх которого насыпана горсть мелко нарезанного лука, и бутылка темного пива. Она откусывает краешек сосиски, хватая при этом приличное количество красно-коричневого соуса.

– Ого, – говорит она и отпивает из бутылки. – Тони сегодня в игривом настроении.

Девушка шмыгает носом, бросает хот-дог на землю и потирает глаза рукавом своей ветровки.

– Это потому что я всё еще не дала ему, понимаешь?

– Угу, – говорю я и отпиваю из своего стаканчика, проталкивая крошки сладким латте.

– Так, а с тобой что не так? Чего ты такой, – она слегка сжимает мое плечо, – зажатый?

Я пожимаю плечами, шмыгаю носом и снова кусаю свой пончик.

– Розовый, – говорит она, глядя на то, как я ем, – негласный символ твоих… предпочтений. Если ты в одиночестве гуляешь по парку, размахивая розовым пончиком, значит, тебе нужен друг, понимаешь?

Я кривлю гримасу.

– Ну раз уж ты не из этих, может, немного прогуляемся, а? Сегодня такой приятный вечер.

– Я… эм… я не знаю.

– Ну же. Я официально приглашаю тебя к себе в гости. Как тебе такое? – говорит она, касаясь указательным пальцем моего носа.

Девушка берет меня за освободившуюся от пончика руку, и вот мы идем в сторону многоэтажных домов.

Улицы не собирались пустеть. Редкие группы людей раскинулись по парку в бессвязном порядке.

Мы заходим в неосвещенный переулок.

– У тебя так колотится сердце. Ты как вообще бывал когда-нибудь в гостях?

– Эм…

– Если нет, то ничего страшного, – говорит она у самого моего уха, и ее рука скользит по моей щеке.

Я оборачиваюсь на каждый мелкий шорох. Сухие листья – датчики движения. Лай собаки заставляет меня вздрогнуть. Я сглатываю слюну, рефлекторно сжав ее пальцы своими.

– Не волнуйся. Мы почти пришли.

Вот он заветный подъезд дома старой постройки. Девушка открывает двери, пропуская меня вперед. Мы подходим к лифту, она жмет светящуюся кнопку, и двери раскрываются, проливая на нас желтый свет. Запах сигарет, растворителя, клея и мочи. Я морщу нос, замечая боковым зрением ее улыбку. Скрип закрывающихся дверей, и уставший лифт нехотя движется вверх.

– Проходи, – говорит она, открыв передо мной двери своей квартиры.

От стен несло высохшей плесенью. Старые обои местами отставали от стен.

– Разувайся и иди в душ. Прямо и направо.

Я захожу в ванную комнату, стягивая с себя одежду, пропитанную сегодняшним вечером. Встав на душевой поддон, я закрываюсь шторой и включаю воду, стараясь подобрать температуру. Я – диджей, пытающийся достичь идеального сведения трека. Горячая, холодная. Убираю частоты с правой ручки, добавляю на левой. Левый канал, правый. Трек зазвучал, награждая меня комфортной температурой.

Двери в ванную открываются.

– Эй, как ты там?

Я слышу звуки скользящей по телу одежды. Что-то легкое падает на пол. Девушка отодвигает штору и залазит ко мне на поддон.

В смущении я прикрываюсь руками и отвожу глаза в сторону, успев увидеть ее острые розовые соски на двух небольших выпуклостях в районе груди.

– Как мило, – говорит она, глядя на мои руки.

Девушка берет бутылку с гелем и начинает намыливать себя.

Я смотрю, как со шторы стекает вода. Слышу, как по телу скользят ее руки.

– Не нужно бояться, малыш. Лучше помоги мне.

Девушка поворачивается ко мне спиной, убирает вперед свои каштановые волосы, оголяя шейный изгиб.

– М?

Я выдавливаю гель себе на руки и касаюсь ее плеч. Прикосновения возбуждают меня. Ее талия. Ее ямочки в том месте, где поясница переходит в ягодицы. Плоть слаще любого экзотического фрукта, слаще моего розового пончика.

– Как хорошо, – вздыхает она, прислоняясь ко мне своим задом, и я упираюсь в нее.

Девушка проводит руками по своему животу, ведет туда, где я бы хотел сейчас оказаться.

Она поворачивается ко мне лицом, быстро целует меня в нос, и я таю подобно кубику льда, брошенному в кипящий напиток.

– Жду тебя, – шепчет она.

Девушка переступает через порог поддона, шуршит полотенцем и закрывает за собой дверь. Я добавляю еще немного красных частот, и ванная постепенно наполняется паром. Мои мышцы расслабляются, тело отдает приятной усталостью. Кожа на пальцах становится мягкой и сморщенной. Я растворяюсь в густом пару. Я спокоен. Я в полном уединении с собой.

Я выключаю воду, становлюсь напротив запотевшего зеркала, протираю его ладонью, но оно запотевает снова. Я провожу по стеклу полотенцем, после чего взъерошиваю им волосы. Я оборачиваю полотенце вокруг пояса, протираю зеркало и смотрю на свое отражение. Пытаюсь улыбнуться, но выходит не очень. Я не привык улыбаться. Я не умею. Я сжимаю красную воспаленную точку на лбу, но она не поддается. Снова протираю зеркало. На этот раз улыбка выходит более искренней. От горячей воды мой вечно отекший нос снова начинает дышать. Я делаю глубокий вдох и чувствую травянистый запах шампуня. Я вдыхаю снова и чувствую, что одна ноздря дышит хуже другой. Она выглядит опухшей. Я засовываю в нее палец и упираюсь во что-то твердое. Мне становится не по себе. Я поддеваю ногтем, вытаскиваю край чего-то твердого и хватаюсь за него двумя пальцами. Я протираю зеркало. В моих руках кость размерами с нижнюю часть куриного крыла. В зеркале я вижу свою широкую улыбку: взгляд человека, перерезавшего всю семью. Из носа медленно стекает кровь. Я чихаю, заляпывая зеркало красными каплями.

Я просыпаюсь под действием импульса, и мне в глаза бросается зеленая ветровка, накинутая на стул.

– Да, я еще не освободилась, – слышу я приглушенный разговор, доносившийся из ванной комнаты, – угу, просто вырубился. Ага. Очень смешно. Если хочет остаться на всю ночь, пусть сначала заплатит.

Шум смыва сливного бачка. Грохот от рухнувшей крышки унитаза.

– Сбросил с балкона? Ого. Что за черт? Да, скидывай. Ага. Вот. Ага. Погоди.

Дверь в ванную открывается со скрипом, и я быстро закрываю глаза. Дверь скрипит снова.

– Слушай, так это он, – чуть ли не взвизгивает она, – да, да. Можешь подъезжать. Только в этот раз бери мешки поплотнее. Ага, увидимся.