Кира резко встала, подобрала с пола плеть и на всякий случай отложила её подальше, чтобы не сумел подобрать. А потом, не оглядываясь, вышла за дверь.

Она уже повернула ключ, когда протяжный громкий всхлип заставил её замереть. Мятежник, террорист, бунтовщик, с которым не мог справиться весь СИЦ, плакал в голос по её вине.

Кире стало стыдно как никогда. Она понятия не имела, как вернётся сюда и как посмотрит ему в глаза. «Это твоя работа», – упрямо, как мантру, твердила она про себя. Но вечером, когда Максим отказался идти в спальню, сославшись на работу, обрадовалась – она как никогда хотела побыть одна.

И даже ночью, просыпаясь от неверного света луны, настойчиво заглядывавшей в окно, она снова и снова видела перед собой его глаза – остекленевшие, потерянные. Глаза мертвеца. Видела слёзы, текущие по изрезанным шрамами щекам. Белые костяшки пальцев на верёвках.

– Ты этого добивалась! – яростно шипела она на себя. – Ты должна была его сломать!

В третьем часу Кира не выдержала. Максима всё ещё не было в спальне, когда она встала с постели, села на кушетку, взяла в руки ноутбук. Включила обзор с камеры, установленной в подвале.

Пленник лежал на боку. Верёвки не позволили ему подтянуть ноги под себя. Лица было не видно, так что Кира не смогла понять, спит он или нет. И всё же её показалось, что плечи его дрожат.

Кира закусила губу. Если бы она точно знала, что он уснул – пришла бы проверить его сама. А так… оставалось только ждать. И постараться отдохнуть.

«А что ты будешь делать утром?» – спросила она себя. «Выполнишь то, что обещала ему? Или как?»

Саю снилось море. Не с берега, как видят его эрхи на своих пляжах – такое море он успел возненавидеть, пока был с Ней.

Его море было изнутри, город на дне, над которым вместо неба простирался перламутровый гравикупол. По другую сторону этой огромной опрокинутой чашки проплывали рыбы и скаты. Солнце только в самом зените проглядывало сквозь толщу вод, но весь день было светло от фосфоресцирующих фонарей.

Саю было десять. Ему не хватало солнца, и он мечтал переехать наверх, хотя ничего ещё не знал о том, чем обернётся для него эта мечта.

Теперь он скучал. Не хотел просыпаться. Искал возможности остаться там, на дне, где всё было так просто, а главной бедой было то, что мама заставляет вставать на урок.

– Не хочу… – прошептал он, чувствуя, как тёплая рука трясёт его за плечо. – Не хочу, никуда не пойду.

– Надо поесть.

Голос был вовсе не мамин, а мужской. Сай дёрнулся, сбрасывая с плеча чужую руку, попытался сесть. Тут же упал обратно на жёсткую скамью – веревки тянули назад. Тяжело дыша, чувствуя отвращение к себе и ко всему миру, который подсунул ему этот маленький, мерзкий обман, он несколько секунд буравил взглядом того, кто к нему пришёл.

Сай уже видел его мельком, один раз. Тогда тот тоже принёс ему еду. Руки у Сая были связаны, и мужчина попытался его накормить. Сай тогда не противился – решил, что глупо обессиливать себя ещё и голодом.

Сейчас он только тупо посмотрел на поднос. Еда была самой обычной, простой, но человеческой. Не то, чем кормят рабов. Два сваренных вкрутую яйца, уже чищенных. Стакан молока – пластиковый, видимо, чтобы не разбил.

Сай опустил голову на свой привязанный локоть и замер так. Потом запоздало понял, что лежит перед новым господином, вместо того чтобы поприветствовать на коленях. А следом – что абсолютно гол. Воспоминания о вчерашнем дне всплывали одно за другим, и Сай стиснул зубы, чтобы не закричать от отчаянья. Опять. Всё было напрасно. И бегство, и этот шрам… Он снова принадлежит другим. Или только… той?

– Кто ты? – вяло спросил Сай.

– Врач, – отозвался мужчина. Вообще-то, на врача он походил меньше всего. Комплекцией настоящий атлет. Правда – в аккуратных золотистых очках. Волосы светлые и коротко стриженные, и никакого белого халата – простая футболка, каких на станциях Конфедерации миллион. Сай ничего не понимал. Но и не хотел разбирать.

– Когда она придёт? – только спросил он.

Максим пожал плечами.

– Она пока спит. Устала, наверное, вчера.

Саю стало горько и смешно. Слёзы навернулись на глаза, но он всё равно продолжал хохотать.

– Что она с тобой сделала? – спросил Максим, с беспокойством наблюдая за истерикой. – Нужно чем-то помочь? Только обезболивающие дать не могу.

Сай резко успокоился. Не от того, что ждал помощи. Он не верил этому человеку, всё это было какой-то игрой. Но сознание затопило резкое и болезненное осознание – он даже не может рассказать о том, что произошло.

– Ничего, – коротко сказал он. – Так ей и передай. Со мной всё хорошо.

Максим вздохнул.

– Уверен, она это уже говорила… Но ты действительно можешь всё это прекратить. Просто скажи ей то, что она хочет знать.

– Я не могу, – Сай устало смотрел на него.

– Какой-то блок? – предположил Максим.

Сай покачал головой и закрыл глаза. Есть он так и не стал. Максим посидел ещё, раздумывая, может ли что-то добавить, но в голову так ничего и не пришло. Лицо пленника выглядело усталым и измотанным. Да ещё этот шрам… На Земле таких и нету уже ни у кого, исправить – дело пяти минут.

Очевидно, сейчас было не самое лучшее время это предлагать. Он бы ещё провёл обследование хотя бы карманным медиком, но Киру такая инициатива явно не обрадует. Внешне лерон выглядел вполне целым, так что оставалось надеяться, что также всё и внутри.

– Я оставлю тут, – сказал он, кивая на поднос, и встал. А потом, не сказав больше ни слова, вышел за дверь.

Кира действительно проспала – сказалась бессонная ночь. Краем взгляда, умываясь, окинула отразившиеся в зеркале припухшие щёки, и стала спускаться на кухню.

Максим готовил и выглядел недовольным. Она почувствовала повисший в воздухе вопрос ещё раньше, чем тот прозвучал.

– Что ты с ним сделала вчера?

– Я тебя умоляю! Не начинай!

– Он выглядит хуже, чем два дня назад.

– Никто не будет выглядеть хорошо, если проведёт неделю связанным в темноте.

Максим коротко недовольно стрельнул в неё глазами, но готовить не перестал.

– Что у нас на завтрак? – совсем другим голосом, слегка подлизываясь, спросила она.

– Ничего особенного, яйца и салат. Я тоже устал.

Кира с сомнением посмотрела на мужа.

– Чем занимался всю ночь?

– Копал эрхольские досье. Но ничего не нашёл.

– Это было ясно сразу, – тихо, примирительно сказала Кира. – Меня ещё Корней предупредил, что никаких документов на леронов у них нет.

– Бывают записи о правонарушениях, это же всё-таки цивилизованный мир. К тому же я думал… вдруг что осталось со времён «до» войны.

Кира выжидающе глядела на него.

– Ничего, – пояснил Максим, – всё стёрто подчистую. Целый мир.

Кира вздохнула. Посмотрела на яйца, которые Максим поставил перед ней на стол. Пробормотала:

– Спасибо.

И стала есть.

Максим больше не заговаривал ни о чём, оставив ей возможность обдумать всё, что произошло.

Спускаться вниз не хотелось… Было страшно, что придётся отвечать за свои слова. И в то же время, хотелось как можно скорей увидеть, действительно ли пленник так плох. Чем дальше, тем меньше Кира хотела причинять ему боль – и это её беспокоило. В большинство случаев те, с кем она работала, всё-таки были виновны.

«И он виновен», – напомнила она себе. – «Он троих человек хотел сделать своими запрограммированными рабами. Он – террорист».

Но чем больше она напоминала себе о том, почему этот лерон связанный сидит внизу, тем явственней вспоминалось его лицо. Просыпалось нездоровое любопытство – каким он был бы без шрамов? Всплывало в памяти его скрючившееся тело в фокусе камеры, его остекленевшие, заплаканные глаза. Ну какой он террорист? Не то чтобы Кира не видела крокодиловых слёз… Но это было совсем не то. Беспомощность, вот что было написано на его лице. Потерянность и отчаянье. И всё равно – не страх.