Но были и победители в войнах и революциях. Кланы крупных финансистов, купцов, банкиров. Реформация смела традиционные устои, так или иначе мешавшие их наживе. Хотя европейские финансовые центры при этом сместились – из Италии в Амстердам и Лондон. До сих пор европейские толстосумы добивались своих политических целей, опираясь на радикальных сектантов. Но уже обожглись на этом. Религиозные революции выходили из-под контроля, становились слишком разрушительными. Масонские и розенкрейцерские структуры оказывались куда более удобными. Они были как бы вне политических партий, вне религий, ни под какие запреты не попадали. Их учения были тайными, для «избранных». Но финансово-политическая элита как раз и считала себя «избранными». Ложи идеально подходили для закрепления деловых связей, распространения своих влияний – исподволь, скрытно. Их члены имели возможность вырабатывать и согласовывать общие планы, проталкивать нужных людей на те или иные ключевые посты, готовить совместные действия. А соединение оккультно-мистических группировок с финансовыми обеспечило им могущество, более чем солидную опору.

И сам термин «Просвещение» был именно масонским лозунгом. Основной своей задачей они декларировали содействие «просвещению», это позволяло играть на благородных чувствах, вовлекать новых членов. Но понимать «просвещение» можно было по-разному. С одной стороны, как развитие системы образования. С другой – как ее преобразование, подстраивание к распространению идей «просветителей». С третьей – как «просвещение» самих членов лож. А оно строилось на принципе ступенчатых «посвящений». На каждой становится доступной только часть информации. И на более высокой ступени может отвергаться и отрицаться то, что почиталось истиной на нижних. То есть система заведомо основывалась на лжи.

В целом же «просвещение» подразумевало поворот от христианского к рациональному, материалистическому мышлению. В противовес вере возводился в культ человеческий разум как главный и единственный инструмент познания окружающего мира и самого человека, их совершенствования. Духовное, ключевое начало религии всячески принижалось, выставлялось «суевериями». Целью «просвещения» ставилось и «совершенствование» (то есть коренная ломка) традиционных государственных, политических систем, норм морали, нравственности. Сценарии реформ, разумеется, готовили «просветители». С ослаблением центральной власти, всемерным расширением «свобод». Так стала создаваться идеология либерализма, внедряться в качестве «прогрессивной». А расширять «свободы» и бороться за них можно было, по сути, бесконечно…

В общем-то «эпоха Возрождения» провозгласила начало перехода европейской цивилизации к оккультным антихристианским учениям. Они только ещё «возрождались». «Просвещение» означало торжество этого процесса. Такие учения уже утвердились. Выплеснулись для широкого распространения.

Исторический путь России кардинально отличался от западного. В XVI веке наша страна миновала опасную развилку на пути государственного строительства – идти по пути централизации власти или свернуть на путь многих европейских держав с представительными формами правления (которые на самом-то деле повсюду оборачивались засильем аристократии или купеческой олигархии). Отстояв идеал самодержавия, Иван Грозный сумел построить уникальную модель «Земской монархии» с жесткой вертикалью власти и широчайшим демократическим самоуправлением на всех «горизонталях». Православная Церковь устояла против атак ересей. Самую мощную из них, ересь «жидовствующих», победили Иван III, Василий III, а Иван Грозный окончательно разгромил ее. Россия сохранила традиционный фундамент Православия. А по мере своего усиления заняла место Третьего Рима, мирового оплота истинной христианской веры.

Но во второй половине XVII века, в правление Алексея Михайловича, механизмы «Земской монархии» стали ослабевать и расшатываться. Не без участия католических агентов была спровоцирована трагедия церковного раскола, хотя в масштабные религиозные войны это не вылилось. Иезуиты внедрили своего агента влияния и в ближайшее окружение царя, тайного униата Базилианского ордена Симеона Полоцкого. Он возглавил элитное Заиконоспасское училище для чиновников, стал воспитателем старших детей государя. Линию сближения с католицизмом он проводил осторожно и скрытно, удобной почвой для этого служила пропаганда мнимых преимуществ западных систем, обычаев, морали, культуры [7].

В 1676 году на престол взошел 16-летний Фёдор Алексеевич. Покатились крутые реформы. Царь издал указ, рекомендовавший подданным брить бороды. Для государственных служащих официально вводилось польское платье. В «старорусской» одежде вход в Кремль был вообще запрещен. Современник писал: «На Москве стали… бороды брить, сабли и кунтуши польские носить, школы заводить». В высшем свете распространялось польское вольнодумство, сомнительные учения, западное изобразительное искусство, вечеринки с танцами, разврат. Принципы Земской монархии, «всей земли», были окончательно похоронены, утверждались польские установки с делением на благородное «шляхетство» и «подлый люд». Боярская дума превратилась в аналог польского сената.

Учениками Полоцкого были и сестра Федора Софья, ее фаворит Василий Голицын. Другого своего ученика, Сильвестра Медведева, Полоцкий хотел пристроить наставником к царевичу Петру. Но воспротивился патриарх Иоаким. Он уже понял, что обработка государственной верхушки осуществляется отнюдь не случайным образом. Без патриаршего благословения кандидатуру Медведева отвергла и мать Петра Наталья. Ну что ж, получив отказ, Сильвестр стал духовником Софьи. Молодой и галантный Медведев вел себя как католический прелат – редко вспоминал о христианских устоях, зато оказался знатоком оккультных дисциплин, составлял для Софьи и царя астрологические прогнозы. Полоцкий и Сильвестр чувствовали себя настолько уверенно, что возглавили партию «латинствующих» среди духовенства, отстаивали католические взгляды по некоторым богословским вопросам.

А в 1682 году Фёдор Алексеевич умер бездетным. Умело используя Стрелецкий бунт, Софья сумела перехватить власть, стать регентшей при двух номинальных царях – больном Иване и малолетнем Петре. Голицыну она отдала под начало и внешнюю политику, и армию, для него был восстановлен высший в России титул канцлера – «Царственныя Большия печати и государственных великих посольских дел оберегателя». Полоцкого уже не было в живых, но Медведев вознесся, выступал наравне с высшими церковными иерархами. Начинания Федора его сестра развивала. Польские моды не только сохранялись, а углублялись. Знать гонялась за импортными духами, мылом, перчатками. Строила дворцы на западный манер, украшала их статуями Аполлонов и Венер. При дворе функционировал театр. Софья сама сочинила несколько пьес для него.

Однако Федор Алексеевич все же видел грань, за которую реформы переходить не должны. После него дорвалась к власти именно та группировка, которая силилась поломать и изменить основу российского государства. Не считаясь с мнением патриарха, Софья и Голицын разрешили в стране католическое богослужение. В Россию был дозволен въезд иезуитам, и канцлер принимал их даже в частном конфиденциально, у себя дома, «часто беседовал с ними». О чем? Причина подобной тяги к русским правителям могла быть только одна, и она известна. Сильвестр Медведев являлся сторонником церковной унии. Иезуит де Невиль проговорился, что и Голицын разделял эту идею.

Новые властители увлекались и магией, кабаллистикой, астрологией. Впрочем, это в полной мере вписывалось в европейскую культуру той эпохи. Голицын, как вспоминали современники, «гадателей призывал и на месяц смотрел о познании судьбы своей». Софья тоже отдавала дань подобным учениям, Голицын и Медведев набрали для нее целый штат астрологов и «чародеев» вроде Дмитрия Силина, гадавшего по солнцу и другим знамениям. Канцлер внушал аристократам, чтобы они непременно нанимали для своих детей иностранных учителей. Начал целенаправленно отправлять русских юношей для обучения в Польшу. Основная их часть посылалась в Краковский Ягеллонский университет. Хотя это учебное заведение не готовило ни технических, ни военных специалистов, ни врачей. Оно выпускало богословов и юристов. Западное богословие и юриспруденция могли понадобиться временщику лишь в одном случае: он хотел подготовить кадры для будущих церковных и государственных преобразований.