Воспитанием младших детей целиком заведовала мать, вдовствующая императрица, Мария Федоровна. Для их обучения назначили 7 преподавателей, а старшим наставником был определен генерал Ламздорф. Телесные наказания в ту пору считались нормальным средством педагогики, это было принято во всех странах, и Ламздорф прибегал к такому средству – частенько, был запальчивым, кричал. Дети ненавидели его и боялись. Царственный брат сочувствовал, когда-то Ламздорф и у него был наставником. Но не вмешивался.
А между тем, Николай проявлял живой и самостоятельный ум. Уже делал глубокие оценки. Преподавателю французского языка Пюже шестилетний царевич объяснил бедствия революции на его родине: «Король Людовик XVI не выполнил своего долга и был наказан за это. Быть слабым не значит быть милостивым. Государь не имеет права прощать врагам государства. Людовик XVI имел дело с настоящим заговором, прикрывшимся ложным именем свободы, не щадя заговорщиков, он бы пощадил свой народ, предохранив его от многих несчастий» [11].
Но о таких способностях ребенка вспомнили много лет спустя. Мать же поставила целью отвратить младших сыновей, в отличие от старших, от военных пристрастий. Им вдалбливали гуманитарные науки, заставляли учить латынь – намечали послать их в Лейпцигский университет. Хотя латынь вызывала у них отвращение, что влекло за собой новые наказания. Зато Николая увлекли точные науки, математика…
Замыслы насчет Лейпцигского университета перечеркнуло покорение Германии Наполеоном. А вот военные в это время в России были на первом плане, как же можно было мальчишкам не тянуться к ним? Эффектной победой завершилась война со Швецией, и наша страна присоединила Финляндию. В столицу доходили рассказы о подвигах наших героев на Дунае, на Кавказе. И отношения с Францией снова портились, становилось ясно – надвигается решающая схватка с самим Бонапартом. Подобная обстановка выдвигала в правящей верхушке уже не либеральных реформаторов. Все больший вес набирал любимец Павла I – Аракчеев. Он реорганизовал русскую артиллерию, блестяще проявил себя в шведской войне, возглавил военное министерство, а потом военный департамент в Государственном совете. Аракчеев стал одним из ближайших советников царя, пользовался правом входить к нему без доклада в любое время дня и ночи.
От либеральных идей Александр I отказываться не собирался. В завоеванной Финляндии он созвал сейм и сохранил прежнюю шведскую конституцию. Сперанский не только оставался приближенным государя, но и стал государственным секретарем – канцлером. Это была вторая по рангу должность в империи. Он деятельно занялся переустройством государства. Ввел налог на дворянские имения. А главное, разработал «Введение к уложению государственных законов» – по сути, это был проект преобразования России в конституционную монархию. Государственный совет получал законодательную власть. Образовывались выборная Государственная дума, выборные органы самоуправления в волостях, округах и губерниях.
Но реформы Сперанского (в первую очередь налог на имения) вызвали массовое недовольство чиновников, офицеров, да и крестьян (отдуваться-то все равно приходилось им). А планы кардинальных перемен встревожили партию Аракчеева. Еще один кружок консерваторов образовался вокруг сестры царя, Елены Павловны. Она вообще объявляла Сперанского тайным революционером. Когда Александр I и Наполеон встретились в Эрфурте, и французский император расхвалил российского госсекретаря, наградил за усилия в переговорах, это подлило масла в огонь. Сперанского стали называть французским шпионом.
В лагере его противников сплотились не только патриоты. Многие вельможи ненавидели его, как «выскочку» из низов, завидовали. Других возмутил новый налог. К кружку Елены Павловны присоединился и видный масон Карамзин, еще недавно боготворивший Робеспьера. Может быть, извлек для себя уроки из печальных примеров французского дворянства. Или просто пристроился под высокое покровительство, формируя для себя имидж патриота и монархиста. Как раз ему Екатерина Павловна поручила обосновать недопустимость реформ. Неизвестно, насколько Карамзин в данном случае был искренним, но литератором он был талантливым, получилось у него убедительно.
Когда царь навестил сестру, ему вручили «Записку о древней и новой России». В ней доказывалось, что Самодержавие ослаблять нельзя, и любые перемены государственных порядков – это зло. Прибегать к ним можно лишь в крайней необходимости. Утверждалось и об опасности освобождения крестьян. Потому что без «бдительного попечителя», они попадут под власть собственных пороков, а это будет гораздо хуже и для государства, и для самих крестьян. На пороге большой войны Александру приходилось считаться с позицией дворянства и патриотических сил. В марте 1812 г. он отправил Сперанского в отставку, перевел в Нижний Новгород. С началом войны сослал еще дальше, в Пермь.
Наступило время, для реформаторства совсем уж не подходящее. На Россию хлынула 600–тысячная армия Наполеона. Сам Александр сперва очутился в войсках и главнокомандующего не назначил, – тем самым оставляя руководство за собой. Но Аракчеев, министр полиции Балашов и родные все же уговорили царя уехать в столицу, развязав руки своим генералам. Его брат Константин командовал 5–м (гвардейским) корпусом. Когда 1-я армия Барклая-де-Толли и 2-я армия Багратиона героическими усилиями избежали разгрома и сумели соединиться в Смоленске, Константин поддержал Багратиона, требуя прекратить отступление и решительно атаковать. Дошло до открытого конфликта с главнокомандующим, и великому князю тоже пришлось уехать в Петербург. Впрочем, и Барклай не задержался во главе объединенных сил, был заменен Кутузовым.
Александр I торжественно пообещал не мириться, пока хоть один французский солдат остается на русской земле – и тем самым получил опору всей страны, стал знаменем борьбы. Он разрушил планы Наполеона победоносно завершить войну взятием Москвы, отверг попытки завязать переговоры. Но в душе Александра сохранялся тот же надлом. Он остро воспринимал свою личную ответственность за неудачи, отступление, жертвы. Осознавал их как очередные Божьи кары за собственный грех. Соучастие в свержении и убийстве отца.
И если до сих пор Александр относился к религии довольно поверхностно, то теперь в нем пробудилось горячее стремление очиститься покаянием, обратиться к Господу всей душой. Но… даже на этом пути его поджидали ловушки. Рядом с императором не нашлось честных и искренних наставников в вере! Его порывом воспользовались все тот же «друг юности» и обер-прокурор Синода Голицын с гофмейстером-оккультистом Кошелевым. Они увлекли царя в туманный мистицизм, в совместные чтения и толкования Библии, запутывали пророчествами Апокалипсиса. В пике потрясений, когда полыхала Москва, они предложили Александру совместные моления, образовали втроем «мистический союз», и государь настолько доверился им, что даже выделил Кошелеву собственные покои в Зимнем дворце, чтобы постоянно находился рядом.
Однако в это время горячо молилась вся Россия. И силы собирала, и захватчиков била. А молодые дворяне всей душой и мыслями были там, на фронте, рвались на поля сражений. Рвались туда и юные братья царя. Николаю исполнилось 16, Михаилу 15–в те времена возраст был достаточным для начала службы, многие их сверстники уже воевали. Но мать подобные стремления совершенно не поощряла. Мальчикам надлежало продолжать обычные занятия. Хотя какая уж тут учеба? Младшие царевичи завидовали брату Константину. Вот он-то снова был героем! Под Бауценом его отряд блистательно отразил натиск самого Наполеона! Он отличился в битвах под Дрезденом и Лейпцигом. Под Фер-Шампенуазом лично возглавил атаку двух конных полков, врезался во фланг противнику…
Лишь в феврале 1814 г., когда французов почти сломили, мать отпустила Николая с Михаилом в армию. Они были на седьмом небе, грезили подвигами. Действительность оказалась куда более прозаичной. Их отправили со свитой наставников под началом того же Ламздорфа. Ехали медленно, с долгими остановками. Первые выстрелы услышали только в Базеле – австрийцы и баварцы осаждали крепость Гюнинген, где еще держались французы. Наконец, достигли Франции, догнали тылы русских войск. Но в это время Наполеон нанес свой последний отчаянный контрудар, и царь прислал младшим братьям приказ – срочно возвратиться в Базель. Там проторчали две недели в полном разочаровании, пока не узнали, что война кончилась. Только тогда Николаю и Михаилу велели ехать в Париж к императору. Всего лишь помаячить на победных торжествах…
