Минхо был поражен. Как только Томас поднял на него взгляд, он сразу же поверил словам Галли. Томас выглядел разбитым, отчаявшимся, напуганным, но… влюбленным. Где-то под всей этой усталостью и растерянностью расцветала улыбка от осознания слов Минхо. Ньют влюблен в него. Оказывается, Томас не придумал себе все это. Всему, что происходило между ними, было объяснение. И оно было в разы приятнее, чем то, что они навыдумывали. Они просто два идиота, что потеряли почти целый год.
— К счастью для вас обоих, — начал Минхо, но его перебил громкий лай Рич, что заставил его улыбнуться и погладить мягкую собачью голову, — для вас троих, конечно же, прости. К нашему общему счастью, друзья, у меня есть план. Ты готов?
В ответ на вопрос Минхо, Томас крепко пожал ему руку и перевел взгляд на Ричи. Готов ли он? Он уверен на миллион процентов. Ему нужен Ньют. И он его вернет. Они оба вернут его домой.
***
Томас притормозил у входа в клинику, где Тереза проводила последние несколько дней. Он пытался позвонить ей, но автоответчик сразу переводил его звонок на телефон приюта, где никто не брал трубку. В конце концов, какая-то девушка на другом конце телефона сжалилась над ним и ему удалось узнать, где находится Тер.
Он толкнул стеклянную дверь и тут же очутился в ворохе из ароматов лекарств, тревожного ожидания и суеты персонала. Тереза дремала на кресле возле стойки регистрации, уложив голову на ладонь и свесив темные локоны почти до самого пола.
Том на секунду засмотрелся на сестру: ее курносый нос был почти идентичен его, веснушки покрывали скулы таким же ровным слоем, пушистые черные ресницы обрамляли глаза темным ореолом. Они были удивительно похожи внешне, но по характеру как будто представляли собой двух представителей разных эпох. Томас любил ее, но иногда выносить ее удавалось с трудом. Однако сейчас она была нужна ему.
Парень аккуратно присел на соседнее кресло, слегка подтолкнув Терезу плечом. Она тут же очнулась и залепетала извинения, но увидев брата, лишь нахмурилась, впрочем, сразу же приготовившись к атаке.
— Ты слишком сильно любишь запах хлорки, чтобы спать дома? — ухмыльнувшись, проронил Томас, разглядывая холл и отказываясь отвечать на недовольный взгляд девушки. Она, в свою очередь, лишь раздраженно хмыкнула и уложила тяжелую голову на его плечо, придвинувшись ближе.
— У кого-то из нас есть реальная работа, братишка, — уколола она, — не всем повезло кататься на байке и получать за это деньги.
— Вообще-то, я тренирую, — почти обиделся Томас, но в итоге усилием воли загасил раздражение. Сейчас ему ни к чему ссора.
Ему и правда повезло. Тренерский штаб предложил ему место в своих рядах, и даже дал время на восстановление моральных сил после аварии. Томас откладывал решение почти всю зиму, убеждая себя, что полгода слишком маленький срок. Он погрузился в свои мысли, каждый день и каждую ночь пестуя обиду на Ньюта и на себя и на Вселенную в большей степени, что подарила ему человека и тут же создала миллион препятствий на пути к нему. Томас чувствовал себя загнанной лошадью, жеребцом, что преодолевал преграду за преградой, уже отчаявшись обнаружить на финише долгожданную награду. Он чувствовал себя обманутым своим же воображением, преданным, брошенным. И это касалось не только Ньюта, но и жизни в целом.
Томас вообще не должен был участвовать в том заезде. Он давно уже не выступает в межсезонье, его репутация позволяет ему отвергать нелепые показательные выступления, рекламные заезды и прочую чепуху, без которой не может обойтись ни один начинающий гонщик. Томас соблазнился на благотворительный подтекст гонки, он выступал не за себя, а за ветеринарную клинику, в надежде собрать денег и покрыть некоторые счета из приютов, в том числе, приюта Терезы. Как будто в отместку за радость от выигрыша, судьба приложила его о реальность лицом в буквальном смысле. Он помнил, как всего на секунду потерял контакт с дорогой, а потом это ограждение выросло как из-под земли, и дальше провал. Несколько мгновений сознания, когда кто-то вытаскивал его из-под байка, пока Томас кричал от боли, и, может быть, от злости. Тогда Томас жалел о каждой минуте того дня. Но потом появился Ньют. Появился и исчез, забрав с собой желание продолжать бессмысленный бег.
Но Томас весной купил себе новый байк. Нового черного монстра.
В мае Томас снова выехал на тренировочную трассу, пусть и рано утром, пока на треке не было никого из учеников.
Этим летом Томас вновь заставил себя вспомнить, кто он.
А от Ньюта не было ни слова. Ни единого звука за восемь месяцев. Томас понимал, что в последний разговор между ними пролегла огромная трещина, он только не мог понять до конца, в чем была ее причина. Казалось, они понимали друг друга с полуслова, Томасу еще никогда не было так легко делить свои мысли с другим человеком. Ньют был… искренним. Ньют был понимающим, честным, с правильными идеалами и ценностями, которые Томас в полной мере разделял. Ньют был отзывчивым, он ни разу не отказал Томасу в помощи и, казалось, сам приходил на выручку, стоило Томасу только начать нуждаться в ней.
Томас, если честно, привык к тому, что Ньют был рядом в больнице, и ему пришлось останавливать самого себя от эгоистичных мыслей, когда Ньют вернулся к работе. Томас знал, он видел, что парню требовалось больше свободы, ему нужен был воздух, чтобы продолжать делать то, что он делал до вмешательства Томаса в его жизнь.
Томас расспрашивал Терезу и друзей о Ньюте, еще не осознавая, что интерес этот имеет гораздо более глубокие корни.
Томас вспоминал, как заметил соседа однажды во дворе. Ньют тогда вернулся домой на рассвете и, остановившись на стоянке, стянул шлем, взлохмачивая пшеничные пряди, которые тут же засверкали, отражая свет первых солнечных лучей. Солнце осветило алый бок его Дукатти, и Ньют шутливо погладил механического зверя по рулю, сверкнув улыбкой, не предназначенной для кого-либо. Кожаный комбинезон облегал подтянутую фигуру парня, и длинные ноги казались еще длиннее из-за высоких защитных накладок. Ньют легко перекинул ногу через байк и, забрав шлем, направился к подъезду. Томас замер в нескольких парковочных местах от него, восстанавливая способность мыслить. Зрелище было фантастичное.
С той встречи Том еще не раз встречал Ньюта на парковке, но их пути всегда расходились, будто кто-то наверху настойчиво разводил их в стороны. Ему лишь однажды повезло увидеть Ньюта зимой, — в темном пуховике тот стряхивал снежинки с волос, едва войдя в подъезд. В одной руке у парня было несколько праздничных пакетов, и они шуршали при каждом его движении. Близилось Рождество и Том тут же подумал о куче друзей соседа, которым предназначались эти сверки. Не могло быть, чтобы такой парень был один.
Поэтому, увидев соседа в своей больничной палате, Томас испытал острое чувство нереальности происходящего. В первую минуту он списал все на горячечный бред и когда парень исчез из поля его зрения за спинами врачей, Том только уверился в своей теории. Каково же было его изумление, когда Галли сам упомянул о блондине, довольно красноречиво подмигнув. Томас чувствовал жуткую усталость, веки слипались от лекарств, но Ньют вернулся в его палату и вполне реально шумел вещами.
Иногда Томас упрашивал себя, что Ньют — галлюцинация, фантазия поврежденного мозга, просто жестокая игра его сознания. Но Ричи тоже реагировала на частого гостя, поэтому, Том начинал верить в его реальность, а потом как-то неосознанно начал считывать невидимые сигналы от Ньюта и навоображал себе черти что, естественно.
Он как-то поделился этой мыслью с Алби и тот очень странно на него посмотрел, как будто всерьез не верил, какой тупостью награжден его друг от рождения.
— Я никогда не замечал за тобой такой узколобости, — наконец ответил друг и Том принял это на счет своих заблуждений. Конечно, Ньют был слишком порядочен для того, чтобы отказать ему в общении или хотя бы намекнуть на это. Томас изо всех сил старался помочь ему с чем угодно, и когда Ньют заговорил о помощи с проектом, тут же с готовностью ухватился за эту возможность. Он всеми силами пытался задержать соседа в своей жизни, даже осознавая, что проигрывает эту битву раз за разом. Он почти смирился со своим положением во френдзоне, но отъезд Ньюта положил конец и этой затее. У Ньюта целая жизнь впереди, а Томас не может даже родителям признаться, не то, что понравившемуся парню.
