– Он тяжелый!
– А ну не ори на меня!
Сжимаю уже не губы, а кулаки. Прямо чувствую, как срываюсь. Уже дышать от ярости тяжело…
Комендант лениво поднимается с кресла и приближается к шкафу. Хватается за край и с большим трудом передвигает в сторону. Вижу, как на его ладонях вздулись и без того толстые вены. Ничего сложного… Ну-ну.
Хватаю банку и захожу между шкафом и стеной. Макаю кисть в густую и вязкую краску, снимаю остатки о краешек банки и провожу по полу…
– Стой! Стой, русь! Да что же ты опять делайт?!
Запрокидываю голову. Закусываю губы. Оборачиваюсь и выдавливаю сладкую улыбку.
– Что же я снова сделала не так, товарищ комендант? – журчу я, представляя на его месте Вернера.
– Ты правда не понимайт?
– Простите, нет.
– Ты хоть раз красийт у себя в дом?!
– Да в чем дело?
Он опять в кресле, и опять не спускает с меня настороженного взгляда.
Сквозь зубы выносит:
– Начинайт надо с конец, а не с начало. Ты потом идти назад и попадайт в краска. А потом пачкайт мой дом!
Пожимаю плечами, в который раз хватаю банку и иду в конец. Сгибаюсь над полом.
– Так что, русь? Ты не отвечайт мне. Я тебя спрашивал: красийт ли ты когда-нибудь свой дом?
Тяжело вздыхаю и тру мокрый лоб.
– Не доводилось, – выдавливаю.
– Очень заметно. Ты вообще хоть что-нибудь умейт делайт в свой дом?
– Умею. Много чего умею. Весь огород на мне. Пол мою, посуду. Пыль протираю, окна, скот кормлю. За лошадьми ухаживаю: чешу им гриву, еды даю. Куры тоже на мне. Корову иногда дою.
– А что в это время делайт другой член твой семья?
– У них другое, они деньги зарабатывают. Мамка в телятницах, папка в колхозе, а братка у него подрабатывает. Мы с Никиткой, ну, младшим братом моим, дом содержим.
Комендант гасит папиросу, не спуская с меня взгляда. Медленно разворачивает леденец. Морщится.
– А… ты? Где работайт ты?
Соскребаю с щеки прожигающую каплю краски.
– А я пока нигде не работаю. Учусь только.
– Что? – комендант чуть ли не давится конфетой. Вздергивает брови. – Учусь? В школа? Так тебе сколько лет вообще?
Недолгое время молчу, раздумывая, стоит ли ему говорить правду. Кашлянув, честно отвечаю:
– Шестнадцать.
Комендант замолкает. Чуть хмурится. Медленно барабанит кончиками пальцев по подлокотнику кресла. Несколько раз порывается открыть рот, но быстро останавливает себя.
– Всего? – наконец тихо произносит комендант.
Горько усмехаюсь.
– Ну, извините. Я в этом не виновата.
– Ну, и… – он вновь обрывает себя. Опять морщится, глотает воду из стакана, откидывается на спинку кресла и сплетает пальцы в замок. – Ну и как ты учиться в школа? Хорошо?
– Вы прямо как папка… Он то же самое всегда спрашивает. Да, неплохо. Иногда даже хвалят.
Усмехается. Медленно кивает.
А я с улыбкой вспоминаю, как пыталась научить Никитку математике и немецкому…
– А какие предметы у тебя лучше всего получайться?
– Предметы? Ну, математика и… – я вовремя себя обрываю. Сглотнув, завершаю: – И литературное чтение.
– Чтение? Любишь читать?
– Можно и так сказать…
– Пробовайт читать «Фауст»? Гете?
Удивленно смотрю на коменданта. Качаю головой.
Он чуть приподнимает голову. Прищуривается. Касается подушечками пальцев своей щеки.
Неспешно выносит:
– Я шел всю жизнь беспечно напролом
И удовлетворял свои желанья,
Что злило, оставлял я без вниманья,
Что умиляло, не тужил о том.
Я следовал желаньям, молодой,
Я исполнял их сгоряча, в порыве.
Тогда я жил с размахом, с широтой,
Ну а теперь – скромней и бережливей.
Я этот свет достаточно постиг.
Глупец, кто сочинит потусторонний,
Уверует, что там его двойник,
И пустится за призраком в погоню.
Стой на своих ногах, будь даровит,
Брось вечность утверждать за облаками!
Нам здешний мир так много говорит!
Что надо знать, то можно взять руками.
Так и живи, так к цели и шагай…
Резко останавливается.
Снова стучит пальцами по подлокотнику.
Вздохнув, поясняет:
– Иоганн Вольфганг Гете – мой фаворит. Я любийт все его произведения. Но больше всего – «Фауст». Я знайт его практически наизусть!
Замолкает. Подпирает ладонью щеку и задумывается.
Опять глубоко вздыхает, устало запрокинув на спинку кресла голову. Монотонно продолжает:
– Навязчивые страхи! Ваша власть -
Проклятье человеческого рода.
Вы превратили в пытку и напасть
Привычный круг людского обихода.
Дай силу демонам, и их не сбыть.
Не выношу их нравственного гнета.
Но больше всех бессмыслиц, может быть,
Я презираю власть твою, Забота!
Опираюсь о стену.
Долго смотрю на него, чуть склонив голову набок. Не найдя слов, вполголоса произношу:
– Красиво…
– Ты что, знайт немецкий? – мгновенно оживляется комендант.
– Немецкий? Нет, я не знаю… Я и не поняла смысла, просто звучит красиво.
Он горько усмехается.
– Ну, да. Ты не один такой. Много из моих знакомых не понимайт смысл. Зато звучит красиво…
Скребу бровь. Пожимаю плечами и продолжаю красить.
– Хорошо, русь. А какие книги читайт ты?
– Э… Разные. Александра Пушкина очень люблю. В детстве мне папка его сказки читал. Лермонтова стихи обожаю. А еще Гоголя. «Тарас Бульба» – одна из любимых книг. Так жалко мне было Андрия, который предал свою страну из-за любимой девушки из вражеского народа, но был убит за это своим же отцом…
– У вас в Россия вообще есть достойный писатель?
– Есть, я же говорю! Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Жуковский… Ломоносов. Толстой. Крылов…
– Пастернак?
– Да, и он тоже.
– Я знайт Пастернак. Он переводийт «Фауст».
Неожиданно я оживляюсь. Активно работаю кистью и не без гордости заявляю:
– Да у нас вообще великих писателей очень много! Просто, наверное, я не всех знаю. Я вообще… ну, читать люблю, только если мне книга нравится. А то, например, в библиотеке – а там мамка моей подруги работает – заставляют читать про Ленина. А я ненавижу про Ленина! Он скучный! И про революцию так же, и про большевиков… Но, правда, один момент мне запомнился: как Владимир Ильич находился в ссылке и писал письма молоком по бумаге. После этого мы с Машкой тоже так сделать попробовали. Играли: я Ленин была, а она – император.
Комендант не сдерживает улыбки.
Долго смотрит на меня в полном молчании.
Я за это время успеваю уже покрасить половину положенной территории. Уж и забываю о коменданте, погрузившись в раздумья, но он вдруг спрашивает:
– Неужели у вас в Россия такой большой патриотический направленность?
– Очень! Вы даже представить себе не можете, насколько! Например, родители Маши день рождения Ленина отмечают размашистей, чем свой собственный. А еще у нас очень много школьных кружков, направленных на развитие патриотизма.
– Например?
– Ой, я даже и не вспомню, я шибко туда и не ходила. Вот «умелые руки» посещала, в театральный пыталась, но мамка тогда ворчать начала: чего, мол, ерундой занимаешься, еще артисткой не дай бог станешь, да разве ж это работа…
