За дверью был дом. Большой, полный комнат, тупиков и людей. В общем-то, даже почти уютный. Он равнодушно приветствовал путников дверями и стенами. А путники вышли из коридора и действительно оказались в кухне. Гримм продирался вперед сквозь гущу людей, огибая стол и углы. Яшка плёлся рядом и глядел по сторонам.

В кухне пахло спиртом и чесноком, что парадоксально рождало ощущение нечистоты. Кухонька как кухонька во всём остальном – тесно, весело, за столом и на полу уселись самые разнообразные люди, от молодняка и детей до кота и нечто, завернувшегося в складки скатерти. Чайник пыхал и плевался, занавески дергались на окне. И разговоры.

Гримм прошел в самый угол, ухватив попутно что-то съестное, и уселся прямо на пол между двумя шкафчиками. Гитару прислонил рядом к стене, и она опасно зашаталась и зазвенела струнами.

– Шадись сюды, – кивнул он Яшке, указывая рядом. – Значит, шмотри… Кхм. Извиняюсь, – он дожевал то, что оказалось бутербродом, и облизал пальцы. – Каждый раз не понимаю, чё это за паштет, но вкусный, зараза… Да. Смотри. Значит, добро пожаловать в наш балаган. Тут, сам видишь, кухня. Вокруг неё – ещё куча комнат. Квартирка тут немаленькая… Но еда есть только тут, – усмехнулся он, – уж не знаю, откуда, но поэтому народу всегда битком. Ты слушаешь?

– Да, – ответил Яша, а сам подумал, что это определенно самый интересный сон, из всех, что когда-либо ему снился.

Гримм продолжал:

– Всё очень просто. Слушай и запоминай. В доме комнаты. Где-то в комнатах лежит Жребий. Жребий – это маска, маска волка. Каждой ночью он выпадает одному из нас, – он крутанул пальцем в воздухе, как бы показывая на всех людей, – и тот водит. Остальные от него прячутся. Кого находят – должен выкрутиться, или проиграет. Обычно перед тем, как съесть, спрашивают загадку. Ответишь – молодец. Не ответишь – выбыл. Вот и всё.

Яша застыл, недоверие разлилось по лицу.

– В детстве не играл в «кролики, бегите»? Ну, где есть один волк, а все остальные – зайцы, и волк их ловит? – спросил Гримм, видя, его непонимание.

– Играл.

– Ну вот! Тут – то же самое. Только прятаться советую, как следует. Если жизнь дорога.

Яша призакрыл глаза, надеясь провалиться куда-нибудь в темноту и проснуться. Но провалиться не получилось. Он вздохнул и раздражённо промолвил:

– Бред какой-то. А если я не хочу в это играть?

– М-м. В таком случае – располагайся, – развел рукой Гримм, – будь как дома. Потому что выиграть – это единственный способ отсюда вылезти. Не веришь? Ладно. Посмотри вокруг, – кивнул он на погружённых в разговоры людей, сидящих тут и там, и залез в карман.

Яша взглянул. Люди как люди, ничего особенного. Типичные кухонные беседы, отделяющие участников стеклом от всего остального мироздания. Ну, может, чуть бледнее и тише, чем должны быть. Курят, варят чай, перешёптываются. Вечер.

– Вот они все, – прошипел Гримм за его плечом – так же, как и ты, оказались здесь. Они не знали друг друга, не знали, как попали сюда. Некоторые вообще до последнего считали, что всё это – сон, – усмехнулся он, замечая, как Яшка похолодел. – И почему мы все тут торчим – тоже вопрос. Но через час, пардон, сорок минут, наступит полночь. И все эти люди будут играть. Понимаешь?

– Примерно.

– Ни черта ты не понял, Яша, – сказал гитарист, – проснись! Всё серьезнее, чем ты думаешь. Это – не забава и не шутка. Это – игра. Поэтому, – заговорил он тихо, тыкая в его сторону вынутой из кармана сигаретой, – не шуми. Не высовывайся. Игра начинается в полночь, закончится после четырёх утра. Как наступит рассвет. Найди нычку где-нибудь, под кроватью, или в шкафу, и сиди тихо. И гляди в оба! – он растопырил пальцы и закрыл ладонью половину лица. На Яшу уставился нарисованный на ладони глаз.

Гримм помолчал, выдерживая паузу, потом рассмеялся и хлопнул его по плечу.

– Сигарету будешь? – спросил он.

– Не, я не курю.

– Крашава! – улыбнулся он с самокруткой в зубах. – Будешь дольше жить.

***

Сказка продолжалась.

– Вот гостиная, – объявил рукоглазый, придерживая дверь. – Когда ночь пройдет, приходи сюда. Здесь всегда сборище. Ладно, – он потянулся, чуть было не задев кого-то гитарой, – располагайся.

Гостиная была ещё привычнее. Стены в тусклый цветочек, старые советские кресла, вездесущие шкафы и полки со всякой всячиной. Телевизор-коробочка барахлил. У стены, как надсмотрщик, возвышались часы с маятником. В комнате было так же много людей, как и в кухне.

Гримм сел на пол где-то в уголке и обнял гитару. Яша заходил туда-сюда, не прерывая ничьих разговоров и никем не замечаемый. Забренчала мелодия.

Люди были разные, много, много людей. В креслах и на полу, уместились тут и там, и везде происходило что-то важное и непростое. Одни – тихие и незаметные, спрятавшиеся в капюшонах и толстовках. Другие – шумные и пёстрые. Девочки, мальчики, девушки, парни, черт знает, кто, философы, бродяги, и все остальные. Разных голосов и возрастов. Они сидели по разным углам комнаты, лежали головами вниз, закинув ноги на ручки кресел. Одни читали, другие смеялись и курили. Многие были одеты были как попало, и говорили на незнакомом ему языке цитат, пошлостей и клоунов. Улыбались чему-то своему. Яша поежился. Они выглядели, как люди, которые легко могут сложить свой собственный мир, если им неугоден нынешний. И еще они выглядели, как семья. Союз отрепышей со своим вождём, душой и тихоней, и все они там уживались, все были раскрыты, всем было хорошо. Наглые, колючие, тёплые семьи. От них пахло свободой.

Небрежностью и молодостью.

До него долетали обрывки фраз.

– …давай-давай! – хохотнула какая-то девочка с волосами цвета диких ягод. – Расскажи мне как ты спишь спокойно и думаешь только о себе!

Яша машинально обернулся и посмотрел на Гримма. Тот ушел в гитару, прихватив за собой пару близ сидящих в качестве слушателей. Гитара у Гримма была черная, вся в царапинах и обшарпанных наклейках. Видимо, самодельных. Одной струны не хватало, и он ставил палец на пустой гриф, когда играл аккорды. Пел слегка фальшиво, но с душой. Живой, наглый, чуть-чуть хриплый от курения голос чаровал и смеялся. Затягивало.

Его слушали.

А гостиная жила своей собственной жизнью и не очень обращала внимание на то, что происходит вокруг. И на новенького – тоже.

Яша, неприкаянный, подошел к окну и осторожно взглянул за занавеску. Чем еще, в общем-то, заняться в комнате, которая живет мимоходом от тебя? Внезапно ему очень захотелось выглянуть наружу и испытать то детское ощущение восторга, когда выбегаешь на улицу и мир никуда не делся, всё ещё огромен и ждёт тебя.

Но в окне оказался лишь густой туман. Яша прильнул к стеклу, словно стараясь растревожить его. Туман не шелохнулся. Он даже не клубился, он просто висел повсюду, и в нём ничего не было видно.

Яша залез на подоконник и долго вглядывался в странную субстанцию. Невозможно было понять, зима там, снаружи, или лето, он был тусклый, ни тёплый, ни холодный. В каждое время года бывает такой странный день, когда небо – ни белое, ни серое, пустое, как рыбьи глаза, ни-ка-кое.

А он все сидел и сидел, по привычке пытаясь увидеть провода, или очертания тарелок, наружные стены, двор. Или другие дома вдалеке. Но была одна тупая, клубящаяся пустота. Лишь с наступлением вечера она медленно и неохотно затемнела, пока наконец не стала ночной, чёрной. Это, как понял Яша, был единственный крючок, за который держался этот странный дом, спасаясь от безвременья.

Спустя кто знает, сколько минут к нему снова подошёл Гримм.

– Ладно, – сказал он, – ночь скоро. Я пойду. – он помедлил, затем похлопал Яшу по плечу. – Удачи тебе.

Тот кивнул, сам еще не зная, во что он верит, во что не верит. Рукоглаз спрятал гитару за занавеской и уже собирался уйти из комнаты.

– Гримм!

Тот обернулся.

– А зачем тебе глаза на ладонях?

– Чтобы лучше видеть тебя деточка, – ухмыльнулся он. И тяжело посмотрел по сторонам, – в этом доме надо смотреть в оба и скоро ты поймёшь, что трёх глаз вовсе не достаточно.