Усыновителей ли? Но эта страшная мысль уже отошла на второй план под натиском новой чудовищной боли.

Я, словно оглохнув, смотрела на говорившую что-то пожилую женщину, видела, как шевелятся ее сухие, слегка синеватые губы и кончик длинного носа, как дергается морщинистая шея, и уже ничего не слышала. В один миг моя горячо любимая бабушка, вырастившая и воспитавшая меня вместо матери, стала чужой. Посторонней. Стала женщиной, предавшей мое доверие, предавшей нас с Ларкой и, главное, маленького Димку. Она готова была потратить деньги, чтобы “выкупить” правнука, но не оплатить ему операцию… Не понимаю! Не понимаю! Хотелось орать, но горло онемело.

– А денег хватит? Выкупить… – как со стороны услышала я свой хриплый голос. Полногабаритные сталинки в Центральном московском округе всегда были в цене. Сколько же стоила мамина двушка семнадцать лет назад?

– Ах, дорогая… Ты не сердишься? – она попыталась погладить меня по голове, но я увернулась, сделав вид, что поднимаю с пола коробку Диминых красок. – Я всегда знала, что у тебя золотое сердце. Конечно, все эти годы инфляция опережала банковские проценты, но у меня хватило ума сделать валютный вклад. Из него, я брала на наши нужды: на твою учебу, на лекарства для Димы, на лечение моей младшей дочери и твоей тети Марии от алкоголизма, на лечение Лары от венерических…

– Ты каждый год ездила в санаторий на эти деньги, а не по бесплатным профсоюзным путевкам, – догадалась я и пересела подальше на диван.

– Ах, я уже и не помню таких мелких подробностей. Старею. Все может быть. Но несколько тысяч долларов еще точно есть. Хватит, чтобы выкупить Диму. Боже, как же это ужасно звучит! Как всё вообще ужасно! – она вынула белоснежный платочек из кармана элегантного шелкового халатика и промокнула глаза.

Да. Ужасно. Я закрыла глаза и сжала кулаки, чтобы не сорваться и не завыть от отчаянья и тоски. Она точно врет, просто чувствую. Должно остаться больше. И бабушка их почти не тратила. Как Кощей над златом. Санаторий, лекарства – мелочи. Но Димка уже мог бы бегать и счастливо смеяться, а не кричать по ночам от боли в скрюченном тельце! А она… почему в нашей семье все такие эгоистичные твари? Я ведь тоже… с чего-то испугалась за свою шкуру и сделала ноги из единственной конторы, где предлагали нормальные деньги.

Я с трудом расцепила стиснутые зубы и спросила:

– Но ты уже давно не мой опекун, почему я слышу об этом вкладе только сейчас?

– Ах, дорогая, прости, но ты, наверное, забыла, что с тобой происходило пять лет назад. Когда тебе исполнилось восемнадцать, ты все лето была в такой депрессии, что мечтала уйти в монастырь. А скажи я о деньгах, ты ушла бы вместе с ними. Я не могла этого допустить. Как раз Лариса только-только родила Димочку, выяснилось, что у ребенка пожизненная травма… И потом… Я очень обиделась на Анжелику, что она не оставила матери ни копейки на содержание своих отпрысков. А ведь я ее вырастила, выучила! Разве я не имела права на ту квартиру? И разве я плохо распоряжалась этими деньгами?

Плохо распоряжалась. Очень плохо. Сидя на миллионах, ты морила голодом и держала в обносках из секонд хенда “отпрысков” – это слово застряло в груди, как осиновый кол, я едва могла дышать! – родной дочери, из-за чего нас травили в школе насмешками. Ларе нужен был врач и психотерапевт после ее первого мужчины. Сестра не рассказывала подробности, но там всё было кошмарно. И ты, Анна Афанасьевна, не открыла кубышку даже для того, чтобы спасти внучку и прооперировать правнука. Почему? Почему-почему-почему?!

Я молчала, но видимо, все было написано на моем лице, потому что родственница снова схватилась за сердце и жалобно всхлипнула:

– Не делай такое лицо, Мишель! Эти деньги мне и Димочке нужнее. Неужели ты заберешь их у нищей пенсионерки и у ребенка-калеки? Я заменила вам обеим и мать, и отца! Я заменила мать и отца Димочке! Не на мою же социальную пенсию вас всех содержать! Ты не представляешь, как жене офицера сложно найти работу в этих гарнизонах, в глуши, в тайге! А теперь моей ничтожной пенсии даже на квартплату не…

Ее прервал грохот: дверь распахнулась от пинка, и на пороге нарисовалась Лара с торжествующим оскалом. В поднятой руке она держала светившийся смартфон, экраном к нам.

– Я все слышала! Посмотри на свой мобильник, Машка.

Похолодев, я вытащила из кармана свой телефон, разблокировала… По нему шел звонок! От меня – к сестре! Когда же она успела провернуть этот трюк? Наверняка в то время, когда отобрала у меня трубку и потом опустила ее в мой карман. Она уже ловко сделала звонок на свой мобильник. Не семья, а воровской притон!

– Не только слышала, но и записала весь ваш разговор, – Лара потрясла своим мобильником и расхохоталась. – А не зря, не зря я целый спектакль разыграла! Такие тайны всплыли! Ты мошенница и воровка, бабуля. Завтра же я передам запись ментам, сидеть тебе до конца дней за подделку документов и кражу в особо крупном размере.

– Ларочка! – бабушка снова схватилась за сердце. – Что ты такое говоришь?

– А ты родную внучку и правнука грабишь. Деньги на бочку, короче! Это мои деньги. Мамка должна была ту квартиру оставить мне! Просто она дура ветреная, не успела впопыхах. Завтра жду пятнадцать миллионов. Мне, моему сыночку и отступные усыновителям. Не отдашь, будут тебе пытки. Но не волнуйся, мы на твои похороны скинемся. Хотя ты и этого не заслуживаешь. Димчик, ползи к маме. Будут у тебя новые ножки! В лепешку расшибусь, но будут! Иди ко мне, кому сказала!!!

Ребенок втянул в голову в плечи, аккуратно сложил книжки и начал сползать с дивана.

– Он ночует здесь, – я подхватила мальчика на руки, он сразу вцепился в меня и прижался всем телом. – Или ты ни копейки не получишь. Если ты всё слышала, то понимаешь, что я наследница, и больше никому распоряжаться моими деньгами не позволю.

Лара посмотрела исподлобья с такой ненавистью, словно мысленно сворачивала мне шею и топталась на костях, пнула какую-то цветную шмотку, валявшуюся на полу и процедила:

– Ладно. Сегодня пусть ночует.

Повернулась и вышла, со всей дури хлопнув дверью.

Ненавижу ее. Ненавижу, жалею и чуть-чуть люблю. Если бы можно было содрать все ее душевные коросты, вправить мозги, вылечить так же, как Диму, но… Характер не исправить, а судьбу не излечить.

Из-за грохота я едва расслышала пиликанье смартфона, оповещавшего о новом письме в электронном ящике. Я даже не полезла смотреть, не до внешних связей, когда в доме и душе катастрофа.

Через несколько минут, пока мы все трое отходили от оцепенения, послышался стук входной двери и щелчок замка.

Лара ушла? Куда, если она больна, и у нее сегодня не “рабочая” ночь? И надолго ли? И не вернется ли она со своими бандитами, чтобы вытрясти из бабушки деньги?

Я взяла себя в руки. Действовать надо быстро.

– Уходим, немедленно. С собой возьми только самые необходимые лекарства, обувь и пальто. У нас одна минута. Документы у соседки?

Она испуганно кивнула.

Мы собрались в рекордные сроки, по-армейски. Бабушка, прожившая жизнь с военным летчиком, умела делать всё быстро, четко, без суеты. И в первый раз на моей памяти пригодилась ей “больничная сумка” со сменой белья, полотенцем, теплой кофтой, носками, туалетными принадлежностями, которую она всегда держала наготове и при каждом скандале с Ларой грозила вызвать скорую, лечь в больницу и бросить Димку на непутевую мамашу.

Мне не надо было переодеваться, я взяла только сумочку, зарядку для смартфона и лекарства для племянника (то, что Лара их не положила в рюкзачок сына, убедило меня в том, что никаких усыновителей не существовало). Я быстро пересортировала детские вещи и положила в отдельный пакет только сменную одежду, белье и обувь. Собранные сестрой рюкзак и чемодан брать не стала. Сунула Димину куртку бабушке, взяла племянника на руки и, пока она закрывала квартиру, позвонила соседке, молясь всем богам, чтобы она еще не легла спать.