– Великий пастух даже не подозревает, кого подарит человечеству его род. Кто явится миру через сотни лет, чтобы изменить мировоззрение людей, – произнес Никлитий.

– Да, брат. Редко кому удается прикоснуться к великим предвестникам, чья жизнь будет потом превращена в легенду, перепутана, изменена по вечной людской привычке до неузнаваемости, так, что кроме имени ничего правдивого не останется. А сколько бедствий будет потом. Ты помнишь, Учитель рассказывал.

– Помню. Только, как я знаю, он и сам многое не представлял. Я видел такие бедствия, по сравнению с которыми все, что с нами случилось и еще будет, представляется детской шалостью…

– Я тоже это видел, – тяжело вздохнув, ответил Андрес.

В Сидон братья добрались без особых проблем. Правда, два маленьких приключения все же произошли. Первое – на четвертую ночь после их остановки в оазисе у гостеприимного пастуха, возле деревеньки, название, которой они даже узнавать не захотели.

Не желая тревожить жителей, они расположились на берегу речки, развели костер, варили похлебку из вяленого мяса и чечевицы, которыми их снабдили в оазисе. Вели разговор о том, как проще будет перебраться в Грецию – через Великое море на попутном корабле или верхом на лошадях через Киликию, а затем через Боспор.

Легкий ветерок обдувал тела, и они, искупавшись, отдыхали, наслаждаясь вечерней прохладой, тихим шуршанием речки, запахом готовящейся еды. Никлитий первым почувствовал новый запах, запах людей и пот лошадей. Он, не меняя положения тела и тона голоса, сказал:

– Андрес, кажется, нам придется еще немного потрудиться сегодня. Ты слышишь?

– Да, я почувствовал, чуть позже тебя. Их шестеро. Четверо с бронзовыми мечами и двое с железными. Луков нет. Двое крадутся с моей стороны и четверо с твоей. Потренируемся или просто напугаем их?

Братья не успели договорить, как из кустарника, окружавшего берег, выскочили здоровенные мужики. Они бросились к костру в надежде убить утомленных путников и поделить добычу. Но почему-то удары мечей пришлись мимо лежавших путников, а те, которые замешкались, рубанули своих. Как это могло случиться, понять они не успели, потому что были отброшены с переломанными шеями на двоих оставшихся. Те, не устояв, свалились.

Никлитий скрутил за спиной руки главарю, Андрес – другому, братья растащили их в разные стороны и приступили к допросу. Надо было выяснить, случайно ли нападение или нет. Преследования они почти не опасались, потому что много раз проверяли, но местные князьки могли донести длиннополым. Это и хотели узнать братья.

Через несколько минут все прояснилось. Шайка заметила их днем, когда братья присоединились к большому каравану, но напасть на караван грабители побоялись. Увидев, что братья отделились и направились к реке, решили довольствоваться малым. Никлитий и Андрес всего этого не спрашивали, а просто считали в памяти бандитов.

Выяснив еще некоторые сведения о местной жизни и племенах, братья заставили плененных закопать убитых, стерли в сознании события последнего часа, а заодно агрессивность, способность поднимать руку на людей. Потом приказали переплыть реку, бежать до утра вниз по течению реки, а затем построить хижину и заниматься до конца дней своих рыболовством.

Доев похлебку, братья осмотрели привязанных к деревьям коней, выбрали четверых и, захватив железные мечи, продолжили путь верхом.

Настроение испортилось. Говорить не хотелось. Они ненавидели насилие, старались избегать его, но в этот раз не успели.

– Не расстраивайся, Андрес, – начал первым Никлитий. – Что суждено, того не избегнуть. Не наша в том, что случилось, вина. А вообще говоря, мне надоело идти пешком.

– Никлитий, мы не боги, чтобы отнимать жизнь у людей.

– А это не люди. Люди выращивают зерна, пасут овец, строят жилища и храмы, заботятся о других. Так ты и длиннополых назовешь людьми.

– Возможно, ты и прав. Смотри, какие яркие этой ночью звезды. Помнишь, такие же были, когда мы впервые стояли в ночном карауле, и Верховный жрец пришел проверить нас.

– Да.

Братья замолчали…

Только редкие крики ночных птиц оживляли их путь.

На дороге все чаще встречались повозки с огромными кедрами, шкурами овец, шерстью, зерном. Медленно ползли возы с глиняной посудой, раковинами багрянки, клетками, из которых высовывались куры, удивленно смотрели по сторонам и испуганно кудахтали. От еще невидимого, но осязаемо близкого моря дул прохладный ветерок. Андрес и Никлитий верхом на отдохнувших после ночлега лошадях приближались к Сидону.

Утро располагало к философствованию. Андрес увидел воз с глиной, которую везли, скорее всего, в одну из богатых усадеб для писцов клинописью, и начал свою излюбленную тему.

Понять, о чем он говорит, кроме Никлития не мог никто. Никлитий же любил поддерживать такие беседы. Как и его брату, были они приятны, позволяли вспомнить детство, уроки Верховного жреца, да и просто поговорить, осмыслить знаемое, понять еще неясное.

– Собственно, что такое человеческая речь? Это издаваемые при помощи голосовых связок колебания определенной частоты. Но почему Бог выбрал для смертных колебания именно этой частоты? Почему не доверил им ощущать и осознавать иные колебания? Почему ограничил людей и в то же время не ограничил многих других живых существ?

– Скорее всего, из-за несовершенства человеческого сознания. Он не мог не дать людям возможность общаться таким способом, но одновременно опасался, что, владея слишком широкими возможностями, люди направят их себе во вред. Начнут читать мысли других или внушать слабым свои, – продолжил разговор Никлитий.

– Наверное, но именно потому, что память у людей слаба, и появилась необходимость фиксировать знания. Самое забавное – люди пошли по самому неправильному пути. Вместо того чтобы зафиксировать в виде знаков звуки в зависимости от частоты, тона и сочетанием этих знаков передавать не только смысл слов, но и настроение, интонацию, тембр и множество других составляющих речи, люди применяют знаки, определяющие либо слова, либо целые фразы. Количество значков растет с необычайной скоростью, и мало кто может запомнить все. Такой системой записи люди сами выстраивают преграду для своих знаний. Развивая такую систему письма, они в ней и утонут.

– Чтобы создать идеальную систему письма, Андрес, люди должны обладать твоими знаниями, твоим умом и, главное, твоим мировоззрением. А они к этому придут через сотни лет. К тому времени у них сложатся свои системы письма, скорее всего, очень несовершенные. Но меня заинтересовал вот какой вопрос. Обрати внимание, как зависит развитие человеческого общества от материала, на котором они фиксируют информацию.

– Сейчас записи ведут на том материале, который находится под руками. На шкурах коз, дощечках, глиняных пластинках. Самое совершенное, что придумали, – папирус. Обрати внимание, что все эти материалы требуют или большой работы для их получения, или неудобны для чтения. Шкуры дороги, глиняные пластинки громоздки, деревянные дощечки малы и тоже неудобны.

– Пожалуй, только папирус более или менее отвечает необходимым требованиям для распространения письменности. Но здесь ограничителем выступает сложность самой системы написания. Даже в Египте основные иероглифы обозначают целые фразы, и лишь незначительное их количество обозначают отдельные звуки. Для Вавилона и Финикии сейчас и этого нет.

– Более того, чтобы ограничить доступ к книгам, особенно священным, местные жрецы придумали несколько систем иероглифов.

– Да, а жрецы, посвященные в особые таинства, создали еще и криптографические хитрости. Еще наш Верховный жрец обучил их таким способам скрывать от проходимцев, стремящихся к власти, истины, полученные от богов.

– Красива финикийская земля. И люди умелые и сообразительные. Корабли строят. Мореходы отменные. Кое-чему в астрономии научились. А как ткани раскрашивают в пурпурный цвет! Особенно мне нравятся льняные, – сменил тему Андрес.