объектом, над которым ты готова лить сейчас свои никому ненужные слезы, и ради которого ты готова идти на жертвы, поступаясь своими личными потребностями, а превратится в субъект удовлетворения тобой твоих желаний.

– Но разве мужчины не будут тогда относиться к женщинам так же?

– Боже мой, ну конечно, милая! Как же им по-другому стать свободными?

– О какой же любви вы говорите в своей постановке? Это вовсе никакая и не любовь, а удовлетворение животной страсти.

– Мне жаль тебя, – вздохнула Марина Сергевна. – В твоей голове – сплошной туман и ни капли света.

– Но я знаю много женщин, которые хотели бы, чтобы мужчины относились бы к ним не как к каким-то субъектам, которые способны служить им, как какая-то вещь, удовлетворяющая их потребность, а как к живому человеку, родному существу, единственному, которым дорожили бы по-настоящему.

– Дорожили… – проговорила Марина Сергевна. – Разве можно дорожить тем, что имеется в избытке: сигаретой, куском мыла, услугами человеческого тела? Дорожат тем, чего не хватает. Жена – деньгами мужа, если они ей нужны, его положением в обществе, если она им пользуется; муж – домашним уютом, который создает жена, если создать его больше некому, приготовленным ею обедом, если пообедать больше негде; сочувствием, если оно оказывается, поддержкой, если она требуется, если всё это ты не можешь получить нигде, кроме своей семьи. Но этого мало для той любви, о которой ты заговорила. Ты хочешь быть его рабыней, чтобы он был твоим рабом. Это неприлично, милая. Да и невозможно при той свободе любви, которую мы выбрали. Доступность тела уничтожает чувства, которые ты привыкла считать высокими, и возвращает нас к прозе нашего существования. Потребности нашего тела растут, требуя от нас из раза в раз всё новых ощущений. Разве ты не чувствуешь этого? – Марина Сергевна внимательно посмотрела на Ленку и громко рассмеялась. – Чувствуешь, девчонка! Пора выбить туман из твоей головы вместе с твоими замшелыми предрассудками. Надеюсь, Игорю Николаевичу не составит большого труда сделать это. Запомни, грязь, чистенькая среди нечистых – чернее сажи. Будь с нами, и станешь бела как снег. Пошли, Владимир Павлыч.

Они развернулись, чтобы уйти.

– Хорошо, свободная любовь так свободная любовь, – согласилась Ленка. – При такой системе, я так понимаю, у каждого на каждого равные права и каждая вправе рассчитывать на успех у мужчины, – сказала она и скинула с себя платье.

Марина Сергевна и Владимир Павлыч обернулись.

– Володька, неужели эта старая мымра привлекает тебя больше, чем я?

Володька с сожалением посмотрел на Ленку.

– Ха-ха-ха! – громче прежнего рассмеялась Марина Сергевна. – Володька, неужели эта голая девка привлекает тебя больше, чем я? – передразнила она Ленку. – Если б ты, дрянная девчонка, спросила меня: «Можно ли мне иметь по нескольку мужей каждые два часа?» Я б тебе сказала: «Да!» Но ты требуешь к себе моего собственного мужа! Ну до такой наглости у нас еще никто не доходил. А что же скажет Володька?

– Идем отсюда, – вымолвил Володька, глядя на Ленку, потом взял Марину Сергевну под руку и вывел ее из зала.

– А как же предательство? – крикнула им вслед Ленка.

– Если б Володька пошел с тобой, он бы лишился того положения в обществе, которое занимает сейчас, как муж Марины Сергевны. Она здесь главная, – сказал Ленке Игорь Николаевич, которого по-прежнему нигде не было. – Хочешь утешиться? Специально для тебя я тут припас отменного молодца.

– Самца?

– Если тебе угодно.

– А что, правда, что Адка спит сразу с двумя за ночь? Или это она так, придуривается?

– Ну зачем же? Правда.

– А завтра?

– Завтра? Какое глупое слово. Надеюсь, будет не хуже, чем сегодня.

– Не хуже?

– Ты, наверное, думаешь: кто она такая для этих людей и как к ней тут относятся? Так ведь?

– Нуда.

– Всё зависит от уровня понимания свободы, которого достигло то или иное общество. Давным-давно мужчину и женщину, которых заставали при деликатных обстоятельствах, выводили за город и побивали камнями. В Средние века один рыцарь мог вызвать на смертельный поединок другого рыцаря только за то, что тот неподобающе взглянул на его даму. Со временем люди стали терпимей относиться друг к другу. В обществе будущего поведение твоей подруги будет восприниматься, как поведение нормальной, здоровой женщины, которая удовлетворяет потребности своего тела так, как того требуют от нее эти потребности. Кто-то неудовлетворен флегматичным мужем, как героиня, которую сыграла Марина Сергевна, кому-то неуютно с одним мужем или с одной женой, а кому-то необходимо жениться и разводиться каждый день. Как воспринимать факты такого поведения? Это зависит от нас самих. Кто имеет право порицать выводы из факта, когда существует факт? Наши тела – это факт. Наши поступки – необходимые выводы из этого факта, сообразующиеся с природою вещей. А равноправность любящих, являющаяся здесь законом, исключает возможность того, что кто-то будет поставлен в приниженное положение. Ну так как насчет самца?

– Всё не так просто, как хочет представить тебе твой визави, – заговорил с Ленкой еще кто-то, и этот женский голос показался ей знакомым. – Если ты делаешь вывод из одного факта, а их на самом деле не менее двух, твой вывод обречен грешить против истины. Но кто может сказать, что он знает все факты наперечет? Научись различать, где правда, а где ложь, полагаясь не на чьи-то кажущиеся тебе разумными доводы, а на свое собственное понимание добра и зла, основанное на твоих внутренних ощущениях. Не может быть добром то, что осуждаемо собственным сердцем.

– О, безмолвие! – воскликнул Игорь Николаевич. – Не слушай ее!

– Кто это?

– Возмутительница твоего душевного спокойствия. Она требует слепого подчинения, но не объясняет, почему.

– Она – из тумана?

– Из тумана?! Точно! Ловко ты ее раскусила.

– Ответит ли мне кто-нибудь, наконец, что это за туман, там – снаружи?

– Снаружи вообще ничего нет. И тумана там нет тоже. Он – в твоей голове, как результат сомнений, которым ты позволяешь себя мучить. Ты пытаешься поверить в нечто, на которое все втайне уже давно наплевали, надеешься на то, чему не находишь рационального объяснения, а потому сдерживаешь свои желания и печалишься, вместо того чтобы удовлетворять их и радоваться жизни. Ты смотришь на мир через матовое стекло своих предрассудков. Разбей его и посмотри вокруг непредубежденным взглядом. Разве мир так плох, что ты отказываешься от него? Тогда пожелай себе смерти! Разве ты не видишь, какого расцвета достигли общества, каких успехов добились люди, которые не церемонились с так называемыми нравственными ценностями и не сдерживали свои потребности? А что сделалось с остальными? Теперь они пытаются догнать первых, но не понимают, глупцы, что для этого нужно изменить свой образ жизни: удовлетворять свои желания, а не отвергать их, не стесняясь, приобретать новые, а не отказываться от них по религиозным, нравственным или каким-то иным соображениям, продиктованным людскими фантазиями, а не прозой жизни. Или ты не слышала, что нельзя служить двум господам одновременно – воздержанию и богатству? Неужели же ты – разумная, здоровая, молодая женщина, способная одними только своими женскими достоинствами покорить любую вершину, – выберешь первое?

– Удовольствие от невоздержанности предшествует разочарованию, – вновь заговорила вторая Ленкина собеседница.

«Это же мой голос», – подумала Ленка.

– Конечно же, твой, – сказал Игорь Николаевич. – И в твоей власти заставить его замолчать навсегда.

– Вспомни, как бабушка говорила тебе, когда ты была еще девчонкой: меньше желаний – меньше разочарований.

– Она всегда так говорила, когда мне жутко хотелось кучу шоколадных конфет, куклу или велосипед, а денег на это никогда не было. Разве мое детство стало счастливей от того, что деньги на первое в жизни платье, купленное мной в магазине, мне дал свекор после свадьбы?