– А с кем ты обычно ешь? – спрашиваю я.

– Ты странный – фыркает она – как придется. Какая разница, с кем брать банку? Главное не с Беном, он всегда жрет больше отпущенной половины, а так плевать вообще. Поел и все. Не усложняй.

– Окей.

Решаю пошутить, чтобы разрядить обстановку, и с нарочитым участием спрашиваю, оглядывая хоплэтов в очереди:

– А который из них Бен?

Уловка действует. Сью едва заметно дергает уголком губ и кивает в сторону крупного парня:

– Он.

У него густая черная шевелюра и огромные ручища. До этого мне самым мощным казался Лютер, но очевидно я не заметил вовремя Бена.

– Я думал увидеть толстяка – признаюсь я – а не..

– У нас толстяков не водится – замечает она – все постоянно в работе, в движении, а еды не так уж много. Поэтому даже если умудряешься кого-то объесть – это уходит в мышцы, а не жир. Жиру в нас откладываться попросту некогда.

Я киваю.

Наконец, очередь доходит до нас. Ричи дружелюбно ухмыляется, увидев Сью, но тут же мрачнеет, когда замечает меня:

– Решила пожрать с придурками, малышка Сью? – уточняет он, тряся жестянку дольше положенного, и все сверлит меня взглядом.

– Если бы я решила пожрать с придурками, то пригласила бы тебя, зайчик – язвит она ему в ответ и выхватывает банку прямо из рук. Он усмехается:

– Ловко, ловко, детка.

– А то. Кто ж тебя научил ими жонглировать, не забывай.

Кажется, Ричи отвлекается от меня, потому что больше не переключается на эту тему – а едва отходим, всучает банки уже следующим.

– С тобой он ладит – замечаю я очевидное, когда мы садимся на уголок одного из ковров и Сью открывает консерву.

– Ричи со всеми ладит – жмет она плечами, словно сказала что-то обыкновенное. Оторвав острую крышку, она прямо ногтем делит содержимое пополам.

– Лютер же сказал, у вас есть пара тарелок..

– Да, когда консервы жидкие или сладкие. А это ты что, руками не выковыряешь, или ты белоручка, Лаки? – она с вызовом глядит мне прямо в глаза.

Однако то, что она все-таки назвала меня по имени, заставляет меня не затевать очередные разборки и молча согласиться с этим. Тем более, в том дерьме, где мы оказались – есть руками из банки не самое страшное, что может быть.

– Ты сказала, Ричи со всеми ладит – напоминаю я, когда мы приступаем к еде – это ты пошутила так?

– Я похоже на шутницу?

– Если честно, то нет.

Какое-то время она молчит, после чего заявляет:

– На самом деле Ричи душка.

– Ага – бурчу я, а моя щека будто бы заново начинает саднить от его ударов – я заметил.

Она глядит на меня с прищуром, словно я нытик какой-то:

– Просто они с Лютером одни из первых смогли унять свою панику и попытаться хоть как-то нас организовать. Поэтому понятно, что он так горячо болеет теперь за сохранение этого порядка – ведь это единственное, что нам остается. Он просто охраняет свое детище и все. Но сам видишь – он не шибко мощный, и громким «лаем» просто пытается выглядеть грозным. Если с ним не воевать – он даже веселый и забавный. Бывает вечерами морит шутки или типо того, поднимает в нас дух, иначе говоря, когда мы совсем впадаем в отчаяние.

Я придаю внимание той детали, как Ричи дурачился и гримасничал с хоплэтами, пока раздавал банки. Однако, это все равно не меняет мое мнение о нем:

– По мне – он полный псих и придурок.

– Не меньший, чем ты – осаждает она меня.

– Да я..

– Я ем в тишине – перебивает меня твердо – либо затыкаешься, либо я забираю всю банку и доедаю сама, усек?

Ясно, видимо было ошибкой критиковать при ней Ричи. Ну конечно, глупо было думать, что она вдруг начнет кивать головой и соглашаться с тем, что один из их лидеров полный придурок, а странный новый хоплэт – самый правый и притесненный, даже если все именно так и есть.

Лютер может затирать что угодно касательно того, что дружить никто ни с кем не заставляет – но уверен, как-то они уже притерлись за эти месяца друг к другу. А я чужак.

На мгновение я об этом забыл.

Когда все доедают, а солнце за окном совсем садится, Лютер начинает подгонять:

– Давайте, отбой. Реще делайте свои дела и отбой. Давайте-давайте.

Я иступлено гляжу, что кто-то куда-то уходит, кто-то преспокойно укладывается на коврах в шеренгу.

– Куда они идут? – спрашиваю у Сью, которая тоже направилась в сторону с теми некоторыми.

– В туалет. Если надо – идешь, если не надо – ложишься. Все просто.

– Мне надо.

–Поздравляю – фыркает она и уходит.

Однако, я спешу за ней, так как видимо туалет именно там. Парни и девчонки вновь стоят в одной очереди, поочередно ожидая, пока можно будет зайти в одну из пяти кабинок.

– Разве здесь не должно быть больше унитазов? В смысле, на каждом из этажей?

– Откуда ты знаешь? – она как-то странно сверкнула глазами.

– Мне кажется.. так должно быть.. Я не знаю, откуда это берется в моей голове, клянусь, но у меня такое ощущения просто.. я не помню этого, просто.. как будто знаю. Слушай, Лютер сам сказал, что со временем всем нам обрывками возвращается память.

– Да – кивает она – но что-то бессмысленное и бестолковое. А у тебя то освещение, то унитазы. Все в точку и все именно про Хоплес..

– Я правда не знаю, почему так.

– Почему-то я тебе верю – кивает она, но едва я хочу ее поблагодарить, как она добавляет – с таким безвольным выражением лица сложно что-то замышлять.

И мои благодарности так и остаются несказанными. Я хухлюсь и скрещиваю руки на груди, однако, и ответить ничего не могу – я понятия не имею, как выгляжу.

– Как думаешь, сколько мне лет? – спрашиваю я.

– Я тебе что, мамочка? Откуда мне знать.

– Ну.. на сколько я выгляжу? Мне кажется, ты лет на 17.

– Сам смотри и гадай.

– Куда смотреть?

– В сортире зеркало. Только не зависай там, а то Лютер разозлиться. Отбой и так всегда затягивается из-за очередей в сортир. Если еще и ты там зависнешь, разглядывая себя любимого..

Теперь очередь и вовсе кажется мне бесконечной. Возможность увидеть, как я выгляжу, и примерно понять, сколько мне лет – в паре шагов от меня. Еле подавляю желание распихать всех и протиснуться без очереди.

Не из вежливости – просто отдаю отчет, что отпихну я максимум двоих, а от остальных помощнее отхвачу знатных тумаков и вообще окажусь в конце очереди.

Наконец, забегаю в кабинку и первым делом не ширинку расстегиваю, а гляжу в кусок стекла на стене.

На меня в ответ таращится худощавый парень с бледной кожей и загнанными синими глазами. Ресницы длинные, но этого сразу не приметить – они такие же белые, как и волосы. Верхняя губа чуть полнее нижней. Слишком выпирают ключицы из-под серой футболки, что висит на мне мешком, как на вешалке. Но в целом – да, я скорее всего примерно того же возраста что остальные. Вряд ли старше.

Я не знаю, как выглядят люди за пределами Хоплеса, но вспоминая выпученные глаза Ричи и сплющенную физиономию Лютера – могу позволить себе тщеславную мысль о том, что я самый симпатичный из них всех. Может, поэтому Ричи так фигово меня принял?

С другой стороны – я и правда откуда-то знаю про здешнее освещение. Однако, раз мне всего 17 – выходит, версия с электриком отпадает? Но кто знает, может мой отец в этом разбирался, поэтому и я смекаю?

Отец.. напоминание того, что я ничего не помню о своем прошлом, омрачает то, что я наконец то смог узнать, как выгляжу.

-4-

Путник бредет впереди всех остальных.

Он перетаскивает ноги по дороге, то и дело отпинывая пустые банки из-под газировки или пакеты из-под чипсов. Он устал, но он продолжает идти. Как и люди, что следуют за ним.

Он знает, ради чего он это делает.

Наконец, чуть поправляет платок, что закрывает его голову от солнца. Ночью же он использует его против ветра. Слегка сощурившись, поднимает глаза и смотрит на небо. После чего вновь устремляет глаза в даль.