Он меняет своё решение, едва видит врача.

Путь от лифта до дверей кабинета не самый короткий – длинный серый коридор, поворот направо, а потом ещё один – только уже покороче. На миг останавливается у двери и кладёт ладонь на металлическую ручку. Она холодная и немного шершавая.

Внутри, по его ожиданиям, все должно быть так: заваленный книгами стол, стеллажи, пожелтевшие от старости и изношенности жалюзи, закрытые не до конца, а ещё пыль, танцующая в вечерних лучах солнца.

Однако он ошибается, едва толкает дверь от себя, предварительно постучавшись. Это случалось с ним нечасто.

Здесь всё по-иному, отлично от того, как он представлял – просторный кабинет, светлые стены и гармонирующий пол, будто сделанный из мрамора, белый невесомый тюль на окнах, почти пустое рабочее место, один небольшой шкаф с книгами по психологии, журналами про биохимию, нейропсихологию и нейронные связи. Пахнет озоном – видимо, врач проветрил помещение перед приходом нового пациента. Девятого и, к счастью, последнего за пятничный день.

Тео здоровается и садится на кушетку – она же для пациентов, да?

А после большое кресло разворачивается, и он видит в лице психиатра некогда хорошо знакомую ему личность.

«Да, надо остаться. Точно надо остаться.»

Эти жалкие секунды, что они разглядывали друг друга, тянулись как вечность. И ни один из них не решался отвести взгляда – неуважение. Увы, их положение обязывает соблюдать меры приличия и делового этикета.

Она совсем не такая, какой была в средней школе. Да и на фотографию с досье тоже не сильно-то уж и похожа – взгляд пронзительный, вкрадчивый, холодный и, по ощущениям, совсем неживой. Скулы более строгие, а глаза немного впалые – а может, это и из-за очков так кажется. Губы бледнее, чем пятнадцать лет назад – это не косметика. Она действительно настолько изменилась.

Он её и не узнал, если бы увидел на улице – в его воспоминаниях была юная девчушка со строго собранными волосами, в красивых облегающих костюмах со стразами, исполняющая сольную программу в Ледовом дворце Альменд. Так она выглядела тогда.

На той фотографии с личного дела, которое изучил Тео, у неё бесчувственное и безразличное выражение лица, короткие рыжие волосы, бронзовая кожа и серебряные запонки на тёмно-зеленом воротнике.

Они смеряют друг друга взглядом, акцентируя внимание на изменениях в своём собеседнике. Точнее, молчаливом оппоненте. Девушка визуально оценивает состояние пациента.

– Добрый вечер, что Вас беспокоит? – диалог начинается. И почему-то у врача есть предчувствие, что он будет не самым простым.

Тео делает глубокий вдох и медленным шагом идёт к креслу около рабочего стола. Усаживается, а после вальяжно кладёт руки на подлокотники.

– Здравствуйте, – осматривая кабинет ещё раз, говорит он. – Понимаете ли, у моей семьи и моего компаньона по бизнесу есть подозрения на тему моего психического здоровья.

Лина втягивает носом воздух, не отрывая взгляда от медицинской карты. Читает историю болезни, изредка шурша страницами.

– У Вас нет ПТС.

– Вы это определили по моему внешнему виду?

Девушка кивает и смотрит из-под лба на сидящего напротив парня. Его тяжело назвать парнем – широкие плечи, квадратная челюсть и легкая небритость. Вырос. Почти пятнадцать лет прошло, как никак.

Веббер улыбается. Досье не лжёт – она и вправду лучший специалист.

– Не будете задавать вопросов или чего-то такого?

– Это потеря и моего времени, и Вашего.

Вот кто-кто, но она точно могла определить это сразу – с ПТС она встречается почти каждый день на протяжении последних пяти лет точно. На Ближнем Востоке, откуда она вернулась меньше полугода назад, это абсолютно обычное дело. И там уж это куда страшнее, чем здесь, в городской суете.

– Однако мне нужно медицинское заключение.

Лина вздыхает, кладёт перед собой маленький диктофон и включает запись. Вертит ручку в левой руке.

Если бы и этот специалист ничего не нашёл, то он послал бы партнёров по бизнесу. Он абсолютно здоров. А вот семью переубедить не так уж сложно. По крайней мере, главное – заверить отца. Но сейчас он хочет здесь остаться и поговорить.

– Скажите, Вы помните аварию?

– Да, – ответ последовал незамедлительно. Этот вопрос он слышит не первый раз за последние два месяца.

– Можете описать тот день?

– Было около семи часов вечера, однако стемнело достаточно быстро из-за непрекращающегося весь день дождя. Я возвращался в Берн из Цюриха, где находился по рабочим делам. На загородной трассе дорогу размыло. Я старался сбросить скорость на повороте, но тормоза защёлкнулись, въехал в ограждение, а после меня унесло в кювет. Автомобиль перевернулся.

– Что Вы испытали в тот момент?

И на этот вопрос ответ находится так же быстро, как и на прошлый.

– Ничего особенного. Ни страха, ни ужаса, если Вы об этом.

– Боль?

– Терпимая. Мне рассекло руку осколком стекла, да и пару трещин в рёбрах заработал при ударе о землю.

Врач делает пару пометок в блокноте и переворачивает страницу. Переводит взгляд сначала на белую стопку бумаг, а после на пациента.

– Вы были всё это время в сознании?

– Нет, – едва заметно машет головой тот, а после слегка приподымается и расправляет спину. – Я пару раз отключался. Последнее, что я помню – как меня вытаскивали из машины.

– Как долго Вы ждали помощь?

– Около четырёх часов.

– Смерть?

– Я думал о ней, но был уверен, что выживу.

– Семья? Вы думали о ней?

– Нет.

– А о чём же Вы тогда вообще думали?

А здесь уже сложнее – Тео размышляет какое-то время, а после встаёт. Меряет комнату шагами. Всматривается в светло-серую пустоту, где у прошлых посещенных им специалистов все было увешено патентами и наградами. Здесь же нет этих бумажек. В целом, они бы и не подошли к интерьеру кабинета, как ему кажется. Подходит к окну и смотрит на серое вечернее небо.

– Если для Вас это сложный вопрос, то мы можем поговорить о других вещах. Более простых и отвлеченных, – Вьери подымает глаза на маленькие настольные часы – половина седьмого, рабочий день уже должен был закончиться ещё полчаса назад. Однако не может уйти, бросив пациента. Врачебный долг.

– Нет, – отрезает он ледяным голосом. От него становится не по себе, а по спине пробегают мурашки. – Я думал о вещах, которые я не успел сделать.

Она опять делает пометки на листе, сжимая в руках маленькую фигурку, стянутую с шахматной доски, стоящей в углу стола.

– И много таких вещей?

– Нет. Всего две.

– Расскажете?

– Только если Вы согласитесь отужинать со мной завтра.

Лина откладывает ручку в сторону, сплетая пальцы. Они белые, намного светлее, чем основной тон кожи. Непропорционально длинные. Не очень красиво, но что-то есть в этом зрелище цепляющее.

– Извините, однако я предпочитаю не иметь каких-либо контактов со своими пациентами вне моего кабинета.

– Жаль, – уверено говорит парень, возвращаясь на место. – Как жаль, что у Вас нет права на отказ.

Девушка снимает очки. Увы, но этот проблемный пациент лишь потерял чёткое очертание, а не исчез вовсе. Делает глубокий вдох и потирает переносицу.

Тео не может отвести взгляда от тонких запястий, прикрытых чёрной рубашкой. Ей не шёл этот внешний вид. Он сам не знал, что так залюбуется.

Берёт белого слона и передвигает на поле G5. Ему так виднее. Задерживает палец на нём и спрашивает:

– Играете?

– Нет, – едва ли рука парня оставляет в покое шахматную доску, она возвращает фигуру на место. – В более молодом возрасте увлекалась. На данный момент это лишь часть интерьера.

Часы пропищали три раза. Она завела их сразу же, как только дверь её кабинета открылась, а новый пациент вошёл вовнутрь.