– Дело твое, конечно, но советую следить, чтобы джемпер не затрещал по швам, когда ты его наденешь, – на свой страх и риск укалываю Брук насмешкой.

– Ах ты! – Сестра запускает в меня листок, который только что оторвала с ветки мандаринового дерева.

Я ловко уворачиваюсь и сквозь смех показываю ей жест «лузер».

– Так! – Мама немного повышает тон и сажает рядом со мной Брук. – А теперь поешьте нормально.

Мы обе возводим глаза к потолку, но послушно принимаемся за обед. Неудивительно, что пирог как всегда оказывается на высоте, и даже Эвердин-старшая с удовольствием лакомится им. Отвлекаясь от трапезы, мама с облегчением глядит на нас и пододвигает к себе компьютер. Похоже, грядет очередная работа.

– Кстати, Джит, как там твой научный проект? Вроде бы уже должны быть известны результаты. Кто поедет в лагерь? – вдруг ни с того ни с сего интересуется Брук.

У меня вмиг падает настроение. Только я успокоилась, а душу вновь беспокоят.

– Это ужасная тема для разговора. – Надеюсь, что меня поймут, но этого не происходит. Допрос только начинается!

– Ну же, расскажи нам, – вступает в разговор мама, обращая на себя мое внимание.

Что мне стоит им сказать? Очевидно, правду. Хоть я и не собираюсь ехать в лагерь, они должны знать.

– Маккой из параллельного класса, – тихо отвечаю я, склонив голову. Выдерживаю паузу.

– Только он?

– Нет. Еще… – замявшись, я глубоко вдыхаю и на выдохе раскрываю все карты, – я.

Мама либо удивлена на самом деле, либо делает вид, что удивлена. Они с Брук переглядываются. Их улыбки кажутся мне фальшивыми, и я окончательно падаю духом.

– Я все равно туда не поеду. – Стараюсь не зацикливаться на их реакции. – Отдам возможность Одри.

Брук практически давится куском, вставшим поперек ее горла от удивления, а мама резко встает со своего места, опираясь руками о столешницу.

– Что значит «не поеду», Джи?

Обе разочаровываются, и я начинаю неловко себя чувствовать.

– То и значит, – объясняюсь я, а Брук в это время неодобрительно испепеляет меня грозным взглядом. – Я совершенно не работала над проектом и понятия не имею, как выиграла.

– Перестань нести чушь, Джит! – Брук срывается.

– Это не чушь, а мое желание. Завтра же пойду к директору, чтобы поменяться с Одри.

– Никуда ты не пойдешь! – говорит мама, а я, ошарашенная, вскакиваю с места.

– Да вы практически выставляете меня из дома!

– Мы просто хотим, чтобы ты поехала, Джи-Джи. – Сестра начинает проводить рекламную кампанию. – Там будет весело, поверь. Развлечешься, получишь массу впечатлений. Ты же перестала выходить куда-либо с тех пор, как Дарен…

Брук запинается и прикусывает губу.

Я не могу больше находиться здесь, не могу слушать все это. Закрываю уши руками и еле-еле подавляю в себе желание закричать. Остается только убежать в комнату и закрыться на замок.

Уеду! Я уеду в этот чертов лагерь назло всем! И пусть только попробуют звонить мне по несколько раз в день…

Мне нужно пятнадцать минут, чтобы успокоиться и полностью прийти в себя. Они растягиваются, превращаясь в вечность, и за это время я успеваю оглядеть нашу с Брук комнату. На удивление, я нахожу в ней множество мелочей, на которые до этого, кажется, вообще не обращала внимания. Как я могла столько не замечать? Например, того, что Брук зелеными кнопками прикрепила плакат с Гарри Стайлсом на стену или что на ее кровати приклеены забавные стикеры со Сквидвардом и Спанч Бобом? Что на подоконнике появилась фоторамка с нашим общим семейным портретом? Я дотягиваюсь до нее и, прикусывая губу, провожу пальцем по прохладному материалу. Мгновенно вспоминаю субботу, проведенную около двух лет назад в Риджентс-парке. Мы стоим у водного вивария, охотно поедая апельсиновое мороженое, счастливые, румяные от жары и безудержного смеха. Я, Брук, мама и папа. Папа… по которому я чертовски скучаю. Папа, жизнь которого теперь – сплошные командировки.

Я прикрываю глаза и вздыхаю. Папа служит по контракту, и это нужно принять. Только сделать это не позволяет одно лишь осознание: он находится там, где идет война, его вечно отправляют в горячие точки. И как только мама справляется – загадка. У нее на этот счет всегда одно объяснение – любовь. Они живут так вот уже двадцать лет. Изредка, несколько раз в год, у папы появляется возможность взять перерыв: пожить дома, побыть с нами. И в такие периоды мы не расстаемся ни на секунду: что-то придумываем, гуляем, стараемся, чтобы каждое мгновение врезалось в память.

К примеру, в прошлом году нам с Брук пришла идея отправить родителей в Лас-Вегас в путешествие за романтикой, но мы не сумели накопить нужную сумму денег. К счастью, другой вариант почти сразу нашелся: ужин в ресторане и поездка на двухэтажном автобусе в центр Лондона, что, кстати, было очень символично – они впервые встретились в таком же. Впрочем, в подробности знакомства родителей нас с Брук не посвящают: папа по этому поводу всегда отшучивается, точно так же, как и мама, каждый раз таинственно ему улыбаясь.

Я тру виски, расплываясь в трогательной улыбке. В дверь стучат, и я слышу учащенное дыхание сестры. Она изрядно запыхалась, пока поднималась по лестнице.

– Хей. – Брук тихо бросает свое любимое слово-обращение. – Джи-Джи, пожалуйста, открой. Я хочу поговорить.

Молчу, но на душе кошки скребут. Открывать ли ей? Вряд ли Брук, отправляя меня в лагерь, преследовала какие-либо корыстные цели. Наверное, она хотела, чтобы я отвлеклась и хорошо провела время вдали от дома. Но что меня обидело, так это фраза о Дарене. Ведь ей отлично известно, что меня чертовски ранят любые упоминания о нем.

– Я давно не видела тебя по-настоящему счастливой, – признается она, и мое сердце, кажется, в ту же секунду совершает кульбит, – но мне так хочется… Правда, Джит. Я ведь не чужой тебе человек. Просто попробуй отбросить все эти тупые комплексы.

Я злюсь, и от злости стискиваю зубы. Злюсь не только на Брук, но и на себя – за то, что позволила ей так думать. Думать, что я – ходячая ошибка, вечно грустная и несчастная.

– Спасибо за заботу, – выдавливаю я из себя, а затем быстро встаю и начинаю искать свой спортивный костюм. Мигом переодеваюсь. Все, чего я хочу сейчас, – это побегать в парке с музыкой в наушниках. Поэтому я в спешке завершаю свой образ серыми кроссовками и наконец открываю дверь Брук. Она стоит как вкопанная, ожидая моих дальнейших слов. Однако я лишь молча целую ее в щеку и прохожу мимо.

– Я на пробежку, вернусь позже. – Я почти дохожу до лестницы, но потом вспоминаю и добавляю: – Кстати, как давно ты начала фанатеть по Стайлсу?

Прищуриваю глаза, наблюдая за тем, как щеки сестры наливаются краской. Вижу неподдельное счастье на лице Брук. Она рада, что я спросила об этом.

– Даже не ожидала, что ты заметишь, – язвит Брук, отводя глаза к потолку. – Уже как год, Джи.

– Сегодня ночью познакомишь меня с его творчеством, – напоследок кидаю я и спускаюсь вниз.

Пора обратить внимание на интересы близких и перестать быть такой эгоисткой. После победы в конкурсе, стыдно признаться, я чувствую себя как-то иначе. Может, это предчувствие чего-то нового? Не нахожу ответа. Очень хочется поскорее сбросить напряжение, именно поэтому в следующее мгновение я вылетаю из дома, громко хлопнув дверью.

Иногда нам кажется, что мы способны на многое в одиночку, и в этом есть доля правды. Однако неоспорима и другая истина: разве не наши близкие люди подталкивают нас к принятию важнейших решений, к совершению разных поступков? Если кто-то спросит, люблю ли я бегать, то я, несомненно, кивну. Но таким образом я солгу. Безусловно, бег помогает мне совершенствоваться, но это не моя заслуга, а Дарена. Именно он заставил Джитту Эвердин выбраться со дна и снять клеймо «жирной неудачницы». Именно он каждое утро занимался со мной на заднем дворе. Бегал, показывал упражнения, даже согласился выполнять их вместе, чтобы я ощущала его поддержку. И я ощущала. Всегда.