– Извини. Андерсен, – сказала она, – хороший поэт, он замечает вещи, которых другие не видят.

– Перестаньте, – попросил он.

– Да, что-то такое, – ответила она.

Она лгала, он был в этом уверен. Но ему это понравилось. Понравились ее слова.

Они бежали через улицу к трактиру, расположенному на втором этаже.

– Теперь расскажите господину Браструпу, что вы на самом деле видели и слышали, а чего не видели и не слышали. Чтобы он понял, что не я был в комнате вашей сестры после девяти часов. К тому же я недостаточно силен, чтобы перенести тело, – сказал он, поднимаясь по семи ступенькам в трактир.

– Только если ты мне поможешь, только если ты найдешь убийцу, – сказала она, не двигаясь.

У нее был решительный и серьезный вид.

– Речь идет о моей смерти, – заявил он и посмотрел на свое отражение, умноженное многочисленными окошками на входной двери. Его голова выглядела так, будто ее отрубили несколько раз.

– И моей сестры, – говорит она. – Она должна быть отмщена. Никто не должен оставаться безнаказанным после такого. Ни в этом мире, ни в каком-то еще.

Она была права.

– Я могу помочь только… насколько это в моих силах.

– Насколько в твоих силах. Это больше, чем я могу требовать.

– Вы не должны злиться, если все пойдет не так, – сказал он и подумал о последних критических отзывах в свой адрес. И почему он всегда берется только за те дела, где очень мало шансов на успех? Театр, книги, балет, поиски убийцы.

– Все должно пойти хорошо, – сказала она и сжала его руку.

Он почувствовал, как пот струится у него по лбу и стекает на грязный воротничок.

– А сейчас вы пойдете со мной к начальнику полиции и скажете, что ошиблись?

Она кивнула.

Марстранд – фешенебельное место. Ханс Кристиан знал это только потому, что однажды сопровождал Орстеда, который ужинал здесь с братом и с их женами. В тот раз Ханс Кристиан стоял снаружи и надеялся, что его пригласят к столу, но они этого не сделали. Может быть, дело было в его старом платье и грязных калошах, в которых он ходил по зимней слякоти. Сейчас он вошел в салон, отделенный черными гардинами. Половой попытался остановить его, но не успел. Ханс Кристиан раздвинул гардины и прошел между столиками, за ним по пятам следовала девушка. Вот пожилая пара ужинала жарким из гуся. Чуть дальше сидела группа серьезных мужчин с маленькими бокалами вина в руках.

Наконец он нашел Козьмуса, его большие усы и начищенные до блеска сапоги. Он беседовал с маленьким, элегантным человеком в черном шейном платке, завязанным бантом, с белой бородой и светло-голубыми глазами. За ними, практически сливаясь с гардиной, стоял половой с белым полотенцем через плечо. Ханс Кристиан видел темнокожих людей раньше. И здесь, в Копенгагене, и в Италии, и во Франции. Молли, очевидно, не видела, и он заметил, что она отступила на шаг назад, увидев полового.

– Господин Браструп, вот я и ваш свидетель, – сказал Ханс Кристиан и достал свою речь из кармана сюртука.

Начальник полиции поднял взгляд с темно-красного пудинга, и раздражение загорелось в его глазах.

– Что на вас нашло, Андерсен? – Он поднялся и промокнул рот салфеткой.

– Вот она. – Он подтолкнул Молли к столу, она чуть сопротивлялась, смущаясь авторитета двух пожилых мужчин, слишком большого даже для Ханса Кристиана.

– Она сказала, что это не мог быть я.

Козьмус посмотрел на девушку. Оглядел ее с головы до ног. Раздражение в нем росло. Ханс Кристиан только сейчас заметил, что платье Молли в пыли и грязи. Козьмус повернулся к своему собеседнику.

– С вашего позволения, господин Шнайдер. Прошу меня извинить.

Шнайдер? Ханс Кристиан слышал это имя раньше, но не мог вспомнить где, к тому же Шнайдер не обратил никакого внимания ни на Ханса Кристиана, ни на девушку. Его внимание занимала исключительно большая рыбина, которая лежала у него на тарелке с открытым ртом и с порезанным телом рядом с кучкой белых костей.

Начальник полиции подтолкнул Молли и Ханса Кристиана мимо чернокожего полового. Через гардины, в кухню. Толстый повар бросал раков в большую кастрюлю. Несколько слуг пробежали мимо, но никто ничего не сказал. Они вошли через двойные двери на задний двор, где три толстые свиньи пили воду из зеленоватой лужи. Мясник разделывал утку кровавыми руками.

Лицо Козьмуса стало пунцовым. Мейслинг, ректор частной школы, куда ходил Ханс Кристиан, становился такого же цвета каждый раз, когда Ханс Кристиан открывал рот. Он достал свои бумаги.

– Я не понимаю, Андерсен, – сказал Козьмус. – Я нахожусь в приличном обществе, и тут заявляетесь вы со своей свидетельницей, которой вообще не место в таком заведении.

– Это почему же? – спросил Ханс Кристиан.

– Потому что она выглядит именно так, кем является. Женщина, которая зарабатывает деньги грехом.

– Если ее слова посадили меня в тюрьму, то они могут и освободить меня.

– Я устал от этого словоблудия. Чего вы хотите от меня?

Ханс Кристиан заглянул в свою защитную речь. Как там было?

– Эта благородная дама отказалась от своего заблуждения в том, что я отнял жизнь у покойницы, и теперь утверждает, что кто-то другой встретил несчастную на улице позднее.

Затем ему нужно было снова взглянуть на записи, но Козьмус выбил их у него из рук, и они полетели в грязь, белый листок исчез в коричневой жиже.

– Опять вы читаете красивые речи, – сказал Козьмус. – Вы отрываете меня от ужина в почтенной компании, чтобы я слушал эту чепуху?

Ханс Кристиан попробовал вспомнить, что он там написал.

– Я ушел уже в девять часов. Убийство произошло позднее, я уверен в этом, и ее сестра теперь тоже, – сказал Ханс Кристиан, пытаясь подтолкнуть Молли к начальнику полиции.

Козьмус покачал головой.

– Дайте я угадаю, Андерсен, – говорит Козьмус. – Вы ей заплатили за то, чтобы она пошла с вами. Чтобы она изменила показания.

– Естественно, – ответил Ханс Кристиан. И слишком поздно осознал, что этого не стоило говорить.

– Спасибо, я достаточно услышал. Я пошел назад. И только попробуйте еще раз обратиться ко мне или отвлечь меня подобным образом. Еще хоть раз.

Козьмус перешагнул лужу и пошел вверх по лестнице.

Ханс Кристиан почувствовал, как на него накатило безумие.

– Господин Браструп, прошу вас, я не могу снова сесть в тюрьму. Подумайте, сколько доброго я могу сделать, сидя за письменным столом! Я напишу про вас в моей следующей пьесе! Сделаю вас героем, величайшим из всех!

Козьмус остановился на верхней ступени.

– Аккуратнее, Андерсен. Я расторгну соглашение с Йонасом Коллином, если вы не бросите свои глупости. Увидимся через три дня, Андерсен. Один уже почти закончился, так что через два дня. И я не верю, что появятся хорошие новости.

Черный половой уже стоял у дверей и сразу же закрыл их, как только Козьмус вошел в кухню.

Ханс Кристиан не понял, что он сделал не так. Он повернулся к Молли, чтобы отругать ее за то, что она ему не помогла, но встретил звонкую оплеуху.

– За что ты это сделала? – спросил он, подумав, что оплеуха тем или иным образом их сблизила.

У нее в глазах стояли слезы. Это удивило его. Женщины не плакали из-за него с тех пор, как он уехал из дома, и тогда это была его мать.

Мясник с уткой прошел мимо них на кухню. Сцена его явно позабавила.

– Я для тебя не больше, чем проститутка, которая должна вытащить тебя из затруднительного положения. Ты ничего не понял, – сказала Молли, повернулась и ушла.

– Нет, подожди! – закричал Ханс Кристиан ей вслед и чуть не натолкнулся на батрака с двумя большими ведрами, в которых плескались угри. – Чего я не понял?

– Я беру свои слова обратно. Ты плохо владеешь словом, не умеешь разговаривать с людьми и все портишь, – сказала Молли.

– Правда? – спросил он, вспоминая всю свою недолгую жизнь, все свои беседы, директора школы, других писателей, рабочих на фабрике в тот день, когда его приняли туда в тринадцать лет. Нет, разговоры не были его сильной стороной, писал он гораздо лучше, и еще лучше, наверно, танцевал.