– Да, Мари, принцессы бывают. А теперь ложись спать.
– А ты их видела?
– Видела, – ответила Молли. Это была правда. Она видела, как золотая королевская карета ездила по улицам, а из-за белых шторок выглядывало лицо. Пара глаз смотрела на Молли с удивлением. Неужели можно так плохо жить? Именно это говорил взгляд принцессы. Молли хотела ответить, что нет, так жить невозможно. Но так бывает, если ты бедна и влюбилась не в того человека. Любить вообще опасно.
Молли знала это. Она захотела прошептать это Мари. Чтобы она тоже это знала. Чтобы была осторожна. Мужчин надо опасаться. Мужчины опасны, это, наверно, самое опасное, что есть на свете, ты влюбляешься, и тебя бросают, совсем как Молли. После этого тебе остается только уехать из родной деревни. Ты никому не нужна, когда тебя использовали и бросили. Теперь ты интересна только морякам и проезжим солдатам, шарлатанам и наемникам с мелочью в карманах, странным ублюдкам с гнилыми зубами и студентам с больными фантазиями. Как тот поэт, который недавно заходил к Анне. Андерсен. Молли говорила Анне, чтобы она была с ним поосторожнее. Такие мужчины самые опасные. Молли помнила мальчишку из Онсевига, он начал с того, что резал животных, а однажды его обнаружили отрывающим крылья дрозду. И вот его уже арестовывают за избиение девушки из соседнего городка, которую он исколотил до черных синяков и сломал ей руку. Так же и с этим поэтом. Пока что ему достаточно резать бумагу. Но скоро, через месяц или в следующее полнолуние, ему станет мало этого, так всегда и бывает. Однажды он просил и Молли побыть моделью для его бумажных вырезок, но она наотрез отказалась. Она не выносила душевнобольных, уж лучше идиот-коридорный, чем поэт-имбецил[5].
Молли помогла Мари допить остатки теплого эля. Девочка часто пила его, когда была голодна. В деревнях Лолланда люди могут попить воды, а здесь ее нет, здесь молоко с коньяком или теплое пиво пили все, и дети, и взрослые.
– Спокойной ночи, глупышка.
Молли услышала, как девочка возилась на соломе, как тощая свинка. Слишком тощая. Они должны выбраться из этой дыры. Если, а вернее, когда у них будет гостиница, они смогут позволить себе суп с мясом. И им не нужно будет беспокоиться, что придут королевские приставы, и прятать Крошку Мари в ящике под кроватью как куклу.
Раздался голос сторожа.
– Время одиннадцать вечера, все спокойно, – выкрикнул он, заглушая ржание беспокойной лошади и пение пьяного Отто из трактира поблизости. Одиннадцать, что ж такое? Анна никогда не работала так поздно.
Молли поднялась и прислушалась к звукам за дверью. Комната Анны была дальше по коридору, на том же этаже.
Может, ей встретился отчаянный холостяк с последним скиллингом в кармане? Сейчас середина месяца – вовсе не то время, когда поденщики, подмастерья и батраки на хуторах за городом непременно сидят без денег. Пару раз ближе к концу месяца они пытались сбивать цену, и договариваться с ними было трудно, они не хотели ничего слышать. Но Анну эти проблемы обычно не очень волновали. Ее подход к гостям был всегда исключительно практический.
Вначале, когда малышка засыпала, Молли обычно спрашивала у Анны совета и задавала все те вопросы, которые новая проститутка может задавать бывалой. Сейчас она понимала, что это были самые глупые вопросы, которые может задать человек. Что нравится мужчинам, почему они так хотят, чтобы их везде лизали. Анна отвечала, но Молли все сильнее раздирало любопытство, походившее на тщеславное желание умножать свои познания все больше и больше. Через несколько месяцев Молли поняла, что старшая сестра была не такой уж умелой проституткой. У нее была большая грудь, особенно после рождения дочки. И для Анны это было и проклятием, и благословением. Без нее она была бы самой бедной проституткой в их доме терпимости, а может, и во всем городе. Без ее бюста они бы втроем погибли с голоду еще три зимы назад, когда Молли потеряла работу сиделки в больнице. Молли пришлось самой осваивать эту профессию. Презираемая работа, но тоже работа, как все остальные, мало чем отличающаяся от работы бондаря. Чем лучше работаешь, тем довольнее посетитель и тем быстрее он уходит. Молли спрашивала совета и у других девушек.
Как его держать? Стоить ли доить, как вымя коровы, эту бледно-синюю палочку, похожую на пламя газового фонаря, или это больше похоже на полировку подсвечника? И что делать ртом? Как избежать беременности? Стоит ли смазывать между ног слабым пивом или смазкой для сапог?
Как утверждала Саломина, если смазывать себя обувным кремом двумя пальцами по утрам, то ничего от мужчины не попадет внутрь. Даже если мужчина закончит начатое, ребенка у тебя не будет.
Позже, несколько месяцев спустя, уже Молли учила Анну, как обслуживать посетителей, как нужно одеваться, чтобы подороже продать свою грудь, и каким посетителям говорить «да». Все это немного улучшило дело. Малышка подросла, начала ходить, у нее появились зубы, она стала говорить «мама» и «тетя» и могла стонать, как чопорный капитан, так что они с Анной смеялись, а коровы наверху начинали мычать.
Молли провалилась в белый, туманный сон и проснулась от того, что колокола Хольменкирке[6] пробили час. Она встала и снова приложила ухо к двери.
Ни звука. Анна должна была уже закончить.
Опять тревога забегала по позвоночнику. Что-то не так. А что, если этот Андерсен использовал ножницы не только для резки бумаги? Быстрый взгляд на маленькую девочку, что-то ей снилось, веки шевелились во сне, как быстрые мышки.
Молли придется выйти, хотя бы на одну минуту.
И вот она уже в коридоре, протиснулась мимо Соси-Фии, хрупкой, как больной голубь, стоящей на коленях между ног солдата. Пах у Софии был изувечен с тех пор, как ей пришлось выдавливать наружу своих мертворожденных близнецов. Задний проход оказался сильно поврежден, и ткани срослись неправильно. Теперь она могла зарабатывать деньги только ртом. Молли быстро свернула в комнату Анны. Она осторожно постучала пару раз.
– Анна, – промолвила она тихо, на случай если Анна уснула в объятиях посетителя. Такое иногда случалось. Обычно в это время Анна валилась с ног.
Никто не ответил.
Она открыла дверь. И стоило ей увидеть пустую кровать посреди пустой комнаты, как ее охватила паника. Молли выпустила из рук дверную ручку и побежала по коридору мимо Софии и солдата. Потом резко остановилась и шагнула назад к открытой двери Софии.
– Ты видела Анну? – спросила она. – София, где Анна?
София с мокрым ртом выглянула из брюк солдата.
– Что? – гнусаво спросила она.
– Отвечай, шлюха, это важно, где Анна?
Солдат раздраженно и удивленно повернулся, потеряв дар речи.
– Что? – повторила София. Она, похоже, была еще пьянее своего посетителя.
– Проклятье, – пробормотала Молли и сбежала по лестнице на улицу.
Молли искала глазами светлые волосы Анны, обычно собранные в пучок.
Еще она искала поэта. Андерсена. Но на улице было много людей, даже поздним вечером. В этой части города никогда не бывает тихо. В темноте было сложно кого-то узнать. Она пробежала мимо попрошайки без рук, мимо харчевни, в которой была драка, и молодой человек кричал, потому что ему сломали нос. Пекарь переворачивал баранки на вертеле. За его спиной загорелась бочка с коньяком. Старик кричал на уродца, который стащил его часы. Ревела корова. Молли свернула на улицу Вингордстреде[7]. Толпа матросов в мягких шляпах кружилась в пляске.
Она увидела впереди сторожа и подбежала к нему.
Он выглядел занятым и усталым, но все же быстро кивнул ей, а когда понял, что она проститутка, прибавил шаг.
– Вы должны мне помочь, – взмолилась Молли.
– Прочь, девка, я иду на улицу Адмиралгаде[8], там человек повесился.
– Я не знаю, я… Моя сестра пропала, она… Она исчезла с мужчиной. Со странным мужчиной.