— Так давайте фрицу Гвардию загоним марок за двадцать? Или за тридцать! У меня в роте ещё одна в запасе осталась. — У второго прапорщика проявилась коммерческая жилка. — А после наряда в гаштет вместе сходим.
Тимур стоял, переводил взгляд с одного сотрудника патруля на другого и улыбался.
Майор задумался и внимательно взглянул на потенциального покупателя советских значков:
— Не нравится мне этот фриц. А вдруг провокация какая? Сидит где-то рядом второй немец с оптикой и фоткает нас.
— Да вроде немчура с вагона вышли и только что со своими предками прощались? — предприимчивый прапорщик не хотел упускать выгодную сделку.
Опытный майор, чувствуя какой-то непонятный подвох, принял волевое решение:
— Так, фриц! А ну шнель, шнель отсюда, шагом марш!
Генеральская дочь, стоявшая рядом, тоже решила проверить свой немецкий, расстегнула курточку для полного обозрения великолепной девичьей груди и подошла к другу:
— Otto, was ist los? (нем. Отто, что случилось?).
Патруль уставился на нового собеседника. Вернее, на её грудь.
Майор присвистнул:
— Есть же и среди немок красивые бабы.
Один из прапорщиков мечтательно произнёс:
— Товарищ майор, а я бы ей впендюрил раз несколько и подряд.
— Сиськастая…, — оценил фигурку девушки третий участник советского патруля.
У дочери советского генерала глаза полезли на лоб.
Самый сообразительный прапорщик посмотрел на девушку:
— А вдруг она русский понимает?
— Да куда там! Вон как глазами зыркает. Мужика ей нормального надо, а не этого шибздика. Стоит, гандон, улыбается во всю свою харю немецкую, — неудавшийся предприниматель повернулся в сторону дрезденского коллеги в джинсах и ветровке. — Фигли лыбишься, немчура? Щас фофан в лобешник дам, сразу на жопу сядешь.
Боксёр внимательно посмотрел на оппонента, взглядом определил расстояние до его челюсти, протянул пакет подруге, сделал шаг вперёд и заулыбался ещё шире.
Дарья вспомнила глаза своего друга в ночном баре при разговоре с сыном немецкого прокурора, схватила парня за отворот куртки и потащила к переходу:
— Genug! (нем. Хватит!). Reg dich ab! (Успокойся!). Lass uns nach Hause gehen. (нем. Пошли домой).
— Вот и я говорю — идите нах! — Прапорщик затуманенным взглядом проводил задницу Дарьи. — Жопастая… Не, товарищ майор, я бы ей точно впендюрил.
В подземном переходе девушка высказала о характере своего друга всё, что думала и чисто по-русски.
Тимур уже сам осознал весь риск раскрытия запрещённой поездки, всё понял и извинился:
— Ладно, фройлян, извини, пожалуйста. Да этот прапор сам первый начал — фофан…, в лобешник…, на жопу сядешь…
— Тимур, вы мужики, как дети малые. Лишь бы подраться. А ты мне, между прочим, обещал сводить в самый крутой берлинский ресторан. И я уже есть хочу.
Пара спустилась в метро U-бана (S-бан шёл по поверхности) и доехала до станции «Фридрих-шрассе». Дальше ветка шла в Западный Берлин. Здесь был самый уникальный пограничный пост за всю послевоенную историю, с которой «запросто» на метро или S-бане можно было отправиться за границу, в Западный Берлин. Конечно, если иметь соответствующий документ.
Например, югославы работающие в Западном Берлине могли свободно посещать Восточный Берлин, чем и пользовались постоянно для своих спекулятивных и валютных целей. Прямо около этой станции «Фридрих-шрассе», у Берлинской стены был построен современный высотный торговый комплекс, на последнем этаже которого и находился самый известный берлинский ресторан. С огромных окон этого питейного заведения открывался шикарный вид на западную часть германской столицы.
Днём в выходной день заведение пустовало, и Тимур с Дашей спокойно выбрали столик прямо у окна. На всякий пожарный случай молодые люди вполголоса говорили на немецком. Прапорщик сидел спиной к выходу и вдруг заметил, как взгляд подруги остановился на ком-то сзади него…
Глаза Даши расширились от удивления. «Патруль?», «Комендатура?» — мысли шальной пулей пронеслись в голове парня, а девушка уже привстала и продолжала кого-то разглядывать.
И тут мимо столика прошёл никто иной, как артист советской эстрады Геннадий Хазанов. Он удивлённо посмотрел на девушку и на всякий случай сказал: «Здрасьте».
Даша, соблюдая конспирацию даже в этой нештатной ситуации, смогла ответить на немецком: «Guten Tag!». Тимур был вынужден встать и протянуть руку известному артисту: «Guten Tag, genosse Hasanoff».
Геннадий Викторович, искренне обрадованный неожиданно свалившейся на него международной популярности, с удовольствием пожал руку братьям и сёстрам по социалистическому лагерю.
Вообще, в наших гарнизонах часто проходили концерты звёзд советской эстрады. И видимо, товарищу Хазанову кто-то порекомендовал именно этот ресторан для обмена социалистической валюты на западную.
Советская молодёжь плотненько перекусила, и подошло время двигаться в обратный путь. В ресторан вошёл серб Драган, оглянулся, незаметно подал сигнал Тимуру и вышел в туалет. Прапорщик подождал минут пять, захватил свой пакет и выдвинулся следом. В закутке туалета произошла быстрая смена банок чёрной икры на вражескую валюту. Тимур заодно прикупил у югослава пятьсот дойчмарок.
Дело было сделано, оставался долгий путь домой. Тимур, разглядывающий в течение всего дня девичью грудь, защищённой тоненькой футболкой, принял волевое решение сократить обратный путь по времени и поехать на скором поезде, в отдельном закрытом купе.
Что оказалось почти в два раза дороже, но быстрей и гораздо приятней…
Глава 6
Симона
Трёхгодичный срок службы прапорщика Тоцкого, начальника вещевого склада мотострелкового полка подходил к логическому завершению. В Группе Советских войск в Германии семейные и солидные офицеры с прапорщиками служили по пять лет, а не обременённые семьёй военнослужащие сверхсрочной службы служили ровно по три года, затем предстояла замена в Советский Союз.
Офицеры продолжали службу до выхода в запас, а у прапорщиков ещё оставались два года по пятилетнему контракту. Затем контракт по желанию обоих сторон продлевался ещё на пять лет. И так далее… И вообще, в те уже былинные годы капиталистическое слово «контракт» было необычайной редкостью в Советской Армии.
Перед скорой отправкой на Родину личная жизнь советского военнослужащего вновь совершила крутой вираж. Анатолий Тоцкий, ловелас и сердцеед дрезденского гарнизона, сам попал в сети большой и чистой любви. Вся его любовь состояла из сплошных противоречий. Во-первых, Толик влюбился не в советскую женщину из нашего гарнизона, что было бы вполне логично, а в немку… Во-вторых, познакомился советский прапорщик с этой немкой не в дрезденском ночном баре, и даже не в гарнизонном доме офицеров, что было бы вполне закономерно, а на главном вокзале Дрездена. И, в-третьих, немка оказалась замужем, и у неё рос сын. Без всякой логики и закономерности…
Прапорщиков мотострелкового полка периодически ставили в гарнизонный наряд по ВАИ или в патруль по городу. В этот раз Тоцкий оказался в патруле и с двумя бойцами охотился на вокзале Дрездена, где высматривал солдат-чернопогонников. Мотострелков с красными погонами тоже задерживали, фиксировали подразделение и отпускали. Бойцов с чёрными погонами вели под конвоем прямиком в комендатуру для отчётности и статистики.
Танкисты, автомобилисты и связисты отвечали пехоте адекватно и незамедлительно по всем нормам этикета воинской дипломатии. Количество солдат с красными и чёрными погонами в гарнизоне оказался примерно равным, поэтому общий счёт был ничейным. Братство и содружество различных родов войск дрезденского гарнизона Советской Армии крепло с каждым днём. Побеждала дружба!
Намётанный глаз советского прапорщика выделил из толпы симпатичную блондиночку, с двумя сумками в руках и с ребёнком. Молодая женщина всё не могла спуститься вниз по лестнице подземного перехода к электричкам пригорода. Анатолий, получивший прекрасное советское воспитание, просто не мог пройти мимо, подошёл, козырнул, приказал патрульным взять каждому по сумке и со словами «битте» (это слово Толик знал в совершенстве) взял ребёнка на руки.
