Но, к сожалению, финал приходит во всем, а в моем случае он слишком сильно ударил по больному — по моим чувствам.
Когда все закончилось, Леня смотрел на меня так, будто бы я была самым низшим существом, одноклеточным, паразитом, от которого не получилось вовремя избавиться. Разве можно так смотреть на людей? Но Филатов — звезда, ему все можно.
На душе сделалось гадко. От этого унизительного взгляда хотелось скрыться, но вместо этого я укуталась в Ленину рубашку и сжалась в комок на противоположном краю дивана, поджав колени к груди, словно побитая собачонка. Филатов молча надел штаны и закурил. Тишина между нами длилась долго. Слишком долго.
— Прости, что сделал тебе больно, — я вздрогнула от этих слов. Наверное, даже терминатор с его стальным механическим голосом сказал бы это выразительней. А тут — никаких эмоций, только слова.
— Не надо, — попросила я, но Леня не услышал.
— Почему ты мне не сказала? — громче начал напирать он.
— Сам разве не понимаешь? — пожала плечами и честно призналась, вкладывая в это признание всю свою любовь, все свои чувства и желания. — Я хотела, чтобы это был именно ты.
— Так нельзя… ты слишком маленькая.
— Зато ты слишком взрослый! — неожиданно для себя я стала говорить резко, с вызовом, лишь бы не заплакать. Не сейчас, не на его глазах.
— Я старше тебя на двадцать лет, — именно этих слов стоило ожидать в первую очередь.
— Двадцать пять, — я поправила его и мысленно подготовилась к очередной лекции о том, почему мы не подходим друг другу. Запредельная радость от случившегося между нами волшебства медленно растворялось, и ее место грубыми толчками заменяло четкое изображение реальности.
— Ты не можешь не понимать, Надя! Ты ведь умная девочка, а то, что произошло между нами — аморально.
— Леня… — я протянула руку, чтобы дотронуться до него, но передумала. Сейчас мои прикосновения только оттолкнут его.
— То, что случилось — это физическое желание, и не более того. Ты захотела почувствовать себя взрослой, а мне нужна была разрядка после фестиваля, — убеждал Филатов скорее себя, чем меня.
— Нет, я осознанно этого хотела! Чтобы это был именно ты, а не кто-то другой!
Никому, даже Лене не позволю пройтись тяжелым кирзовым сапогом по своей мечте и растоптать ее плоской подошвой до основания. Пусть он не надеется, что я поддамся и соглашусь с тем, что все, что только что произошло между нами — это банальная случайность. Нет, я осознанно шла к этому все то время, как маленькой девочкой влюбилась в его голос по радио. И даже если Леня считает иначе — плевать! Я поняла, что в нашем споре нет победителей. Каждый прав в своей иллюзии.
— Скоро ты поймешь, что ошиблась.
— Почему ты называешь мои чувства ошибкой? — забыв о том, что прикрыта лишь одной его рубашкой, я подскочила с дивана и села напротив мужчины, у его ног. — Я хочу быть с тобой, всегда, до конца жизни. И я никогда не была ни в чем так уверена, как в этом, — последние слова почти прошептала, вложив в них все свои больные чувства к этому человеку, хотя уже задворками сознания понимала, что счастливого финала у этой истории не будет.
— Не получится, — сказал как отрезал. — Одевайся, я отвезу тебя на вокзал.
Я послушно оделась, словно сомнамбула, и через полчаса мы уже прощались. Ни слова не сказали друг другу, даже не обнялись, просто стояли рядом, и каждый думал о своем. Уж не знаю, о чем думал Филатов, я хотела научиться его ненавидеть.
Я подарила ему себя, свою девственность, отдала доверчиво, не задумываясь, а он просто поиграл мною и выкинул. Он все же смог растоптать мои чувства… надо же, для него это не любовь, а разгулявшиеся гормоны.
Опять вспомнилась героиня «Сумерек». Она ведь тоже по причинам, которые придумал ее любимый вампир, не могла быть рядом с ним, и так же плакала, захлебывалась слезами. И ждала, как Хатико, надеясь на встречу. Нового шанса судьба не даст, а этот я профукала. Стоило оно того? Да, определенно стоило, и своего первого мужчину я не забуду никогда.
Видимо, Леонид подрастерял квалификацию. Эта девочка была девственницей.
И если поначалу он был уверен в этом, когда видел ее красные от смущения щеки, то потом она стала вести себя более расковано, открыто, и эта смена ее поведения приводила мужчину в замешательство. Сейчас такая молодежь пошла, что в двенадцать лет рожают, а тут целых семнадцать… Что же он натворил…!
Леониду было стыдно перед этой девочкой, перед самим собой, своей совестью, которая никак не успокаивалась. Хорошо хоть, о защите не забыл. Детей иметь он больше не хочет. Никогда и не под каким предлогом. Второго случая он морально не выдержит и точно сломается. В прошлый раз он едва с ума не сошел.
А девочка пусть домой едет. Она получила что хотела. Да и парни будут довольны — все-таки смогли подложить под него эту малолетку, пусть и на один раз. Но какой это был раз… Леонид все еще ощущал в своих руках тепло юного тела, ее нежные легкие поцелуи и как она крепко сжимала его в объятиях, будто боялась отпустить. Такое невозможно сыграть, и Наде действительно с ним было хорошо.
И пусть они никогда больше не встретятся, Леня до ошизения рад, что он у нее первый. Нет, он не станет единственным — слишком велика привилегия, не потянет, но о нем она всегда будет помнить, ложась в постель с другими парнями. И с ним будет всех их сравнивать.
Черт возьми, почему в груди так жжет, когда он представляет Надю с кем-то другим…?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Возвращение домой для меня оказалось сродни становлению памятника несбывшимся надеждам. Родные с радостными объятиями встретили меня на пороге, мама позвала к столу, а папа забрал багаж. Никто из них не заметил моего равнодушия, а ведь я наивно полагала, что после первой проведенной с мужчиной ночи девушка меняется и внешне, и внутренне, однако же все во мне осталось прежним. Я тоскливо рассматривала свое отражение в зеркале, пытаясь найти в себе что-нибудь примечательное. Серые глаза, тусклые волосы, бесформенный свитер. Неудивительно, что Леня так запросто смог переспать со мной и забыть. И за это я должна была ненавидеть Филатова. Он не только растоптал мои чувства, но еще и танком по ним проехался для верности. Именно так он избавляется от назойливых поклонниц? Но ведь он сам, САМ пригласил меня на этот чертов фестиваль, предложил приехать и даже билет на самолет для меня оплатил. Он дал мне надежду, что между нами не просто разгулявшиеся гормоны, а нечто гораздо большее. И теперь я любила его еще сильней, словно мазохистка, и мои слезы имели отпечаток не обиды, а потери.
Громко ругаясь, словно умалишенная, покрывая всевозможными ругательствами группу «Внедорожник» и ее ненормального предводителя, стала срывать со стен плакаты, фотографии, наклейки, которые любовно собирала на протяжении всех этих лет. Это была самая настоящая истерика, когда глаза пелена застилает, и ты видишь перед собой только знакомое до мельчайшей морщинки лицо, на котором отражается чувство сильнейшего сожаления, казавшегося мне преступным, и слышишь чуть хрипловатый голос: «Одевайся, я отвезу тебя на вокзал».
Папа стоял в дверном проеме и не мешал, давая возможность выпустить пар, и только когда я без сил опустилась на пол и стала рвать на мелкие кусочки плакат, присел рядом со мной.
— Он тебя обидел? — указывая на идеально отфотошопленное изображение Филатова, спросил отец.
Я взяла в руки фото и нежно погладила подушечками пальцев глянцевое лицо, чувствуя, что слезы прекратились. Остались чистейшая апатия и безразличие ко всему.
— Да пошел он! — ответила невпопад и разорвала снимок.
Папа осторожно погладил меня по волосам, пытаясь успокоить, и заверил меня, что время лечит.
Но нет, он ошибся. Время не лечит. Я с легкостью могу опровергнуть данное утверждение. Время не лечит, а калечит. Медленно убивает, душит, царапает изнутри острыми когтями и забрасывает воспоминаниями. Для меня время вдали от любимого человека казалось самой настоящей бездной, в которой я тонула, захлебывалась, и не было рядом ни единой тростинки, чтобы ухватиться за нее.
