И я уже не находилась в гостиничном номере, а будто летала в невесомости и могла только хвататься за его плечи, когда мужчина поднял подол коротенького платья и сжал ягодицу, прижимая к себе с такой силой, что вот-вот — и кости затрещат. Леонид опалил своим горячим дыханием мое плечо и неожиданно замер. Вмиг стало холодно, и я вся задрожала в его руках.
— Я могу прямо сейчас наплевать на твой возраст и уложить тебя в кровать, — хрипло прошептал он, соблазняя теперь уже голосом, от которого вело покруче прикосновений. — Как Леха твою сестру, помнишь?
— Да, — мой ответ на выдохе больше напомнил стон.
— Но я ничего тебе больше не дам, кроме этого. Согласна?
Снова некстати на ум пришла история про вампиров, где Бэлла сравнивала Эдварда со львом, а себя — с овечкой. Я была очень глупой овечкой. Ведь даже со своей неопытностью ощущаю, как Леонида терзают сейчас те же потребности, что и меня. Конечно, я была согласна! Я десять лет на его плакаты молилась и даже мечтать об ответных чувствах не могла, а теперь все настолько реально и близко, что я готова согласиться на любые условия, чтобы, наконец, избавиться от этого доводящего до сумасшествия желания, от которого внизу судорогой сводило. Даже если это будет всего лишь один раз… Это тот самый случай, который стоит всей жизни.
Леонид опустил руки, и я почувствовала, как в прорубь ледяную упала. Все еще продолжая обнимать его, тянуться к его губам, но теперь уже безответно. Мужчина за долю секунды стал безучастным и равнодушным ко мне.
— Уходи, — припечатал голосом так, что я едва не заплакала.
Он предлагает мне уйти? Сейчас, когда нас разделяют всего лишь полметра до постели? Нет, я не хочу уходить! Я хочу снова почувствовать на себе его руки! Я хочу большего…!
Покачав головой из стороны в сторону, Филатов подтолкнул меня к двери и, открыв ее за моей спиной, мягко вывел мое ставшее словно одеревенелым тело в коридор. Звук закрывающегося изнутри замка ясно дал мне понять, что рассчитывать мне не на что.
Громкое отчаяние скорым поездом проехало по мне, заставляя почувствовать запоздалый стыд от того, насколько недвусмысленно я предложила себя Филатову и в его умелых и опытных руках испытала дичайшее возбуждение. Он довел меня до красной точки. А потом выгнал из номера, так и не доведя свои действия до заветного финала.
Хотелось рыдать — громко, навзрыд, чтоб он слышал через тонкую стенку, какую обиду причинил мне своим игнором. Я люблю его больше жизни, а он меня просто прогнал.
Девчонка… маленькая, сумасшедшая девчонка…
Соблазнить его вознамерилась. Платье короткое нацепила, явно подготовилась. И он почти сдался…
Сдался, потому что ее маленькое, хрупкое тело с ума свело. Сразу представил ее без одежды, а когда из-под ткани платья выступили острые кончики грудей — от одного взгляда на них планки сорвало напрочь. Это были странные ощущения, дикие по своей силе и совершенно незнакомые. С трудом подавил в себе желание овладеть ею тут же, прямо на полу, дотронулся пальцами до нежной кожи, чтобы узнать, какая она на ощупь — и не удержался, прижал, впечатал в себя упругое тело, чувствуя легкую дрожь ответного возбуждения. Ручки у девочки тоненькие, словно плети, а за шею его схватили крепко. Не отпускает, что только придало остроты одолевшим чувствам. Леню подбрасывало от этой скромности, от смущения, которое не встречал практически никогда, и вместе с тем с горячим желанием отдаться ему, позволяя делать с собой что угодно… Еще немного — и он кинул бы эту девочку на постель и дал волю своему желанию, совершенно не заботясь о том, сколько ей лет, и переложив ответственность за случившееся на ее хрупкие плечи, ведь сама пришла, сама себя предложила…
Да, давно у него женщины не было, что он на ребенка так реагирует. Только этот ребенок даже белья не надела. А он — мужчина с простыми и низменными потребностями. Хотелось платье это разорвать по лоскуткам — все равно ничего не прикрывает, и со всей силы, чтобы больно было, чтоб в следующий раз думала, кому себя предлагать…
А потом вдохнул в себя ванильный аромат ее волос — и будто отрезвел. От нее детством пахло, теплом. Сразу вспомнилась бабушка, которая только что молоко из-под коровы принесла — такое же теплое, парное. Ее так же звали, как и эту девочку. Надежда…
В себя пришел и за дверь ее выставил, даже не задумываясь о ее раненых девичьих чувствах. Какие могут быть чувства у малолетки? Она о слове «любовь» вычитала в бульварных романах и фантастический идеал себе выдумала. С такой же легкостью она могла бы фанатеть и от Тома Круза, только Круз далеко, в Голливуде своем, а он, Леонид — здесь, рядом.
Завтра же он отправит ее домой. Слыханное ли дело — фанатку за собой таскать по гастролям! Мишка свою бабу смог пристроить, Инна теперь и менеджер, и костюмер, и Бог весть кто еще, лишь бы дома паруса красные не ждать, как та Ассоль из повести Грина. А Наде делать с ними нечего. Мало того, что они должны следить за всем своим реквизитом и музыкальными инструментами, так еще и за ребенком присматривать! Домой, к мамке, под крыло! Здесь не детский сад!
Вот только чем дольше Леонид думал о ней, чем сильнее злился, тем больше к нему приходило понимание, что есть в этой девочке какая-то особенность, которая имеет отношение к нему лично и ни к кому кроме. И отправлять ее от себя совсем не хочется…
После этой не совсем удачной ночи я смотрела на Филатова без страха, скорее, наоборот. Вчерашние объятия показали, что он обычный мужчина из плоти и крови, с естественными потребностями и желаниями, в которых я теперь убеждена. Все же утро действительно мудренее, права народная пословица. И пусть мне по-прежнему обидно до глубины души, но все же я могу здраво рассуждать о своих чувствах и провести работу над ошибками.
— Отойди, — буркнул под нос Леонид, когда наутро мы с ним столкнулись в коридоре. Со стороны это выглядело так, будто бы я нарочно перегородила Лене путь и мешала пройти, но на самом деле после бессонной ночи, полной эмоциональных переживаний и чувственной неудовлетворенности, с чем я до этого ни разу не сталкивалась — не сразу заметила мужчину и впечаталась в него всем телом. Лишь потом я непонимающе посмотрела на него. Губы недовольно сжаты, видимо, это его вчерашняя реакция на меня. Прямой нос, родинка над губой, шея смуглая и выглядит загорелой, кадык выпирает, но не остро. Руки сжаты на груди, и пальцы музыкальные — длинные, с большим ногтем на мизинце. Черт, хватит его рассматривать! Тут действовать надо…
Я послушно отступила, пропуская его, и, немного задумавшись, попросила:
— Научи меня играть на гитаре.
Неоригинальная просьба, в ответ на которую Филатов повел плечами:
— Здесь тебе не музыкальная школа.
— Ну, пожалуйста…
Леонид остановился, хотел еще что-то сказать, наверное, придумывал что-нибудь пообиднее, но из номера напротив вышел барабанщик и, с любопытством посмотрев на нас, оценивая обстановку, предупредил:
— Через пару часов у нас поезд. Все билеты у Инны.
— А эта… — Леонид кивнул в мою сторону.
— А Надя едет с нами, — Валик твердо так ответил, уверенно, тоном, не подразумевающим дополнительных вопросов. Перед фактом поставил. Хотелось бы и мне так разговаривать с Леней — без страха и неуверенности.
Надо признаться, Валик в прошлой жизни был профессиональной свахой, однозначно. Потому что двухместное купе вместе с Филатовым пришлось занять именно мне. Все его коллеги по группе напрочь отказались махнуться билетами. Правда, Сергей предпринял попытку достучаться до здравого смысла барабанщика, но тот даже ухом не повел, сделав вид, что он-де здесь ни при чем, все вопросы к администрации железной дороги. Мне было неловко, а Леня даже просил проводницу поменяться, был готов перейти в плацкарт, но напоролся на стандартный отказ: «Мест нет». То ли этой женщине приплатили, чему я не удивлюсь, то ли звезды так сошлись, но первые часы, что поезд был в пути, Леонид топтался в тамбуре и курил, заглядывал к друзьям, а потом все же не выдержал и вернулся в купе.
