– Да отличные ресницы, че она, – захохотала Катя.

– Только вот не надо мне этих ваших реверансов раскладывать, все я про себя знаю, и про рэсничк в том числе. Слушай, совсем из головы выскочило, мне Танька приглашение на свадьбу прислала. – Мила показала подруге переписку в телефоне, – Помнишь, какие у нее опахала были? Двери сквозняком сносило, когда она глазами хлопала.

– Какая Танька? Титова? Да ладно, и что, вот прямо так замуж и собралась? – женское любопытство – вот тайный источник любой катастрофы.

– Выходит в Италии, за какого-то потомка старинного рода, чуть не Медичи. Через неделю. Приглашает нас обеих и билеты оплачивает, – Мила опять показала на телефон, – заметь.

– Билеты хорошо. А подарок, а жить где? Нет, Люд, не могу, да и операции расписаны на два месяца вперед, – в вопросах работы Катя была непоколебима.

– Денег займу, – с готовностью предложила Мила, – хочешь, твоему главному диван по себестоимости продам? Он давно на него глаз положил, и в витрине пора дизайн менять. Ну поехали!

Катерина сомневалась. Во-первых, из-за расписания. Несмотря на то, что отпуска у нее уже год как не было, график дымился, и был на самом деле плотно расписан. А во-вторых, с Танькой они сто лет не общались и даже подругами не были. Так, знакомые, бывшие одноклассницы.

Сомнения развеяла Мила. Во-первых, Италия – колыбель мировой культуры и кухни. Только представь, справа камни в трещинах, дворцы, развалины, фрески, фонари, а слева рагу из дикого кабана, белый трюфель, тальятелли, моццарелли, обалделли и божественный кофе по утрам. Во-вторых, Тоскана – родина Данте, Микеланджело, Боттичелли, Вазари и как его…Чимабуэ! Надо же расширять кругозор, ограниченный Гиппократом – неоспоримый довод, считаю. В-третьих, Танька вообще ни с кем не общалась, потому что последние сто лет была занята поиском европейского жениха. Ей как воздух нужны порядочные и красивые подружки невесты, чтобы фасад не портить. Так что одолжение делаем мы – ей, а не она – нам. Надо ехать, спасать честь Родины в лице скоропостижно брачующейся Татьяны.

Мила отчаянно боялась летать. При мысли о самолете конечности немели, волосы вставали дыбом, мозг категорически отказывался внимать разуму. Общим столбняком организм не ограничивался, а добавлял трогательный пастельно – землистый цвет ее лицу.

– Красавица моя! – Катерина обняла подругу и потащила ее к стойке бара, – Пойдем, пойдем, сейчас я тебя вылечу, сейчас полегче станет. Двойной Синглмолт пожалуйста,-она усадила коченеющее тело на соседний стул.

– Может лучше таблетку? – послышалось из недр Милиного организма, -Виски не люблю. – при виде заказа лицо у нее вытянулось в удивленную уточку, – Я что, должна все это выпить?!

– А ты как думала? Да не бойся, меня научил Сашка Умсиян, когда мы из Мюнхена летели. Пару – тройку порций – и в самолете заснешь как младенец. Давай и рраз!

– Катя, я помню, ты – врач, дай таблетку белую. Ну не могу я столько залпом, почему нельзя бакарди-колу? – Мила смотрела в стакан с тоской осеннего спаниеля.

– Таблетка не успеет подействовать, надо было дома выпить. Для успеха операции нужен крепкий напиток, так что пей, радость моя, пей залпом, – Катя подала бокал подруге.

Мила выдохнула, зажмурилась и опрокинула зелье внутрь. Через 20 минут они выходили на посадку совсем другими людьми: Катя немного навеселе, Мила – в сладких объятиях эйфории. Весь день она ничего не ела, выпила с утра пару чашек кофе, перехватила кусочек сыра, так что теперь в ее желудке свободно, как Эгейское море о скалы, плескалось ирландское виски. Его высокие волны доставали до мозговых клеток, приятно щекотали мозжечок и ту самую извилину, отвечающую за движение нижних конечностей. Бокал шампанского из щедрых рук стюардессы бессмертного Аэрофлота добавил веселящих пузырьков и полностью отключил ее сознание.

– Проснись и пой, Рим приветствует тебя, – Катя потрясла плечо подруги.

– Как, мы уже прилетели? Поднимите мне веки! – простонала Мила.

– Оглянись, уже почти все вышли, мы последние. Я думала, что ты никогда не проснешься и мне придется волочить тебя на себе. Впрочем нет, я бы вызвала кресло-каталку, – Катя тянула подругу через проход под обстрелом недвусмысленных взглядов бортпроводников.

– Слушай, чего они пялятся? – шепотом спросила Мила, – Я же вроде сразу заснула?

– Ага, сразу, – так же тихо ответила Катя,-после того, как тебя пристегнули ремнем безопасности.

– За что? – по мере возвращения блудной памяти из недр сознания, Мила медленно покрывалась багровыми пятнами.

– За то. Совсем бизнесвумены распоясались. Пара бокалов алкоголя превращают вас в патологических имбецилов, – на трапе она приостановилась.

– В кого? – умственные способности Милы восстанавливались медленно.

– Потом расскажу, а пока давай предадимся в руки итальянских пограничников, – и Катя безжалостно потащила подругу на паспортный контроль.

Они пристроились в хвост очереди. Мила еле заметно покачивалась из стороны в сторону и тихо постанывала.

– Я что, буянила? – ей было ужасно плохо и стыдно.

– Вообще ничего не помнишь? – Катерина подняла правую бровь.

– Нет, – страдания Милы достигли апогея, она застонала, – зашли. Сели. Провал.

– Да, села она. – в одной руке у Кати были паспорта, другой она крепко держала локоть неустойчивой подруги, – После шампанского ты рвалась в кабину пилотов.

– Зачем? – предчувствуя недоброе Мила закрыла глаза.

– Чтобы порулить, естественно. На весь салон кричала про право каждого советского человека увидеть землю сверху так, как ее наблюдал гражданин Гагарин, человек – самолет. – их очередь почти подошла, Катя смотрела прямо, говорила тихо, – В итоге тебя вернули на место и пристегнули.

– А ты уверена, что это была я? – взгляд Милы метался по стенам, как будто рекламные щиты с лоснящимися, трезвыми и благополучными до отвращения моделями могли дать ей убежище или хотя бы разумное объяснение случившемуся.

– Это еще не все, – контролер в окошке рассматривал их паспорта, что-то отмечал в компьютере. Катя немилосердно, с улыбкой, обращенной к усатому красавцу, продолжала, – даже пристегнутая, ты умудрилась пристать к мужику с соседнего ряда. Ничего личного: лысая жертва оказалась к тебе ближе всех. Правда, ты быстро устала и захрапела. Не могу сказать, что весь салон вздохнул с облегчением: твои низкочастотные горловые вибрации бились о внутреннюю обшивку самолета, вызывая весьма ощутимую тряску. И да, было весело. Жалко, что ты ничего этого не помнишь.

– Тебе весело, а у меня язык к нёбу прилип и голова раскалывается. Больше пить ни за что не буду, – и не было ни единого сомнения в том, что свое обещание Мила сдержит.

– Правильно, шампанское было лишним, – отмахнулась Катя. Она внимательно читала вывески и указатели, искала выход1.

– Лишним?! – почти прокричала Мила, – Тогда какого моржа ты его мне позволила?

– Ха, попробовала бы я тебе запретить! – Катя остановилась, обернулась к подруге, помахала перед ее лицом ладошкой, разгоняя плотные похмельные пары, – Да не волнуйся, сейчас купим водички, алкозельцер у меня есть, будешь как новенькая.

Осенний Рим навертел теплый шарф из желтых листьев, встретил узкими проходами, закоулками, цыганскими развалами, толпами растерянных туристов, ароматом пасты с чем-то невероятно мясным и домашним, загудел, заторопил, втянул в поток многоязычных паломников, не дал опомниться, вывел на железнодорожные пути и оставил перед электронным табло.

Они решили не останавливаться. Купили еще минеральной воды, показали электронный билет проверяющему контроллеру и сели на Frecciarossa2.

Мила уснула сразу. Катя скрутила из своей куртки валик ей под голову и задумалась. Все события последней недели казались по меньшей мере странными. Как-то вдруг сложный клиент отказался от операции, перенес ее на месяц из-за важной сделки. С легкой подписи Людмилы, а также усилиями рабочих салона “Дуб и Сосна”, в приемную главврача втиснули монументальное чудо – белый, кожаный, с резными вензелями по дубовым ножкам диван. На волне блаженной халявы главный врач первой градской больницы Петр Андреевич Минов отпустил Екатерину в заслуженный отпуск. Бабасик деньги не вернул, зато нашелся покупатель на его зимние колеса, и Катин балкон вздохнул с облегчением.