Вот уже семь лет Даниил Яковлевич занимал должность главврача отделения нейрохирургии института Склифосовского, практикой занимался редко, курировал только сложные и неординарные случаи. Большую часть времени он уделял своим исследованиям, которые требовали всё больше и больше человеческих ресурсов. Вот только где их взять? Мертвые тела ему бесполезны, для исследований нужны живые организмы и таких полно в психбольницах и тюрьмах. Но проведение исследований хирургическим путем на живых пациентах запрещено, тем более что большая их часть заканчивалась летальным исходом. Наука требует жертв, и эти жертвы были ему очень необходимы для продвижения вперед. Основной головной болью являлись комиссии Росздравнадзора регулярно проводящие проверки и инспекции в их институте. Штельман подозревал, что все эти проверки проводились не просто так, а с чьей-то тонкой наводки, и осторожно, стараясь не привлекать внимания, он пытался выяснить с чьей именно. Несколько лет назад одна из проверок на основании жалобы родственников одного из погибших пациентов выявила, что тот скончался вовсе не от болезни, а после операции, в которой не было необходимости. Этот случай грозил перерасти в большой скандал с участием самого Штельмана, но дело удалось замять благодаря его связям с одним депутатом из Госдумы.

Даниил Яковлевич с самого начала их знакомства подозревал, что этот депутат отнюдь не «служитель народа», и имеет личную заинтересованность в знакомстве с ним. И он не ошибся. Его «покровитель» был выходцем из органов госбезопасности, и их знакомство было не случайностью, а частью его работы. Он сам пришел в институт к Штельману и сначала «прощупывал почву», рассказывая о разработке правительством программы развития господдержки для ученых, занимающихся инновационными исследованиями в области медицины, но поняв, что профессор далеко не дурак и имеет свою точку зрения по данному вопросу, предложил взаимовыгодное сотрудничество: Штельман в процессе своей работы предоставляет ему полную информацию о клиентах, проявляющих аномальные признаки развития, так называемые сверхспособности, а тот, в свою очередь, «прикроет» его экспериментальную деятельность. По факту, профессору будет разрешено использовать живых людей в качестве подопытного материала, но очень осторожно и в рамках разумного, чтобы не вызвать резонанса со стороны общественности.

Мужчина вернулся в свое кресло и заново стал просматривать выписку из медицинской карты. В этот раз – это была девочка шести лет, совсем еще ребенок. Поставленный смоленскими коллегами предварительный диагноз оказался неверным, у ребенка было не воспаление мозга, и точно не раковое заболевание. Нужно сделать дополнительное обследование и точно убедиться в своих догадках. Судя по выписке, температура у ребенка поднималась каждый день в течение тридцати восьми дней, но результаты анализа крови почти идеальные, правда, значительно повышено содержание эритроцитов в крови, остальные показатели в норме. Он еще раз просмотрел результаты обследования МРТ. Это точно не опухоль, это больше похоже на уплотнение ткани мозга и Штельман понял, что это именно тот случай, который будет интересен не только ему одному. Скорее всего, у девочки идет процесс образования новых нейронных связей – синапсов, что сразу отразится на её умственных способностях. Это также нужно будет проверить. Профессор нажал кнопку на коммуникаторе.

– Светланочка, зайди, пожалуйста, ко мне, забери карту Михальцовой Мирры из Смоленска. Позвони её матери и сообщи, что обследование и анализы, назначенные на послезавтра, мы проведем бесплатно, так как их случай попал под квоту государственно субсидирования. И попроси, чтобы не опаздывали. Проконтролируй, когда они прибудут и обязательно доложи мне, я займусь ими лично.

Штельман отключил коммуникатор и снова задумался. Этот случай точно заинтересует его покровителя, с уверенностью на девяносто процентов можно сказать, что это то, что он ищет, но и самого профессора эта девочка интересует не меньше. Он проведет обследование сам. Очевидно, что ребенок здоров, нужно только подтвердить это результатами обследований. А вот остальным, включая пациентку и её мать, знать об этом не обязательно. Профессор потер от удовольствия руки, подождал, пока вошедшая секретарша заберет карту и закроет за собой дверь, достал из шкафа бутылку дорогого французского коньяка, налил на дно стакана и залпом выпил. Коньяк мягко разлился по телу приятным теплом. Штельман поставил бутылку обратно в шкаф, закрыл на ключ, взял со стола пару больничных карт и в приподнятом настроении направился в лабораторию.

***

Оля отложила мобильный телефон и подхватила дочь на руки.

– Солнышко моё, тебя будут лечить бесплатно! Ура! – она крепко обняла ребенка, нежно целуя в макушку. – Ты как себя чувствуешь?

– Хорошо, мама.

– Голова не болит?

– Не болит.

– Гулять идем?

– Идем! – девочка от радости запрыгала по комнате, затем остановилась и неожиданно выдала:

– Мамочка, ты такая красивая, когда улыбаешься.

От этих слов у Оли сжалось сердце и на глаза навернулись слезы. Она снова крепко обняла дочь и поцеловала в нежную щечку.

– Я люблю тебя, зайка. У нас всё будет хорошо, – тихо прошептала на ушко дочери.

– Я знаю, мама, – так же шепотом ответила Мирра и громко добавила: – идем на улицу! Мне надоело сидеть в квартире.

Выйдя из подъезда, они осмотрелись, решая в какую сторону пойти. На душе, после звонка из клиники, было легко, спокойно и радостно. Погода словно вторила её душевному подъему, день выдался весьма солнечным и теплым, клумбы вокруг пестрели яркими красками весенних цветов, весело чирикали воробьи, откуда-то слева доносилась музыка. Оля предложила пройтись в сторону сквера, но Мирра сама потянула её за руку:

– Мама, идем туда, – девочка показывала ручкой в сторону реки, – я хочу туда.

– Хорошо, – согласилась Оля, – идем.

Они неспешно пошли вдоль набережной, наслаждаясь по-летнему теплой погодой. Оля старалась не думать о том, что произошло днём. Она решила, что позвонит Никите чуть позже, после прогулки и скажет, что ей больше не нужны его деньги и, вообще, ей больше ничего от него не нужно. Давно забытые воспоминания не отпускали её, чувство обиды едкой желчью разъедало душу, заставляя сердце биться в ускоренном темпе. Она не понимала, как он мог так спокойно разговаривать с ней и ни разу не поинтересоваться ребенком, даже не спросил кто это мальчик или девочка! Он, оказывается, знал о его существовании, но совсем не интересовался его жизнью, ему было всё равно.

Оля тряхнула головой, отгоняя от себя грустные мысли, и покрепче сжала детскую ладошку. Мирра смотрела куда-то в сторону. Оля обернулась отслеживая взгляд дочери. Справа, метрах в десяти, недалеко от пешеходной дорожки на лавочке сидела пожилая женщина. Она была одета в старый плащ оливкового цвета, купленный, вероятно, лет тридцать назад, а то и более. Из под плаща выглядывала юбка темно серого цвета, на ногах одеты потертые, удобные кожаные туфли на маленьком каблуке. Лицо старушки казалось абсолютно непримечательным – седые волосы собраны в аккуратную гульку на макушке, лицо изрезано морщинами, глаза стального серого цвета чуть затянутые поволокой – типичная бабушка, ничем не отличающаяся от миллиона других. Вокруг старушки на поводке суетился мелкий беспородный кобелек черно-рыжего окраса.

– Солнышко, идем, – потянула Оля дочь за руку, чтобы идти дальше, но Мирра не тронулась с места, так и продолжала смотреть на старушку, которая казалось, была занята только своим псом и ни на кого не обращала внимания. – Мирра, идем! Что случилось? – Оля снова потянула дочь за руку, но та повернулась и быстро протараторила:

– Мамочка, мы должны поговорить вон с той бабушкой, она зовет нас, неужели ты не слышишь?

– Доченька, тебе показалось, нас никто не зовет, и та бабушка выгуливает собаку, она на нас даже не смотрит, идем дальше.

– Мама, мы должны поговорить с ней она же зовет нас, она хочет сообщить нам что-то важное, мама, давай послушаем её, пожалуйста.