Вдали виднеется мне скорый,конец для масс
Конец эпох
Вдали уже звучат
Уж очень смелые слова
Цепи висят, но вмиг они
Пали,на красный от крови палас
В зеркале виден новый
Неочевидный народ
Что пришел, изменить
Провозгласить смену эпох!
Виктория прокашлялась и, не дождавшись криков или же хлопков, снова начала читать:
Я смотрю на площадь
Из своего окна
Ты один вдали
И я одна
Книги на полке твои
Забыты
Как и твои слова
Объятий твоих не видно
Не чувствую из дали
Мало ты мне пишешь
Мало уж извини...
На этот раз Виктория подождала минуту, а после довольно бурных аплодисментов, в том числе и моих, она, сверкнув улыбкой, прочитала ещё одно стихотворение:
Я забыла как пахнет природа
Я забыла шум леса и рек
Я забыла свою породу
Я забыла свой собственный век
И от рук уж не пахнет хлебом
И в груди больше нет молока
Я продолжу ходить по парадным
Дабы увидеть тебя
Но забыла я имя твое
Забыла лицо и одежду
Ты может проходишь мимо
А я все также брежу
Я на границе пустующей
Вспоминаю не только тебя
Но и лес и речку с цветами
И бурых тех
Деревенских ребят.
Последние строчки мои
Принесут тебе только горе
Не читай их,милый прошу
Не ищи меня,ни в лесу, ни в поле...
Зал был ошарашен текстом Виктории, впрочем, и она сама будто бы не хотела читать его, смотря исключительно, куда-то наверх, в сторону еле светящийся лампочки. Прошло несколько секунд и наконец, я захлопал, иррационально это как то было, я ведь даже не хотел, но руки все равно потянулись к друг к другу, все равно сошлись в хлопках. Ко мне подтянулись и другие посетители кабака, потом следующие и вот, Виктория тонула в овациях "Синей Лошади" Собственно настолько счастливой я её больше не видел. И уже выходя оттуда, далеко за полночь, я идя с ней рядом, отчетливо ощущал то счастье и тепло выходящее каждую секунду в пространство и наполняющего, казалось бы, каждого встреченного нам на пути.
С тех пор к сожалению я больше не выходил в свет вместе с Викторией. Впрочем, и она, по её же словам, больше не приходила в Синюю Лошадь, мол прочитать пока нечего. Мол муза её не посетила пока. Я же пожимая тогда плечами, просто продолжал работать в мастерской. Музе было бы неплохо посетить и меня ибо ни одной картины за несколько недель я так и не нарисовал. Блеклые черновики карандашом и слегка глупо-невзрачные картины бытийства, то было вид на Фонтанку, эти же белые лодки, снующие туда сюда уже несколько недель и все те же солнечные блики, редкие в этих краях. Что тогда я вздыхал от безысходности, что сейчас.
Сейчас также мой взгляд то и дело направлен на письмо из галереи Софьи Ивановны. Она просила как минимум 5 работ от меня, своего, как она выразилась, лучшего художника. Я бы с радостью, Софья Ивановна, но художник по приказу не может, впрочем я и просто не могу. Поверить сложно, но впервые мне настолько проблемно нарисовать хоть что-то. Хоть что-то необыкновенное, интересное и глубокое. Не пойду же я в галерею с черновиками или этим идиотскими белыми лодками...вот если бы...ох нет. Это не вариант.
Я отложил в очередной, уже в 15 раз за утро, кисть и вытерев слегка вспотевший лоб, посмотрел на стены. На них были мои картины, не все конечно, но за последние 4 года уж точно. Не помню, как я начал рисовать. Мне всегда кажется...что родился я уже с кистью в зубах или даже в руках. Не помню даже кто учил меня, может я сам выучился? Впрочем каким же образом, скорее всего мой дед, да точно, дед мог и не такому научить, все что я знал в жизни, исключительно и только благодаря ему. Вся это глубина работ, весь смысл который я закладываю, жаль что сейчас я не могу просто прийти к деду и он направит меня на истинный путь, даст оплеуху и вернет на рельсы...Нет этого уже не выйдет.
