Поезд снова качнуло на рельсах и от этой качки проснулся Георгий Петрович, потянувшись он снова взялся за газету, но через секунду отложил её и задумался. Думает ли он о том же? Что убийство не всегда выход? Что Кибальчич был лишь в общих чертах прав и всегда есть не кровавый способ спастись? А может Георгий Петрович молится? Насколько помню довольно богобоязненный человек, но мне этого точно не понятно, на улицах, окраинах такого не было, там не в бога верили, а в жизнь как таковую и смерть, идущую за ней по пятам. Бог дело десятое было, может кто и верил, молился по ночам, после того, как ему нечего не досталось и уже месяц он живет на воде и жуках...Впрочем...нет, даже в таком случае нет...никто не верил. Георгий же Петрович точно не молился, скорее проговаривал в своей голове план, только зачем? Сомневается? Я тоже в сомнениях, но может ли быть в таком случае продуманность, может ли быть тут план как таковой? Это братоубийство, это преступление, это террор. Халтурин глупец был, и Кибальчич знал это...впрочем...и мы глупцы, все мы глупцы.

  ГЛАВА 3

  Мои сны омерзительны, пусты и никчемны, господи, за что мне они приходят в ночи. Сейчас в очередной раз перед моими глазами представала привычная в своей грубости, опустошенности картина, впрочем, наверно правы поэты, правы писатели, какая душа, такие и картины видит мозг.

  Поле заволок туман, дым, в ноздри то и дело входил запах гари, пороха и металла, вся земля вокруг пропитанная кровью многочисленных убитых, лежащих тут и там, будто бы стонала, издавая низкий утробный звук, звучащий чем то средним между горловым пением и уханьем лошади, вдали звучали выстрелы, рядом среди тысяч и тысяч мертвых тел звучали стоны ещё дышащих и бьющихся в агонии от боли людей, некоторые тянули окровавленные руки в мою сторону, а я со спокойным взглядом подходил к просящему помощи и одним быстрым, рассекающим воздух на две части ударом сабли лишал жизни просящего о помощи, с одной стороны лишая его боли и страдания, с другой принося себе моральную и душевную травму, я понимаю, что они не враги, они такие же как я, они некогда были моими одноклассниками в гимназии, вместе мы бегали на заднем дворе, воровали яблоки с соседнего парка, ходили на поэтические вечера, а теперь я одночасье лишаю их жизни, считая себя единым всесильным судьей, но кто я такой, чтобы это делать? Я убиваю своих, стоит ли моя цель, мои идеи жизни тысячи людей, стоят ли? Кто ответит на этот вопрос, я бросаю саблю на пропитанную кровью многих людей землю и падаю на колени, кричу, но крика моего не слышно, связки напряжены, но звук не выходит из утробы моей, лишь странный булькающий, совсем тихий звук, вокруг продолжается стрельба, несколько снарядов разрываются близ меня и ударной волной меня сносит на лежащие трупы, я падаю в их объятья и они принимают меня. Руки мертвецов обвивают мои ноги, руки, грудь и шею и начинают со всей силы давить, сначала я пытаюсь вырваться, но не могу, сил моих не хватает, в голове осколок кровоточит болью, а руки давят все сильнее и сильнее, в итоге сдавшись, я подчиняюсь и оказываюсь среди других таких же как я, убитых некогда мной. Я стою на коленях, а вокруг меня все эти люди, в руках их сабли, ножи и палки, все они обступают меня со всех сторон, у кого то кровоточит их рана, у кого то отсутствуют части тела, озлобленные и окровавленные злые братья мои подходят ко мне и я улыбаясь ожидаю смерти. Ожидание оной не представляете, какая отрада...когда же, когда же закончится все и тут, несколько людей замахиваются, зажмурившись, я ожидаю удара и последующей за ним боли, но нечего не происходит, я открываю глаза и вижу вокруг лишь пустоту, поле также завалено телами, но шума нет, выстрелы прекратились и туман, смешанный с дымом от пушек пропал, теперь здесь только мертвецы, природа и я, никого боле. Вдали я услышал шаги, а после тихое, почти неслышное пение, голос принадлежал женщине, но я видел лишь её белый...белый иссиня белый силуэт, она шла очень далеко, я пытался вглядеться в него, но бесполезно, все что было понятно на таком расстоянии это то, что это была девушка и что она была одета в синее платье. Лица, фигуры тем более, особо не было видно.

  Пение исчезло, шаги тоже пропали и я снова оказался один на один с мертвецами, с телами убитых, в лужах крови и бесцветной, настоящей, пронизывающей до дрожи тишине.

  Я пытаюсь встать, но сразу же заваливаюсь на землю, осматриваю ноги и понимаю что теперь я среди них лишний, они мертвы, а я серьезно раненый буду страдать среди невинно убитых мною, плача от безысходности и боли я смотрю в лицо одного из мертвецов, последний подмигивает мне, это Георгий Петрович...

  С криком я очнулся и сильно ударился о стекло, Георгий Петрович, сидящий напротив, внимательно смотрел на меня, пока я, испугавшийся глупого сна, поглаживаю висок.

  -Дурной сон?

  -Невероятно...как только такое приходит в голову.

  -Не каждый готов жить как вы, не каждый прошел ваш путь, поэтому Вениамин Алексеевич, в ваших снах нечего удивительного и нет...ужасы дают о себе знать.

  -Я видел то, чего не было...я видел...ох, как же...мы глупцы...мы делаем ошибку, очередную, ещё страшнее.

  -Постойте, о чем вы?

  -Вы понимаете...если бы можно...можно было вернутся, я бы остался в Москве.

  Георгий Петрович поднял брови и перекрестившись сказал:

  -Вениамин Алексеевич...что же вы...пошто....что значит...

  -Все просто....это ошибка....ошибка.

  Георгий Петрович нечего не сказал, я же ещё раз потер висок, боль ушла, а осадок от дрянного сна остался, в этом вся проблема. В голове будто бы взрывались снаряды, один за другим, принося мне невероятную боль. Я посмотрел на Георгия Петровича и быстро сказал:

  -Не найдется ли у вас чего-то от головной боли?

  -Могу"с предложить Эрготомин...где-то, он где-то лежал в саквояже.

  -Буду очень признателен вам...голова взрывается болью, а нам ещё ехать долго.

  Георгий Петрович кивнул и встав с места потянулся на верхнюю полку, выудил оттуда свой коричневый, слегка потрескавшийся от древности, кожаный саквояж и открыв его одним уже отточенным до мастерства движением, начал копаться внутри. Через пару минут он наконец выудил небольшой пакетик, внутри которого лежали маленькие таблетки, желтоватого цвета. Георгий Петрович выудил одну и достав небольшую стеклянную бутылочку протянул все это мне. Я быстро выпил таблетку и вернул бутылку Георгию Петровичу, саквояж он закрыл и поставил на место, а бутылку держал в руках, внимательно разглядывая меня.