-Ты чего решил уехать то?
-Знаете...появи...дела в общем то у меня в Сербии. Чувствую, что я нужен своим родным местам.
-Понимаю, поговаривают в наших кулуарах, что чего-то делать там собираются, но не суть. Так что значит, прощаемся, Июль Иваныч?
-Да, товарищ Хохлов, прощаемся, но не навсегда. Я ещё вернусь в Москву.
-Понимаю, денег ты ещё немного получил ведь, держи кейс, там доллары.
Он протянул мне кейс, я удивленно посмотрел на него, доллары?
-Бери, бери. Это твой заработок за несколько бедных лет. АХахах, не переживай, это мои личные.
-Спасибо, товарищ Хохлов.
Он кивнул, передал мне кейс, а после крепко обнял. Господи, меня никто так не обнимал. Я ведь всегда уезжал в гордом одиночестве, никто не встречал, никто не провожал...Как же это.
Наконец Хохлов отпустил меня и сказал:
-Давай, в машину поехали в аэропорт. У тебя осталось 2 часа до рейса.
Я кивнул и вместе с Хохловым и его охраной вышел из здания. Машина у него была большая, бронированная. Мерс. Я вдруг понял, что в Новой России какой то бзик на этих немецких машинах. Все их бандиты на них ездят, все правительственные. Даже народ, кажется, только об этих машинах и думает. Реклама на улице, близ автосалонов. Странно, что она вообще есть. Откуда тут деньги у людей? Какой им мерседес? Тут бы на еду денег получить.
Я сел рядом с Хохловым, его охранник сел напротив нас и мы тронулись.
В аэропорту я был уже через час.
Через год была война, связанная с моей новой родиной, которую в такой момент я бросить не мог. Война была и на первой родине, куда более жесткая наверно даже, чем полноценная. Народ был кинут, расхищен и уничтожен собственной властью. Но об этом более конкретно я узнал лишь из газет, которые иногда доходили до наших полей. Этим газетам я был рад больше, чем кассетам с видеозаписями казней, господи...это было омерзительно. Маньяк бы любой обзавидовался, такое можно творить, как окажется потом, абсолютно безнаказанно.
Через несколько лет я снова вернулся в Москву, оттуда же я сразу поехал в Огорск.
Воспоминания I
Он вышел из здания и, поймав первое проезжавшее такси, отправился в сторону вокзала. Старый мир снова обрушился на него со всех сторон. Казалось даже проезжая мимо спуска в метро, он заметил женщину, уже встречаемую им тут. Он отвел взгляд, боялся, что прав, боялся заметить новое фото на пожелтевшей картонке. Таксист был спокойный, слушал музыку из радио, курил. Теперь видимо всем абсолютно плевать, как себя вести, хочешь пей в машине, толку, власти нет, мама анархия пришла.
На вокзале было не протолкнуться. Все куда-то уезжали толпы людей. Вокруг меня суетились люди, кто то с невероятным количеством мешков, кто то с тысячей сумок, у кого то была тележка, на которой он вез просто невероятное количество вещей, мне кажется, у меня столько за всю жизнь не имелось.
Вдали свистел поезд, отъезжающий от станции, кричали вагоновожатые, кричали люди, идущие по перрону, по коридорам вокзала и вообще повсюду, казалось, даже на потолке ходили люди, настолько было много их. В толпе также ходили милиционеры, избирательно выдергивали подозрительных граждан. Просто как факт, но многие выдернутые были не русские по национальности, почти все длинноносые армяне, да прочие соседушки. Я против них конечно...против армян нечего не имел, но все же с мусульманами отношения были тяжелыми. Всегда. Даже когда я учился в крупном городке, после детства и взросления проведенного в небольшом Огорске на окраине. Правда армяне хоть не мусульмане, что радует. Да и вообще с муслимами воюют, за клочок земли. Обозлены они на них, на муслимов, не зажили раны Первой мировой, да и не заживут уж наверно никогда. Знакомый из Словакии говорил, что никогда Армянин не затусит с турком. Да, он говорил прямо так, объясняя тем, что враги они сильно этнические, природой даже заложена в них вражда. И пока мол не убьют всех врагов не успокоятся. Я правда видел ряд армян, никогда злобы на их лицах не видел, может закончилась вся этника? Вся природа? А может ошибочно думают об этом? Может и простили они уже всех этих, некогда убийц, а теперь лишь страну пустых курортов.
Вспоминая о мусульманах, армянах и прочих, я не заметил, что очередь в кассу уже почти подошла ко мне, пора было перестать плавать в воспоминаниях. Я быстро расплатился за билет на поезд, пришлось выкупить все купе, время пошиковать прям пришло, бохатый писатель едет домой. Сувениров правда другу я не принес, но думаю и меня хватит.
Через час я уже стоял на нужной платформе, в руках сжимал свои билеты. Как оказалось места на такие дальние поезда были свободны в большинстве своем, одно дело в небольшую деревеньку близ Москвы поехать, другое дело почти, что на другой конец Европейской части России.
Через ещё один час поезд прибыл на станцию, он быстро поднялся по лестнице и предоставив проводнице свой билет, он был усажен в собственное купе. Положив под седушку сумку и повесив бушлат на крючок, он сел у окна и начал внимательно вглядываться в проходящих по станции людей, в их угрюмые, грустные и скучные лица. Их общую бедность и стало ему грустно, грустнее обычного, а ведь он пробыл здесь прилично. С неба снова пошёл снег и мерными шапками он ложился на проходящих людей, стоящих ментов, стоящие поезда. Мужчина вздохнул и закрыв глаза попытался обдумать свой план действий.
Поезд проезжал по необъятной и пустующей дороге. Серое небо вокруг, будто загрязненное за все время существования человечества, угрюмо преследующие состав из металла и дерева. Изредка вдали виднелись не то заводы с фабриками, принадлежащие местным чиновничкам, не то заброшенные, эти же фабрики и заводы, принадлежавшие своими пустыми, грязными, запыленными и насыщенными металлом помещением новому народу, новому городу и новой стране. Старая же, как воздушный шарик проткнутый иглой быстро исчез, лопнул и разорвался на тысячи кусков, выпустив на свободу и бросив на произвол судьбы миллионы граждан. А, казалось бы, всего то, шарик взорвался.
Взор Июля то и дело цеплялся за проходящие мимо его купе людей. Тургеневские девушки с бедновато-пустыми и невразумительными лицами, мужчины разных эпох. Эпох солдатни и грязи, эпох жвачки и джинс. Его начало воротить, воспоминания начали накладываться друг на друга. Прошлое Июля снова начало напоминать о себе. Босоногое, бедствующие и устрашающие детство с пустырями, вечными разговорами у тлеющего костерка и запахом. Запахом того, уже давно потерянного времени. Грязный чердак где в один момент он с Митькой искал летучих мышей, тайники военных и остатки строителей, о коих часто рассказывал местный старичок Владимир, сидящий на лавке и смолящий каждый день по пачке Беломорки. В другое время на этом чердаке Июль был там с Леночкой, прекрасной, умной и тихой. Пусть даже периодически выходящий из неё сладострастный крик нарушал пыльную тишину чердака в то время, когда руки Июля аккуратно исследовали тело Леночки. Леночка, несмотря на это всегда была мила, спокойна и невинна. Такой же когда то, может быть и не до конца, была и страна.
