В том же учебном году они поработали вместе ростовыми куклами на Сенной, раздатчицами листовок на выходе из Балтийского вокзала, ряжеными барынями Петровской эпохи у Медного всадника и чуть больше месяца после летней сессии в итальянском ресторане, нанимающим студентов на время открытия уличной террасы.

Катя уже после нескольких выходных, проведенных в Эрмитаже, поняла, что другого настолько же желанного места работы для себя не представляет и, считая безнадежным стучаться после университета в отдел кадров с улицы, решила начать с малого, – закончив первый курс, устроилась раздатчицей в столовой для сотрудников музея. Забегая вперед, скажем, что они очень быстро обратили внимание на начитанную амбициозную девушку, мечтавшей об искусствоведческой деятельности. Через довольно скорое время она проводила в Зимнем дворце экскурсии для «легких» туристических групп, продолжая учебу на филологическом, поступила на заочное отделение в Академию художеств и сразу же после окончания университета получила должность младшего научного сотрудника в главной сокровищнице Северной столицы.

Улан-Удэ, август 1999 г.

В безупречно чистой кухне Вера Лукьяновна продолжала хлопотать, переставляя чашки и протирая полки посудного шкафа. Фая, добавив молока в густо заваренный чай, потянулась за кусочком медовика.

– Баба Вера, вот объясни. Мы вчера с дедой Мишей ходили по магазинам и он мне купил ну очень много разной одежды. Весьма дорогой! При этом ни в какую не соглашался просто дать деньги, чтобы я сама себе все подыскала в Питере. Не пойму, почему он вредничает. Там же объективно выбор вещей больше и лучше!

– Вот же дед какой. Хитрит постылятина! – с довольными нотками в голосе отозвалась бабушка. Села за стол напротив Фаи, выключила чайник из розетки и пояснила: – Он, видать, доча, хочет показать тебе, что только здесь, в Бурятии, у тебя может быть все, чего ни пожелаешь. Что попроси его, то сделает и купит. А там, в большом городе, ты сама выживай, мы тебе не поможем. Сюда переведешься, сможешь спокойно учиться и после занятий отдыхать, а не бегать с подносами, да не топтаться по лужам в костюмах дурацких, на новую юбку пытаясь себе заработать. Не хочет он, чтобы ты там жила. Боится, что и тебя заберет у нас Ленинград.

– Деда разве не понимает, что я уже никогда не вернусь сюда навсегда? – наконец, заставила себя произнести вслух Фая.

– Да понимает он… Ялэ-ялэ… Время нынче гадкое. Поглядим, какое будет, когда учебу закончишь. Давай хоть черемуховый торт тебе, что ли, постряпаю. То ты исхудала совсем. Скоро опять уедешь, а я так тебя толком ничем и не покормила.

Петербург, второй учебный год

– И на эти штанцы ты спустила все свои чаевые? – с усмешкой спросила Леся, разбавляя кока-колой коньяк «Белый аист» в прозрачных пластиковых стаканчиках.

– Угу, – довольно подтвердила Фая, игриво подвигала ягодицами, в очередной раз демонстрируя подругам свою обновку и, словно, оправдываясь, добавила: – Бляха-муха, ну хотелось мне джинсы с этой зеленой биркой!

– И в этом завидном зеленом пакете, – с иронией добавила Катя. – Не хухры-мухры, а Б-Е-Н-Е-Т-О-Н.

– United – Colors – Of – Benetton! – поправила ее Фая, стараясь выговорить все звуки с безупречным английским акцентом.

– Ты пакетик, кстати, не выбрасывай, – также полушутя посоветовала Эльвира. – Носи в нем спортивную форму или учебники в универ. Девицы в твоем Финэке сразу же внимание обратят, примут в клуб! Лесь, у меня что-то очень крепко получилось. Подлей еще колы, плиз.

Леся взяла ее стакан и, замерев с ним на несколько секунд, произнесла:

– Нет, мне все-таки не понять, как можно на одну пару обыкновенных с виду штанов потратить весь свой месячный заработок. Да еще и за собачью работу официанткой!

– Не такую уж и собачью. Не преувеличивай, – мягко не согласилась с ней Фая.

– Конечно, собачью! Бегай весь день, как борзая; прыгай, как пудель, на двух лапах; хвостом виляй, как шавка, да преданно в глаза смотри. Чтобы тебе две копейки на кость дали, а менеджер не дал по морде веником.

Фая не стала спорить. Она и сама больше не хотела работать за чаевые, но все же испытывала к ресторану нечто вроде благодарности. Здесь ей впервые довелось услышать о существовании каперсов и артишоков, о том, что макароны следует называть более изящно – пастой, а «хорошие» сыры не просто те, что подороже, с большими дырками, но имеют свои традиции, историю и благородно звучащие названия: Моцарелла, Горгонзолла, Пармеджано. Среди алкогольных коктейлей, подаваемых в хороших барах, тоже есть не менее именитые – Негрони, Дайкири, Мохито… Они будто стали для нее проводником в новый мир, где все эти самые загадочные слова всем давно и хорошо знакомы. Так многие посетители, которых она обслуживала, не глядя в меню, заказывали Пино Гриджио или Пина Коладу и снисходительно смотрели на Фаю, когда та, советуя попробовать полюбившуюся ей Карбонару, с энтузиазмом сообщала им ее состав. Ей безусловно, льстило, что теперь она знает то, о чем не ведает большинство ее приятелей. Сомелье, Meduim rare, диджестив… Разве кто-нибудь из ее улан-удэнских одноклассников понял бы, о чем речь?

– «Клиент всегда прав», – продолжала между тем ворчать Леся. – Если клиент так говорит, то он всегда мудак! Не, я больше в общепит ни ногой. Паршивое, неблагодарное дело.

– Может быть, и неблагодарное, но все же благородное, – заметила Эльвира и, отвечая на слегка удивленные взгляды подруг, немного высокопарно, но как-то очень искренне пояснила: «Потому что любой труд благороден. Я так считаю. Спасибо моему папочке: он пусть и ушел от моей мамочки, но не забывает о своей дочечке, поэтому мне не приходится работать, как вам… Но, девочки! Я, правда, восхищаюсь вами. И вашей самостоятельностью, и упертостью, с который вы тут пробиваетесь. Вы втроем большие молодцы!»

– Элька, давай-ка еще разбавлю твой коньяк? – прыснув, предложила Леся. – Рановато тебя понесло на сентиментальные речи!

Эльвире действительно не требовалось прилагать усилий, чтобы покупать дорогие джинсы и иметь достаточное представление о популярных алкогольных брендах. Фая однажды с восторгом упомянула, что никогда не пила ничего вкуснее Бейлиза, на что подруга просто, как если бы речь шла о чем-то само собой разумеющемся, ответила: «Да, вкусненько. Немного на Шериданс похож. Попробуй, если тебе кофейные ликеры нравятся». Оказалось, ее папа, каждый раз возвращаясь из заграничных поездок, с запасом закупался в дьюти-фри, и коллекция имеющегося у него дома алкоголя по большому счету не уступала в многообразии бару ресторана, где работали Фая с Лесей. Тем ценнее и значимей воспринимались только что выраженные Эльвирой восхищения по поводу их самостоятельности и «благородства» подработки официантом.

От ее теплых слов, согретых вдобавок разливающимся по телу Белым аистом, Фая неожиданно растрогалась. В нахлынувшем умилении оглядела двор, куда они случайно забрели: пошарпанные скамейки, побеленные у основания «обычные» деревья, название которых никто не знает, ненавязчивый щебет птиц, да старенькая детская площадка с полупустой песочницей. Таких дворов у нас тысячи, и потому все здесь показалось ей давно знакомым и родным. Именно в тот ласкающий уходящим с осенью бархатным теплом сентябрьский вечер, она впервые прочувствовала сплоченность их девчачьей четверки и осознала, что в их общей дружбе обрела опору, какой ей не хватало год назад по возвращении в Петербург и благодаря которой чувствует себя теперь уверенно в этом поначалу пугающем ее большом городе. В отсутствие родных сестер, братьев, общих интересов с двоюродными, Катя, Эльвира и Леся стали для Фаи самыми близкими людьми, дружбой с которыми она по праву могла гордиться – ведь при всей разности характеров, увлечений, каждая из них была интересной, умной и амбициозной девушкой.