После обеда Анатоль объяснил, что такое поисковые системы, новостные сайты, и она впервые увидела страницы Rambler, Yahoo, Google, CNN и BBC. Запомнила немного и значительную часть «урока» визуально восстановила в воспоминаниях лишь спустя какое-то время, когда уже бегло ориентировалась в знакомых просторах интернета. Возможно, усвоила бы больше и с первого раза, если бы в то воскресенье, ко всему прочему, ее не заняли другие мысли, никоим образом не связанные с современными технологиями, – о любви.

Дело в том, что супруги Дюлишенко впечатлили Фаю не только изысканными в обиходе манерами, но больше ласковыми взглядами и фразами, которыми они обменивались между собой – столько в них было нежности, интереса и внимания, сколько ей не приходилось подмечать ни в одной знакомой паре, чья совместная жизнь исчислялся годами и детьми. Сама того не сознавая, она выросла с убеждением, что все мужья и жены со временем привыкают друг к другу и непременно становятся уставшей от гнета быта четой, оставляющей проявление нежных чувств к своей второй половине исключительно для праздников. В известных ей примерах крепких, образцовых браков если и присутствовала любовь, то все же не романтика, а муж и жена из влюбленной, некогда обособленной пары сделались лишь частью семьи, растворившись в ней в статусе родителей, бабушек и дедушек, дядь и теть. Так Вера Лукьяновна и Михаил Васильевич, дядя Володя и тетя Света, дядя Сережа и тетя Таня, Светлана Викторовна и папа Кати, сомневаться не приходилось, друг друга любили, но почти никогда не произносили слова, которые бы это проявляли, и обсуждали в основном работу, продукты, расходы, кредиты, отпуска, сериалы, политику, гостей, родственников, соседей, дачи, удобрения, детей, их учебу и дальнейшее будущее. Мягких любящих взглядов и прикосновений она тоже за ними не замечала, а потому безотчетно полагала, что нежность и восторженность, – удел юных влюбленных, – во взрослой жизни сменяются родительской ответственностью и рано или поздно забываются. Не сказать, что Фая прежде не верила в известные из книг и фильмов красивые романтические истории, но подтверждение тому, что любовь действительно может сохранять упоительность и свежесть чувств, она впервые увидела в гостях у Анатоля.

После обеда Виталий Николаевич и Вероника Павловна, оставив сына с гостьей за компьютером, отправились на прогулку в Таврический сад, после чего планировали сходить в кино. В задумчивости прощаясь с ними, Фая так и не припомнила, чтобы какая-нибудь другая знакомая ей родительская пара гуляла по выходным в парках без детей, и теперь сама себе удивлялась, не понимая, почему до сих пор считала, что с рождением ребенка его папа и мама не могут позволить себе вдвоем сходить в кино.

– Какие они у тебя милые! – растроганно заметила она Анатолю. – Можно принять за молодоженов, если не знать, что их сыну двадцать лет.

Тот, широко улыбнувшись, согласился, но ничего не добавил и тему развивать не стал. Постеснялся, не забывая, что ее собственные родители давно погибли.

О муже Елены Демьяновны и своем дедушке Фая знала немного. Он умер задолго до ее рождения, а бабушка рассказывала о нем неохотно. Даже прибрать могилу к родительскому дню предпочитала ездить одна, без сына и внуков. Однако когда Фая поделилась с ней размышлениями о Дюлишенко, разговорилась откровеннее обычного.

– Не помню, чтобы мы с Митей после свадьбы вдвоем по паркам гуляли, только мне и без парков его ласки и внимания хватало. Что вместе ни делали, все в радость, и ему, и мне. Быт – не быт, как угодно назови, а за каждый прожитый с ним день я судьбе благодарна и больше, чем твоего деда, никого никогда не любила.

Елена Демьяновна несколько секунд помолчала, собрала ладонью рассыпанные на столе хлебные крошки и продолжила: «Тут даже не в любви дело, а в том, что до него я жила одиноко – сама по себе то есть. Мать, отец, сестры, родственники, подруги… Они не в счет. Не чужие мне, конечно, но дороги у нас разные, каждый своею шел. Вот с дедом твоим по-другому было: как поженились, у нас образовался свой мир, где мы вдвоем, а за его пределами все остальные. Неважно кто и что там у них происходит: ругаются, мирятся, приходят, уходят… Словно невидимым защитным куполом от всех отгородились, понимаешь?»

Фая кивнула и через подступивший к горлу ком спросила:

– И тебе до сих пор плохо жить без дедушки?

– Да я не то чтобы без него живу, – задумчиво отозвалась бабушка. – Каждый день вспоминаю нашу с ним жизнь и продолжаю ее за нас двоих. Нашу дочь замуж выдала и похоронила. Нашему сыну, чем могу, помогаю. За нас двоих до внуков дожила и за ними присматриваю.

Елена Демьяновна отстраненно проводила взглядом скатившуюся по щеке Фаи слезу и тем же ровным, не выражавшим ни боли, ни тоски голосом произнесла: «Про Ларису, доченьку свою, то же самое тебе скажу. С тех пор как она родилась и потом, после аварии, я без нее ни дня не прожила. Мы живем с теми людьми, которые ушли. Продолжаем жить».

Вечером Фая достала с антресоли альбомы со знакомыми черно-белыми фотографиями в приклеенных картонных уголках. Только теперь дедушка на них виделся ей совсем другим, и впервые подумалось, что бабушке, хоть и пришлось пережить много горя, все-таки очень повезло. Повезло прожить шестнадцать счастливых лет в браке с по-настоящему любимым мужем, память о котором она бережно хранила, а потому не считала себя несчастной одинокой вдовой и даже не помышляла второй раз выйти замуж. Лучше так, рассуждала Фая, чем жениться без большой любви или встречать старость с давно опостылевшим супругом.

Надо сказать, до сих пор ее соображения по поводу брака ограничивались пониманием, что так положено и ей через какое-то время тоже предстоит обзавестись женихом. Других продуманных установок на этот счет у нее не имелось, поэтому отчетливо запомнилось, как, разглядывая посеревшие семейные снимки, она привела в порядок поднакопившиеся к ее восемнадцати годам наблюдения и навсегда определилась со своими приоритетами в замужестве. Вспоминались пары, которые, как ей казалось, жили вместе только потому, что так принято и удобнее: жена готовит, убирает, муж починяет краны, водит машину, наконец, содержать дом и поднимать детей, как-никак проще вдвоем. Вспоминались приятельницы в Улан-Удэ, старше Фаи на два-три года, но уже рвущиеся замуж, переживая, как бы не опоздать и в девках не остаться. Вспоминалась соседка тетя Ира. Вера Лукьяновна говорила, что та вышла замуж «только чтоб родить». Похоже, бабушка не ошибалась, тетя Ира развелась через пару месяцев после родов. Вспоминалось, как в университете в курилке девицы с потока обсуждали своих кавалеров на предмет финансовой состоятельности и, как следствие, пригодности. Никого из них не осуждая, как и не пытаясь дать нравственную оценку или углубиться в мотивы всех этих людей, Фая для себя ясно осознала, что при всех условностях и общественных устоях не захочет супружества без взаимной и упоительной любви – крепкой и пронзительной, как у бабушки, нежной и чувственной, как у Дюлишенко. Она решила, что скорее согласится остаться одинокой и бездетной, чем выйдет замуж не по любви, а по каким-то другим, прозаичным причинам.

Связана ли такая категоричность с юношеским максимализмом, наивностью по неопытности или же являла собой зрелое намерение взрослеющей девушки, утверждать не буду, но, думается мне, это решение Фаи стало одним из самых осознанных, последовательных и определяющих в ее жизни.

Шли первые недели учебы, город еще ласкался в тепле бабьего лета, когда Катя, вернувшись из университета раньше обычного, сообщила Фае и Елене Демьяновне, что, вероятнее всего, скоро от них съедет.

– На меня через деканатские списки вышла девушка с геофака. В прошлом году на подготовительных курсах жила у дальней родственницы в Купчино, а в этом поступила и сняла однушку на Чкаловской. Ищет соседку.

– Далеко от метро? – поинтересовалась Елена Демьяновна.