Объятия у Джеймса крепкие, тёплые, и в них хочется раствориться, хочется забыть обо всём, что выходит за рамки этих объятий, и хочется, наконец, поверить в то, что ты дома. И Наташа улыбается, пряча улыбку в мужском плече, потому что ловит себя на мысли, что её дом и её весна всегда будут там, где есть он, её Джеймс Барнс. Наташа Романофф подумала о том, что никогда не будет более счастливой, чем сейчас. И это была правда.

========== Горизонт (Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children; Эмма/Эйб, Эмма/Джейкоб) ==========

Эмма смотрит на небо и с грустью понимает, что оно такое же, как и вчера, и позавчера, и думает (скорее, знает), что точно такое же оно будет завтра и послезавтра, и ещё бесконечность одинаковых дней, потому что день-то один и тот же. Эмма подмечает, что ей становится трудно дышать, вот только она не знает, от чего именно. Солнце постепенно начинает заходить за горизонт. Это значит, скоро перезапуск петли.

Эмма вздыхает. Она устала проводить здесь каждый вечер, словно по часам мисс Перегрин, ожидая какого-то чуда. А чего она ждёт? Что Эйб вернется с войны? Как бы ни так! По её расчетам прошло уже достаточно времени, лет двадцать, чтобы у него хватило ума начать жить новой жизнью и забыть их. Забыть её. Но какая-то часть внутри неё настойчиво твердит, что этого произойти не могло, ведь он любит её. Любит ведь?

Отчего-то хотелось верить, что она не обманывала себя все эти годы, что его чувства были взаимны. Хотелось знать, что всё это время она страдала не понапрасну.

Эмма усмехается грустно и как-то нервно, потому что в мыслях всплывают слова Еноха, которые он сказал ей достаточно давно, чтобы она смогла запомнить их и прислушаться. «Он не вернется. Эйб, конечно, идиот, но не настолько. Он не променяет свободную жизнь на существование в одном дне со всеми нами. Даже если рядом будешь ты, Эмма». Осознание того, что кукольник прав, с каждым днём становилось только сильнее, а сейчас от этой мысли, которая посещает её из вечера в вечер, но ничуть не успокаивает, становится ещё хуже.

Эмма вглядывается в горизонт с такой надеждой в глазах, словно он может дать ответы на её вопросы, словно сейчас из-за этого горизонта появится Эйб. Она прекрасно понимает, что этого не произойдёт, и что для того, чтобы её сердце, изрядно истерзанное, наконец, успокоилось, ей действительно нужно чудо, которого не будет, она это знает. А знает потому, что один день повторяется из раза в раз, и это начинает действовать на нервы.

Кажется, прошло столько лет, а она до сих пор помнит, каким одеколоном пользовался Эйб, и помнит цвет его глаз. Помнит, как он смотрел на неё. Помнит, как он улыбался, глядя на неё, и точно знает, так искренне он улыбался только для неё. Помнит каждую деталь, каждую мелочь, каждый маленький момент, словно это было вчера.

Эмма снова кривит губы в подобии улыбки, обращаясь к своим мыслям. Она думает о том, что она самая настоящая дура, взрослая женщина в теле девчонки, которая не может сделать с бушующими в ней чувствами и эмоциями ни-че-го. Но каждый день, с самого утра, она натягивает на себя что-то похожее на счастливую улыбку (на самом же деле, только её жалкое подобие), а потом приходит сюда, бездумно смотря на полоску горизонта, гипнотизируя её глазами, и не собирается что-нибудь менять.

После перезапуска петли Эмма добрые тридцать, а то и все сорок минут проводит в комнате Оливии, и Элефанта успокаивает её, как может. Успокаивает так, словно происходит это впервые, а не на протяжении вот уже множества лет. Надо сказать, настолько искренних слов поддержки девушка не слышала никогда. Видимо, Оливия действительно верила в то, о чём говорила, верила в ту самую, искреннюю и настоящую любовь, в которую Эмма уже потеряла веру. И первое время слова подруги правда приводили её в чувство, а теперь, лишь немного снижают тревогу, помогая дожить до завтрашнего утра, чтобы всё началось по новой.

Она крутит в руках небольшой венок из одуванчиков, пачкая соком ладони, но потом откидывает его в сторону. Венок улетает куда-то к краю горизонта, а Эмма с грустью думает, что не может позволить себе улететь точно так же. Хотя, чего тут сложного? Но в Эмме говорит совесть и ещё что-то…

Ведь не отправится же она искать Эйба, как только выберется из петли. Он, наверняка, уже и имени её не помнит. Она поджимает губы, когда её голову посещает эта мысль, а посещает она её практически постоянно. Каждый вечер, если быть точнее.

Тем не менее, девушка поднимается на ноги и, отряхнув испачкавшийся подол платья, уходит в дом, не забыв нацепить счастливую картонную улыбку, которой до сих пор все продолжают верить.

Так происходило изо дня в день, всё повторялось по новой, и складывалось в годы, десятилетия. Эмма не старела, терять ей было уже нечего, поэтому она была уверена в том, что может позволить себе тосковать по ушедшей любви ближайшую вечность, если захочет.

Вот, только потом появился Джейкоб.

Он был не такой, как его дедушка, можно даже сказать, абсолютно другой. Он и смотрел на них всех иначе, и улыбался по-другому. Вот только Эмма и сама не поняла, когда вдруг так произошло, что, посмотрев на горизонт, за которым спешно пряталось солнце, переливаясь оттенками акварельной краски от нежно розового до ярко оранжевого, она вдруг подумала не об Эйбе.

Впервые за столько лет, её мысли посетил не тот человек, которого она любила так сильно, так искренне, и который разбил ей сердце, а его внук. Она подумала о Джейкобе. О том, что в его голубых глазах красиво бы отражалось заходящее солнце, и что они похожи даже не на весеннее небо, а на бушующее лазурное море, которое накрывает своими волнами скалы. О том, как его темные волосы трепал бы ветер. О том, что он улыбается, глядя на неё, и его улыбка, искренняя, самая настоящая, такая, что улыбаются даже его глаза, такая красивая!

Эмма и сама улыбается, когда думает об этом, и снова крутит в руках венок из одуванчиков. В одно мгновение она представила, как этот венок смотрелся бы на голове Джейка, и снова улыбнулась. Знать бы, кто его тут каждый день оставляет. Хотя, разве это теперь важно?

Впервые за столько лет, после перезапуска петли Эмма не приходит в спальню Оливии, а сразу уходит к себе. Долго лежит в постели и смотрит на рассыпанные по небу звёзды, которые смотрят на неё через окошко в ответ, и кажется, будто они улыбаются ей. Потому что улыбается и она. И, впервые за столько лет, она не плачет в подушку, засыпая, и на душе у неё приятно и хорошо, словно внутри разлился кувшин тёплого молока с мёдом.

Потому что она точно знает, Джейкоб вернётся. Обязательно вернётся, не оставит ни её, ни всех остальных странных. И, раз уж она не дождалась Эйба, Джейка она обязательно дождётся. Потому что он вернётся к ней ещё до того, как солнце успеет в очередной раз зайти за горизонт.

========== Дождь (Little Women; Лори/Джо) ==========

Джо сидела на ветке цветущего грушевого дерева, свесив вниз ноги, и читала свою новую сказку, иногда прислоняя бумагу к коленке и внося поправки. Одна за другой, они, эти поправки, громоздились на небольшом листке, иногда сливаясь в непонятные знаки и завитки, которые только она была в состоянии разобрать. Джо нравилось сидеть на этом дереве, ей нравился цветущий весенний сад, нравился ветер, который разносил сладкий запах деревьев на целую версту. В этой цветущей и сладко пахнущей атмосфере словно и писалось лучше.

Она не сразу заметила, как к ней подошел Лори. Свежая трава приглушала шаги, и ему удалось подойти незаметно. Молодой человек забрался на соседнюю ветку, и, болтая ногами, постарался заглянуть в многочисленные листы Марч. Девушка даже не дернулась, когда его кудрявая тёмная голова возникла возле неё. Джо лишь усмехнулась его попытке, и убрала листы подальше от его глаз. Она, несомненно, даст своему другу их прочесть, но это будет много позже.

— Я пришел сюда, чтобы сказать вам, Джо, начинается дождь.

Действительно, там, где верхушки деревьев соприкасались с ясным весенним небом, оно начало темнеть. Облака сбивались в тучи, и вся эта картина практически кричала о том, что погода вот-вот испортится.