– Мама! Меня Юрка Лемеш ударил!.. Мама! А Витька Телок скрутил руки и надавал щелчков!
– Не можешь дать сдачи – жаловаться не приходи.
Таков был ответ моей мамы. Жеёткий, с хорошей долей презрения к дочке-плаксе. Мама не оставила мне выбора. И я начала драться. Девчоночьи драки с царапаньем и кусанием я презирала, драться – так драться по-мальчишечьи!
Во дворе я стала отчаянной драчуньей. Задирать меня перестали. Жалоб от меня больше не было. Зато на меня приходили жаловаться мамы Витьки, Володи. Однажды пришла даже Юркина мама (я разбила ему в кровь губу), что было невероятно: Юрка Лемеш во дворе самый отчаянный забияка и драчун, держит в страхе почти всех мальчишек. Эля дерется немного слабее и не стесняется вцепиться ногтями. Мы с ней приспособились драться вместе. Я хватаю обидчика руками, расцепить мои пальцы, вырваться, почти невозможно. Эля в это время колотит по обидчику кулаками, пока он не взмолится о пощаде. Сладить с нами стало трудно даже совсем хулиганистым мальчишкам. С нами лучше было дружить. Мы в это время больше дружим с братьями Олегом и Игорем. Мы даже стали решать, кто чей будет жених. Я часто играю с Игорем, Эля решила, что её женихом будет старший, более серьёзный Олег.
Ада и Светлана пошли 1-го сентября в школу. Теоретически и я могла бы пойти в первый класс, мне ведь скоро исполнялось 7 лет. Но мама не спешит: в детском саду я под присмотром, накормлена, а если в школу – сама себе целый день хозяйка.
Я снова отправляюсь по знакомой дорожке в детский сад. Я в старшей группе, нам предоставлено больше свободы, но появилась обязанность помогать воспитателям с младшей группой. Другая моя обязанность: до выхода в детский сад ″отоваривать″ продуктовые карточки. К концу рабочего дня продукты исчезают, поэтому обязанность ложится на детей, как только они начинают что-то соображать. Ранним утром, ещё до ухода родителей на работу (а это до семи час.), мы, дети, дружной группой бежим ко входу в магазин, где нам на ладошках чернильным карандашом пишут номера. Оставив кого-нибудь дежурить, бежим домой завтракать. Возвращаемся в очередь, двигаемся, обсуждаем, какой продукт сегодня чем заменяют, хватит ли белого хлеба, какая крупа останется. Отдельным пунктом стоит мука. Это самый серьёзный дефицит, за ней отдельные очереди, часто в другой день. В этот день в детский сад я попадаю хорошо, если к обеду. А позднее идти уже не имеет смысла, и я сразу иду к маме на работу.
На мой день рождения тетя Рая ведёт нас с Фимой в кинотеатр при стадионе "Динамо". Зал узкий, как коридор, где-то вдали сцена с белым экраном. Мы сидим примерно посередине этого коридора на крайних слева местах. Показывают фильм-оперу "Паяцы". Сначала на экране какие-то чеёные скачущие линии и треск. Но вот звучат первые аккорды: "Итак, мы начинаем". Всё. Нет шума, лузгающих семечек, запахов сырой одежды и крепкого табака. Есть музыка, пение, действие оперы. То, что актеры вместо разговора поют, не вызывает никаких вопросов, то, что поют не по-русски и тётя Рая шепотом читает текст бегущего перевода – тоже не мешает. Это было прекрасно, чудесно, сказочно. Мы с Фимкой запомнили это кино на всю жизнь, и, выйдя на улицу вместе пели запомнившиеся речитативы и арии, воспроизводя непонятные, но запомнившиеся по слуху буквенные сочетания.
Наступила зима. В детском саду для старшей группы стали проводить занятия на лыжах. В пальтишках, лыжи прикручены палками к валенкам, но зато на улице, по скрипучему снегу, вдоль всё того же железнодорожного откоса, потом по скверику у ГПЗ, по заснеженным улицам Машиностроения. И опять: почти всем детям лыжи были не известны, а я в заснеженном Искитиме уже находила не один километр в тот, совсем уже далёкий детский садик. Значит, я опять веду группу, а воспитательница, сама не умеющая ходить на лыжах, бежит рядом, показывая, куда идти.
Той же зимой произошел ужасный случай. У меня украли пальто. Мама перешила его из своих старых, но чистошерстяных платьев. Скомбинированное из двух цветов, коричневого и бежевого, оно вызывало зависть у многих, ходивших в грязных рваных обносках, детей. И вот в течение дня оно исчезло. Идти на улицу в 20-ти градусный мороз не в чём. Сдали меня сторожихе и оставили. Сторожиха завернулась вместе со мной в тулуп и села на пороге. А мама, не дождавшись меня в столовой, едва дожив до конца рабочего дня (уход с рабочего места – суд!), побежала по дороге в садик, опрашивая всех постовых милиционеров, благо их в то время было много на улицах города. В конце концов, добежала до нас, завёрнутых в тулуп и спящих сидя на пороге. А дальше? Как добраться до дома? Мамино куцее пальтишко нас двоих не укроет. Значит, мама разделась, укутала дочку, а сама в одном платье, только платок на голове. А путь до дома не близкий. О-хо-хо! Добрались. А что делать завтра? У ребёнка нет ни пальто, ни шапки, ни варежек. Утром надо на работу. Куда девать ребёнка? Мама откопала какие-то старые тряпки и давай из них пальто ночью ладить. Хорошо, что есть швейная машинка. Распотрошила подушку, утеплила пальто. К утру всё было готово. Как ей это удалось? Не знаю. Таких случаев в жизни было немало, когда, оглядываясь назад, не понимаешь: как же она это смогла? Конечно, это пальто не было таким красивым, но от холода укрывало. И то ладно.
Из тех лет, да и более поздних, запомнились ещё походы в баню. В наших коммунальных квартирах нет ни ванн, ни горячей воды. Моемся мы в корыте на кухне, согревая горячую воду в ведре и баке. Раз в 2 или 3 недели мы отправляемся в баню. Баня далеко, у самых ворот Автозавода. Мы едем на трамвае или идём пешком по переулкам и скверам, 20 – 25 минут. Собирались обычно небольшими компаниями: или с семьей моей подружки Эли, или с семьей Павловых, с моими друзьями Игорем и Олегом. Когда чьи-то родители не могли пойти, другие забирали их детей.
На первом этаже расположен большой вестибюль с раздевалкой и буфет. В буфете продают газированную воду с разными ягодными и фруктовыми сиропами, пиво, бутерброды, булочки, позднее появились пирожные. Широкая лестница ведёт на верхние этажи. На всех трёх этажах по левую сторону располагались женские отделения, по правую – мужские. Были там и парильные отделения. На первом этаже было грязновато, уж не знаю почему. Мы поднимались на второй. Сначала мы, разделившись на "девочек" и "мальчиков", входим в просторную раздевалку с длинными скамейками и рядами шкафчиков, которые, кстати, не запирались. Одежду часто оставляем прямо на скамейках – шкафов мало. Ничего не пропадает. Однажды был большой скандал – украли шапку, не сданную в гардероб. Но потом оказалось, что её просто перепутали, вернули через полчаса, когда это обнаружилось. Потом, стыдливо поеживаясь, входим в "помывочную". Большой, затуманенный паром зал, заставленный мраморными широкими скамьями, двигаются расплывчатые от клубящегося пара женские фигуры, гулко раздаются голоса. У входа на скамье или около кранов с водой горкой лежат шайки. Набираем: одну для ног, одну для мыльной воды, одну для споласкивания. Это, если мало народу. А иногда приходится довольствоваться и одной шайкой. Ну да ничего, мы ко всему привычные. Отыскиваем место на скамье, чтобы все свои уместились. И тут – раздолье, разлив воды, можно плескаться и радостно перекликаться! Это не в корыте на кухне, где каждая капля воды – не потрать, не расплескай, не намочи. Но самое приятное ждёт нас, уже чистых и довольных, впереди.
Мы спускаемся в вестибюль, встречаемся с мужским составом нашей группы. Подходим к буфету. Для нас покупают пирожок, а позднее пирожные по выбору и газировку, можно даже два стакана с сиропом тоже по выбору. А в этом банном буфете (под покровительством завода) сиропы очень вкусные: клубничный, грушевый, яблочный, малиновый, вишневый, брусничный, смородинный чёрный и красный и ещё какие-то. Даже сейчас ощущаю вкус той газировки. Взрослые берут пиво и бутерброды. Расходимся к стойкам, дети – сами по себе, взрослые – отдельно. Никто никому не мешает. Получаем каждый своё удовольствие. Потом домой, блаженно усталые, расслабленные.
