Рука Рууда непроизвольно потянулась к давно принявшим свою обычную форму ушам.

Ха, ох и не всегда они были такими. Недели две он ходил, похожий на кролика.

Барт погиб, когда Руду не исполнилось и восьми. На охоту он ходить был уже не в состоянии, в долг им давать перестали, а вырезаемые Руудом из дерева ложки и плошки особой популярностью не пользовались. Приходилось иногда и воровать, чтобы не протянуть ноги. В конце концов Рууда поймали, и их едва не выгнали из Хогендорпа. Пришлось Барту собираться на охоту, чтобы заплатить отступного и добыть немного еды. Он ушел утром, волоча за собой как-то вдруг потяжелевший арбалет, но ни вечером, ни утром следующего дня не вернулся. Только через два месяца деревенские охотники принесли Рууду Бартов арбалет. Они долго отводили глаза и кряхтели, пока один, самый бойкий из них, не рассказал мальчику о растерзанном волками брате, чей обглоданный труп они и опознали только по этому арбалету. Совестливые. Только совесть эта деревенская не помешала им выменять у ничего не соображающего мальца всю амуницию Барта, включая оружие и запасные стрелы к нему, за полмешка кукурузы и краюху хлеба. Через месяц полученная в результате «удачного» товарообмена кукуруза закончилась. Силки, поставленные все на тех же воробьев, были пусты. Нужно было что-то делать, а что – Рууд не знал. Идти в рейд по соседским огородам и подворьям он больше не мог – их владельцы обещали перерезать горло любому промышляющему воровством, не делая Рууду исключения. Вот он и лежал на топчане уже третий день, в горячечном бреду. На мальчишку, который день не держащего во рту ни крошкиу, ко всему прочему, еще и накинулась какая-то зараза.

Именно в таком состоянии и нашел его старик Энгелькамп, возвращающийся с крестного хода. Никто другой и не обратил бы внимания на завывающего Арти (старого охотничьего пса, оставшегося еще от Барта), а Хендрик вошел в хижину и увидев умирающего парнишку, забрал его к себе в монастырь, где в подземной келье полтора месяца выхаживал лечебными настоями и откармливал чем бог пошлет. А надо сказать, что бог посылал монастырским щедро. И правда, попробовал бы кто-нибудь отказать хорошо вооруженным монахам в милостыни божьей. За это и не любили монастырских в окрестностях. Впрочем, это было взаимно. Поэтому на окрепшего и слоняющегося по двору паренька, поначалу смотрели враждебно. Только авторитет Хендрика спасал Рууда от пинков и затрещин. Не был он своим в Хогендорпе, не стал своим и в монастыре.

Жизнь в монастыре была сытая, но скучная. Утренняя месса, завтрак, трудовая повинность, полуденная месса, обед, сортировка вчерашней милостыни, штудирование библии и других священных писаний, вечерняя месса, ужин… И так каждый день. Помимо этого были субботние и воскресные проповеди Настоятеля, праздничные мессы и крестный ход.

Рууд уже подумывал бежать. Однажды он набил свою холщевую сумку рапсовыми лепешками, положил в нее нож, который нашел в лесу возле присыпанного землей скелета, и во время одной из вылазок, периодически совершаемых монастырской детворой под присмотром одного из монахов, немного приотстал от шумной ватаги пацанов. Четкого плана у него не было, и он решил идти – куда глаза глядят. В результате многочасовых блужданий по лесу Рууд – изможденный, со сбитыми в кровь ногами вышел опять-таки к монастырским полям. Итогом всей этой затеи были семь ударов плетьми и три дня карцера на хлебе и воде. И снова помогло ему заступничество Хендрика Энгелькампа – иначе тремя днями не обошлось бы.

И опять потянулись серые будни вперемешку с однообразными церковными праздниками. Но как-то среди гор замшелых религиозных трудов и стопок философских измышлений Настоятеля Рууд нашел одну невзрачную пыльную книжонку, которая впоследствии перевернула всю его жизнь. Надо сказать, что ему приходилось не только штудировать, но и записывать этот надиктовываемый Настоятелем бред, эти «откровения» и «акафисты» богослова местного разлива. Это была почетная обязанность служек. Считалась она вроде как наградой, однако по сути своей являлась еще одной формой наказания. Было неизвестно что лучше: сидеть в карцере, получая кусок хлеба в день или записывать за Настоятелем. Теперь Рууд знал – в карцере лучше.

Так вот, книжка эта называлась «Церковь и мир после апокалипсиса» и написал ее предыдущий Настоятель монастыря. Естественно теперь она валялась в самом дальнем углу, под самой большой кучей книг. С первых строчек она так увлекла Рууда, что он едва не пропустил вечернюю мессу и, быстро набив рот пшенной кашей, он схватил ломоть серого ржаного хлеба и побежал в библиотеку.

«Церковь и мир» начиналась тоже довольно нудно. Эти вечные заклинания о сошествии семи ангелов, о разверзнутых вратах ада… Но уже на второй странице Рууд обнаружил подробное описание окрестностей монастыря. Дальше писалось о больших городах, среди которых был и его родной Арнем. Книга рассказала ему о людях живущих в этих городах, их образе жизни, повседневных занятиях. А когда предыдущий настоятель перешел к описанию быта и подвигов наемников, Рууд даже забыл жевать свой кусок хлеба. Так и сидел с ним во рту.

Все, вот кем он станет! Хватит полировать церковные лавки! Как можно сидеть всю жизнь в этих пахнущих плесенью кельях, топтать тропинки от храма до столовой, от столовой до кельи, и от кельи до храма, когда там, за периметром высоких монастырских стен столько всего интересного!

Два дня он ходил ошалевший от навалившихся знаний, с идиотской улыбкой на лице. Подумать только, он теперь знал: для чего раньше нужны были автомобили, что такое бензин; знал, что раньше люди летали на таких же машинах, только с крыльями (правда, верилось в такое с трудом). В книге было написано о подводных лодках и самоходных телегах, движимых электричеством по железным дорогам (раньше он и подумать не мог о таком, когда спотыкался о ржавые железки, заросшие травой). Может Клаас Лейнстра не такой уж и помешанный? Только вот всё равно зря он мастерит что-то на этой мельнице. Недоброе это место.

На третий день Рууд снова пошел в библиотеку. Он как бы откладывал на потом дальнейшее чтение книги, стараясь переварить уже прочитанное.

Это продолжалось целый месяц. Потом, когда Рууд все прочел, ему захотелось поделиться с кем-нибудь. Сверстники, не интересовавшиеся ничем, кроме содержимого котлов и кастрюль на кухне и того, что находилось у деревенских девочек под юбкой, его все равно бы не поняли. Они и читать-то толком не умели. А к старшим монахам, и тем более священникам, он боялся обращаться. И Рууд пошел к Хендрику. Хотя за вопросом «а правда ли это все?», следовал бы вопрос «а вы все это видели?». Из чего вытекал третий вопрос о столетнем житье-бытье Эгелькампа. А это – табу. Расспрашивать долгожителей о количестве прожитых ими лет было не то что не принято, а опасно для жизни.

В ином месте за такие вопросы можно получить ножом в сердце. И было это неспроста. Людей доживших до сорока, шестидесяти, а тем более до ста лет было не сыскать днем с огнем, а знали они очень много. Находилось не мало желающих попытать долгожителей насчет прошлого. Причем попытать в прямом смысле слова – с раскаленным куском железа или тисками для пальцев. Находились и такие, кто просто из зависти и злости убивали долгожителей. Поэтому все они были, как правило, хорошо вооружены и жили обособленно. Среди них было особенно много наемников. Хендрик был как раз исключением из правил. Он был особенным. Во-первых, говорили, что ему почти сто двадцать лет, а во-вторых, оружия он не носил совсем. Сначала Рууд думал, что это из-за того, что он находится под охраной монастыря, но потом до него стали доходить слухи, что Хендрику просто надоело жить. Еще бы, ведь в его жизнь могло уместиться четыре с половиной жизни, таких как Рууд или, например, как Клаус.

Но все-таки Рууд поплелся к Хендрику. Любопытство – великая сила. Сильнее чем страх.

Келья Хендрика была пуста, но на столе шипя оплавленным воском догорала свеча. Рууд остановился на пороге и, задумчиво глядя на мерцающий огонек, собрался, уже было развернуться и выйти, когда в углу, где громоздились сколоченные самим Эгелькампом полочки, сундук и антресоли, кто-то завозился. Мальчик сжал рукоятку ножа, припрятанного под рясой. Крысы? В монастыре? Вроде бы монахи регулярно уничтожали этих зверюг, да и появлялись они только где-нибудь возле кухни. Тем более, что последнюю крысу видели где-то полгода назад. Массового же нашествия этих мерзких животных Рууд вообще не застал. Рассказывали, что прежде чем удалось перебить всю стаю, напавшую на монастырь, было сожрано несколько монахов и несчитанное количество жителей соседних деревень. В Хогендорпе до сих пор можно увидеть следы крысиных зубов на дверных косяках и оконных рамах.