– Готова ли ты признаться в колдовстве? – требовательно спросил инквизитор.

– Я ни в чём не виновата, – прохрипела сорванным голосом женщина и заплакала.

Габриэл покачал головой и вновь обратился к своим помощникам:

– В кресло допроса её.

Я заметил, что в этот момент он бросил на меня быстрый взгляд, и сразу всё понял. Скорее всего, они пытали сейчас эту женщину не ради её признания, вернее, не только из-за этого. Колдун, то есть я, был для них гораздо интереснее в качестве жертвы. Наверное, поэтому Габриэл и хотел перед моим допросом опустошить меня морально, чтобы я уже не мог сопротивляться и во всём признался. Что ж, возможно, именно так мне и следовало поступить. Зачем испытывать на себе адские муки, если меня потом всё равно сожгут?

А между тем допрос и пытки Жоржины продолжались. Экзекуторы подняли бедную женщину с пола и потащили к креслу. Только это было не простое железное кресло, а специальное, пыточное. По всей его поверхности разместились острые шипы, и когда её усадили на них, она заорала пуще прежнего, несмотря на сорванный голос. Мне больно было даже смотреть на её мучения, и теперь я принял твёрдое решение во всём сознаться ещё до начала пыток.

Но обвиняемая в колдовстве женщина пока держалась и на вопросы инквизитора отвечала, что ни в чём не виновата. И только когда под креслом разожгли огонь и металл начал раскаляться, оставляя на теле Жоржины страшные ожоги, причиняющие ей нестерпимую боль, она в отчаянии выкрикнула:

– Признаюсь! Я во всём признаюсь, пощадите меня!

– И стоило тратить моё время? – покачал головой инквизитор.

Он подал экзекуторам знак рукой, и те подняли её с кресла.

– Так как ты призналась в колдовстве, завтра тебя сожгут. Увести.

Тут же к ней подскочил тюремщик, крепко обхватил женщину за плечи, поскольку ноги её подкашивались, и вывел за дверь. И как только они ушли, Габриэл, который до этого лишь изредка поглядывал в мою сторону, уставился на меня пристальным изучающим взглядом, каким обычно хищник смотрит на свою беспомощную жертву, прежде чем сожрать её. От этого взгляда мне стало не по себе, и я понял, что теперь настал мой черёд.

– Как твоё имя? – спросил, наконец, инквизитор.

– Этьенн Дебюсси.

– Откуда ты?

Наверное, он хотел узнать, где я родился. Но разве я мог сообщить ему, что прибыл с далёкой планеты Тарнериус, к тому же ещё и из будущего? Кто бы мне поверил? Поэтому я ответил коротко:

– Издалека.

– Не хочешь говорить? – Габриэл насмешливо покачал головой. – Пример Жоржины не научил тебя тому, что молчать и увиливать вредно для здоровья? Тебя обвиняют в колдовстве. Признаёшь ли ты свою вину?

Несмотря на то, что решение признаться было уже принято мною, сейчас я не торопился отвечать. Мне очень хотелось найти соломинку, о которой мечтает любой утопающий, поэтому я спросил:

– Но почему вы обвиняете меня в колдовстве? Что я такого сделал?

– Надеюсь, что ты сам расскажешь мне об этом. И обвиняю я тебя не просто так, в твоих вещах обнаружили различные колдовские штуки.

Сказав это, он убрал со стола тряпку, и я увидел коробок спичек и несколько упаковок с антибиотиками.

– Никакие это не колдовские штуки, – начал оправдываться я.

– А ещё у нас есть свидетель, – перебил меня инквизитор. – Привести!

Его помощник подошёл к двери, открыл её и дал кому-то указание. Не прошло и трёх минут, как в комнату вошли двое: тюремщик и ещё один человек, лицо которого показалось мне смутно знакомым. Тюремщик усадил его на стул напротив инквизитора, а сам отошёл обратно к двери.

– Видел ли ты этого человека прежде? – спросил Габриэл.

Тот бросил на меня быстрый взгляд и кивнул.

– Где и когда?

– Около недели тому назад в лесу. Мы сидели ночью возле костра, а он вместе с каким-то мальцом вышел на нас.

Так вот кто это был – чумной разбойник! Я его тоже узнал. Вроде бы тот самый, которого я ударил ногой по колену, только тогда на нём был капюшон, поэтому я его не сразу вспомнил. Сейчас же он сидел и рассказывал, с какой лёгкостью мне удалось в одиночку раскидать всю их ораву, а ещё показал инквизитору, как пользоваться спичками. По идее, теперь они могли казнить меня безо всякого признания. Но после того как тюремщик увёл свидетеля, Габриэл спросил ещё раз:

– Ну так что, признаёшься в колдовстве и сговоре с дьяволом? Мы тебя всё равно сожжём, но лучше признайся и покайся, тогда ты сбережёшь свою душу. Что скажешь?

Немного подумав, я ничего не ответил, рассудив, что объявить себя колдуном я всегда успею. Инквизитор же принял моё молчание за отказ и, грозно сдвинув брови, заявил:

– Что ж, ты горько пожалеешь о своём упрямстве. На дыбу его!

Тут же экзекуторы открыли дверь моей клетки и потащили меня к верёвке. Но в памяти ещё свежи были мучения несчастной женщины, и мне нисколько не хотелось испытывать на себе то же самое, ведь от этого результат не изменится. А когда мои руки заломили за спиной и начали привязывать к ним верёвку, я закричал:

– Не надо! Я сознаюсь в колдовстве, сознаюсь!

– Вот и правильно, – оскалился Габриэл. – Увести его, сегодня ещё много кого нужно допросить.

Один из экзекуторов выглянул в коридор и позвал тюремщика. Тот привёл остальных, и вскоре меня опять окружили четыре человека.

– А что теперь со мной будет?! – спросил я возле самой двери.

– Я разве не сказал? – удивился инквизитор. – Завтра тебя сожгут на костре.

Затем меня вывели из комнаты, мы прошли вперёд, поднялись по лестнице на второй этаж, и я вновь оказался в небольшой одиночной камере. У меня было такое чувство, что голова моя заполнилась ватой, поскольку никакие умные идеи о спасении туда приходить не желали. Я думал только о том, что сегодня мой последний день, а завтра меня уже не станет.

С такими невесёлыми мыслями я просидел весь остаток дня и опомнился лишь с наступлением ночи. Камера погрузилась во тьму, поскольку луна ещё не успела доползти по небу до моего окна, и я решил попробовать уснуть, рассудив, что незачем терзать себя понапрасну. Лучше уж напоследок хорошенько выспаться, тем более мой организм после дневных испытаний нервной системы сильно ослаб, так что его не нужно было уговаривать.

Но стоило мне только задремать, как откуда-то издалека до меня донёсся шум. Я открыл глаза и прислушался, но в тёмную камеру не долетало больше никаких посторонних звуков. Вполне возможно, что и тот шум, похожий на звук падающего мешка с песком, мне просто причудился. И я хотел уже снова закрыть глаза, как внезапно на улице прямо под моим окном прозвучал отчётливый голос:

– Сэйлак, ты здесь?

Сердце моё затрепетало от радости, ведь я узнал бы этот голос среди тысячи других. Он принадлежал Вивьен – женщине, которую я так долго искал, но которая в итоге сама меня нашла.

В тот же миг я вскочил на ноги и бросился к окну, опасаясь, что если промедлю хотя бы немного, то неизвестно откуда взявшаяся Вивьен может раствориться в воздухе, словно мимолётное видение. Но когда я подбежал к решётке и выглянул на улицу, мои опасения развеялись. Внизу прямо под окном моей камеры стояла женщина, лица которой я не мог разглядеть в темноте, но понял совершенно ясно, что это и есть та, о ком я думал все эти дни. Правда, меня она пока не заметила, а просто вертела головой, пытаясь определить моё местонахождение среди зарешёченных тёмных квадратов. Неподалёку от неё возле стены здания, что располагалось напротив, лежало тело стражника. Вероятно, Вивьен оглушила его сзади, и звук падения тела как раз и разбудил меня.

– Сэйлак! – прозвучал повторно дорогой и близкий моему сердцу голос, и я окончательно убедился, что не сплю.

– Я здесь, – отозвался я, но тихонько, чтобы не привлекать внимания тюремщиков за дверью.

Тем не менее, она услышала меня и тут же подняла голову.

– Какое счастье, что я тебя нашла! – не сдержав эмоций, воскликнула женщина, и я испугался, что её бурная реакция может нас выдать.