С губ Дин перешел к шее, снова ощущая лихорадочный пульс на бьющейся под челюстью вене. Потом спустился еще ниже и добрался до груди. Он лизал припухшие ореолы, несильно сжимал зубами возбужденные соски, и от каждого прикосновения по телу Сэма пробегала волна дрожи. Одновременно с этим рукой Дин ласкал его пах. Двигался вверх-вниз по стоящему члену. Сжимал и разжимал поджавшиеся яички. Гладил внутреннюю поверхность бедер и задницу. Сэм дышал отрывисто, хрипло, и время от времени из его горла вырывался стон. Он тек, как девушка, и количество выделившейся смегмы было таково, что простынь под ним совсем промокла. Дин отчетливо понимал, что хочет большего, но не был уверен, что Сэм позволит. От этого желания сердце билось так сильно, что готово было вот-вот проломить клетку ребер. Тогда Дин бы взял его в руки и преподнес брату, как самый ценный дар, потому что только Сэму и принадлежало его сердце.

- Давай же, Дин, прошу тебя.

Шепот прозвучал, как грохочущий набат, и Дину не надо было других слов, чтобы понять, о чем просит его Сэм. Он смочил пальцы в вытекшей смазке, приставил к входу в тело Сэма и начал давить, медленно и сильно. Когда погрузился на две фаланги, Сэм вдруг широко распахнул глаза, и в его взгляде страх мешался с диким желанием.

- Сэмми…

- Что?

- Ты мне веришь?

- Да. Кому же, как не тебе.

Дин сел в его ногах и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Ему тоже было страшно, потому что он никогда даже в самых смелых фантазиях не мог себе представить то, что собирался сделать сейчас. Он хотел бы, чтобы Сэм не смотрел, и тот, угадав его мысли, перевернулся на живот, потом встал на колени и взялся руками за спинку кровати. Дин едва снова не кончил от этого зрелища. Именно так все и было в его фантазиях. Он словно воочию увидел, как запястья Сэма обвились красной лентой, привязывая его, приковывая его к Дину. Для Дина.

Восковая гряда позвонков и острые лопатки блестели от выступившего пота. Длинные пряди темных волос свисали, закрывая опущенное лица, поэтому Дин не видел, как ресницы Сэма намокли от слез. И не чувствовал, как сердце Сэма пронзает острая игла любви и боли от мысли о том, что все это всего лишь проклятие красной ленты и однажды может закончиться. Если бы Сэм мог, то вынул бы сердце из груди и отдал брату.

Ладонью Дин размазал по члену смегму, жалея, что нет дополнительной смазки. Он не хотел причинить Сэму физическую боль, не хотел, чтобы тот пострадал, но такие вещи явно не входили в охотничью экипировку. Поэтому он решил просто постараться быть как можно более осторожным. Один только намек на то, что Сэму все это неприятно, и он остановится. Даже если потом действительно взорвется от неудовлетворенности или сойдет с ума.

Он снова попытался раскрыть Сэма пальцами, но ясно было, что этого все равно не хватит. Мышцы растягивались и тут же снова сокращались, и Дин уже подумал, что ничего у них не получится. Но в какой-то момент Сэм не выдержал и выкрикнул:

- Давай же, Дин!

В его голосе звучала настоящая истерика, а этого Дин допустить никак не мог. Он приставил член к анусу брата и надавил.

Сначала у них ничего не получалось. Сэм был такой узкий, такой тесный, что Дин никак не мог протиснуться. Каждое движение вырывало из Сэма длинный всхлип, и Дину уже начало казаться, что они обречены на провал. Но потом Сэм как-то по-особенному выгнул поясницу, расслабился и сам подался назад. Дин почувствовал только, как входит наконец-то внутрь, как ему обжигающе горячо, и как член сжимают шелковистые стенки. Он позволил Сэму контролировать глубину проникновения и темп, а сам молился об одном – только бы не порвать его, не причинить ущерба, с которым они потом не смогут жить.

Сэм насаживался на его член, как безумная бабочка-самоубийца на булавку. Да это и было настолько самоубийственно, что разум в принципе отказывался воспринимать происходящее. Дин превратился в одно сплошное вожделение и в какой-то момент сорвался, начал двигаться сам. По вискам и груди тек пот. Каждое движение отзывалось во всем теле, вспыхивало перед закрытыми глазами алыми пятнами. Они стали единым целым, и там, где они соединялись, разливался жидкий огонь, стирающий границы, стирающий одинаковость пола и крови, стирающий все условности, стирающий саму реальность.

Они достигли оргазма одновременно, и их семя мешалось на мотельной простыни, на их коже, соединяя их еще и так – через источник жизни. Они вознеслись в да-хэй, и весь мир замер, лицезрея истинную любовь.

Они уснули только под утро, перепутавшись руками и ногами в одной постели, как котята. Даже во сне они постоянно стремились прикасаться друг другу, потому что только через это и могли обрести спасение.

========== 09 ==========

Четыре дня они провели в номере «Красавчика», выходя только за едой. Больше того, барьер был взят, и они почти не вылезали из постели, познавая друг друга снова и снова, со всех тех сторон, которые раньше были невидимы. Сэм узнал, что Дин, всю жизнь ревностно оберегавший личное пространство, на самом деле нуждается в физическом контакте намного больше любого нормального человека. Даже в душ он теперь тащил брата за собой и ночью брал его за руку, не просыпаясь. Дин узнал, что Сэм часто не может сдержать слез после оргазма, и что ему бывает нужна пауза, чтобы придти в себя – просто лежать вместе и молчать. Они больше не обсуждали охоту, не обсуждали, что же им делать. Чтобы понять желания друг друга, им не нужны были слова, достаточно было одного взгляда, и они всегда совпадали. Они пропускали звонки Бобби, потому что каждый раз, когда он звонил, то заставал их в процессе. Процесса было много. Дин потом перезванивал и коротко докладывал, что у них все хорошо, а голый Сэм в это время копался в холодильнике, соблазнительно наклонившись, или искал второй носок, встав на колени и скрывшись под кроватью по плечи.

Звонок Джейка Аллперта они тоже пропустили, потому что были в душе, и Дин как раз намыливал Сэму волосы. Потом они снова занимались сексом, и только вечером Сэм обнаружил, что Аллперт звонил.

- Ален пришел в себя и готов с вами поговорить, - сказал Аллперт, когда Сэм ему перезвонил, - Завтра в девять утра жду вас в мемориальной больнице.

На следующий день, ровно в девять, Дин припарковал Импалу на стоянке мемориала Лиллиберга. Он был возбужден близкой развязкой и мыслями, что все закончится. На самом деле ему до смерти хотелось, чтобы кое-что у них не сгинуло вместе с неведомой Евой. Оба они были возбуждены на самом деле – до нервных неровных движений и ощущения тысячи зудящих укусов где-то под кожей. К тому же у Дина дрожали ноги от избыточной за прошедшие дни нагрузки, а у Сэма под высоким воротом свитера прятался явный засос. Дин не выдержал и оставил на нем метку, как будто хотел сказать: это – мое.

Их встретили те же охранники с непроницаемыми лицами, что приходили с Аллпертом к ним в номер. Сэм непроизвольно потер скулу.

- Мистер Аллпер ждет. Мы вас проводим.

Видимо, Аллперт и правда был в Лиллиберге далеко не последним человеком, потому что на этот раз их никто не остановил. Не пришлось даже объяснять, по какому делу они пришли, двери открывались сами, стоило только кому-нибудь увидеть сопровождавших братьев людей. Так они и дошли до реанимации, их попросили только надеть бахилы.

Ален Рид выглядел жалко. Кожа его приобрела явный оливковый оттенок. Лицо выглядело, как обтянутый пергаментом череп, а под глазами залегли настолько глубокие тени, что казалось, будто вместо глаз у него темные провалы. Сэм посмотрел на мониторы и отметил, что состояние Алена оставляет желать много лучшего. Ну, хотя бы говорить может, и то прогресс.

- Здравствуйте, Ален, - сказал Сэм как можно мягче.

Он долго всматривался в них непонимающим взглядом, но потом узнал.

- А… - он говорил очень тихо, с хрипом, - Опять вы.

- Да, опять мы, - согласился Дин, - Зря вы не поговорили с нами в первый раз. Итак, Ален, мы хотим знать все о Еве.