Ликованию Румеля не было предела, ведь он много лет добивался повышения, выслуживался перед командирами, но у них всегда находились кандидаты получше. Румель и мечтать не мог, что его старания заметит лорд Генрих.

Румель помнил свою первую встречу с ним. Сначала он даже решил, что перед ним сам король и назвал его «Величеством» — такая аура власти исходила от этого человека. Лорд Генрих только откашлялся, ничем не выдав свои чувства. Они поговорили, Румель отвечал уверенно и как по уставу. Всё шло хорошо, как вдруг напоследок Генрих загадал ему загадку:

«Люди собрались на торжество. Один притворится, что торжество настоящее. Другой сказал бы правду. И лишь для одного торжество воистину радость. Кто есть кто?»

Румеля поставило это в тупик. Чего он не ожидал, так это загадок и шарад.

«Полагаю… радоваться ненастоящему торжеству будет слепец… или глупец. Лгать — притворщик и плут. А правду скажет… смелый?» — пролепетал в ответ Румель.

Генрих тогда скривил губы и больше не спрашивал. Румеля всё равно назначили командиром стражи «за многолетнюю верность», но ответ на загадку он так и не узнал. И позабыл про неё. Может, ответ всё же был правильный?

Официально Румель управлял только местной стражей и ведал безопасностью дворца. Даже у городских стражников формально значился свой командир. На деле же Румель командовал каждым солдатом в столице и ближайших областях и получал на свой стол доклады со всех мест. Собственная внутренняя армия. Только внешней управлял не он, а военный генерал.

Отец Румеля всегда считал его никудышным сыном. Поглядел бы он теперь! Теперь к нему — Румелю — ластились все ближайшие родственники, а раньше воротили носы. С лёгкой руки он рекомендовал на должности кузенов, приближал к себе их сыновей, устроил придворной дамой племянницу. Своего давнего приятеля продвинул на должность городского судьи. Теперь они все обязаны ему.

И всё это с молчаливого согласия канцлера. Румель не боялся за себя, пока не вставал на пути и верно служил лорду Генриху. О, такой человек как канцлер ценил верность превыше всего: превыше золота, превыше чести, превыше справедливости.

— Отправь генералу Брейгону послание, чтобы внимательней следил за северной границей. Свободен, — закончил канцлер и махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.

«Седрик… он всё так не оставит. Непременно причинит ушерб. Не в пример умнее и настойчивее своего отца», — подумал Генрих.

Докладывали, что перед отъездом Седрика с ним говорила королева. «Я пыталась убедить его принять должность в Совете. Но лорд Седрик не внял моим словам» , — ответила она. И Генрих ей верил. Микая могла как угодно относиться к королю, но открытой войны не желала. Она всегда боялась крови и смертей.

Микая последние дни почти не выходила из комнаты, так как не желала «показывать увечье на губе, дабы не порочить репутацию Его Величества».

Арчивальд тоже сидел у себя тише мыши. Снова ударился в пачкание бумаги и грандиозные строительные планы. Несколько дней покоя…

Что ж, вероятно, король пока больше ничего не выкинет, и стражу можно вернуть к обычному расписанию. Генрих тяжело опустился в кресло и оттянул от шеи платок.

Власть сладка издалека, но вблизи видно больше оттенков. Прикоснёшься — и затянет. И всё же вот она — в этих руках. Вовсе не в коронах.

***

Ивор затаился за углом и ждал. К вечеру воздух похолодел, и шерстяной плащ с капюшоном не только скрывал его личность, но и приятно согревал.

То же чувствовали и остальные, кто присел за мешками, прятался на балкончике или растянулся на крыше с луком. Все они сейчас походили на шайку грабителей, что караулят свою жертву, вот только нужны им вовсе не монеты.

— Витарр, кто-то спрашивает о нас!

Дани прибежал в убежище со всех ног. Ручейки пота стекали с висков, рубашка прилипла к телу, словно кто-то гнался за ним через всю столицу. Дани несколько раз тяжело вдохнул и выдохнул, прежде чем смог сказать хоть слово.

— Кто спрашивает? — нахмурился Витарр.

— Я не знаю его. Одет добротно. На поясе кинжал. Видно, что не из простых. Ума не приложу, кто такой.

— И что он спрашивает?

— Открыто подходит к разному люду и вызнаёт о «мятежниках»! И к Элиашу сегодня подходил, но тот ничего не сказал. Я сам его заметил только что у рынка. Кто-то указал на него страже, так этому дознавателю улепётывать пришлось. Я тайком за ним и узнал, где он живёт — в трактире рядом с пекарней.

— Значит, нас ищет кто-то, и это не стража? — задумался Витарр.

— Поговорим с ним?

— Определённо поговорим. Только я ему не верю.

Ивор, Дани, Ховар и Торн караулили в переулке рядом с пекарней. Даже вечером она дразнила голодные животы запахом выпечки. Подпольщики стояли на месте уже не один час, и Ховар просился «на мгновение» отлучиться за ватрушкой с мёдом, но Ивор запретил.

В любое такое «мгновение» в переулке мог появиться их любопытствующий дознаватель, и что тогда? У каждого была своя роль. Все действия распределены. Поэтому…

— Никаких ватрушек с мёдом, — прошептал Ивор и для себя тоже, так как и его живот готов пробурчать свою голодную песнь.

Впрочем, в последнее время цены так взлетели, что скоро простолюдины смогут позволить себе ватрушки только по праздникам. «Никак к войне готовятся… или просто карманы набивают» — подумал Ивор.

Недалеко отсюда была ещё одна пекарня, но год назад закрылась. Пекаря обвинили, будто он что-то в муку подмешивал и обвешивал покупателей. Донос пришёл от его недруга, который хотел прибрать к рукам заведение.

Это все в округе знали… кроме судьи. Ходят слухи, что он тот ещё взяточник, но имеет покровительство из дворца. Что б его. Если попасть к нему на суд, считай, пропало дело. Что до пекаря, то Ивор с подпольщиками спасли его по дороге в Рудные горы и отпустили к его родным в деревню. Хорошие у него были ватрушки. Жаль, что не всем в этом городе так везёт.

Ивор поправил плащ и спрятал вышитый белый цветок внутрь. На одежде всех остальных вышивка тоже выделялась светлыми нитками. Витарр запретил показывать свои знаки отличия незнакомцу, пусть он и не окажется врагом.

Витарр прав. Вот только Шин… уже успел познакомиться с несколькими подпольщиками и приметить эти цветы у всех. Вот глазастый. И догадливый. Обижался, что Ивор не спешит показывать ему главное убежище. Клялся, что никому не скажет, заглядывал в глаза. Тьфу. Тринадцать лет, а ведёт себя как пятилетний. Талия смеялась, что «папаша» из Ивора никакой.

Вот только глаза у Шина всегда полны ненависти, стоит только завести речь о дворце, дворянах и королях. Ивор рассказал ему про судьбу Деша и надеялся, что мальчик поймёт. Тот только глубокомысленно кивнул.

Серый голубь вспорхнул с ближайшего флюгера. Ивор вернулся к настоящему. Уже темнело, и на улицах стали появляться люди с фонарями — свечами накрытыми бумажными колпаками. Кто был побогаче, использовали стеклянные коробки. В общественных заведениях у входа тоже зажгли лучины и свечки — означали, что открыто. С высоты полный огней город всегда выглядел красиво.

Вход в трактир смотрел на переулок, где прятались подпольщики. А дознавателя всё не было.

— Дани, ты точно уверен, что… — начал Ховар, уже подрагивая от холода.

— Да уверен!.. — терял терпение Дани. — Видел, как он выходил в зелёном дублете и коричневом плаще. Выхаживал почти как дворянин.

В этот миг, словно по воле богов, точно такой человек показался на главной дороге. Ивор бы никак не разглядел цвет его одежды в полутьме, если бы тот не нёс яркий фонарь. Огонёк мерно покачивался, освещая ему путь. Будничной походкой мужчина направился к переулку.

Дани вынырнул из своего угла, выглянул на дорогу и перебежал в другое укрытие. Ивор вопросительно глянул на него и смог увидеть только потому, что знал, что Дани там. Дани же на немой вопрос пожал плечами. Это не значило ни «да», ни «нет».