Та, у которой хватает времени и сил на работу и семью, достойна медали, но получает только хроническую усталость.

В эту пятницу была очередь Натальи забирать детей из детского сада, и она опять опаздывала – экран телефона высветил без пяти минут шесть. Всё… Стало очевидно, что сегодня придётся купить ещё одну пожарную машину и какую-нибудь игрушку для младшей. В детском саду вечером в половине шестого несчастных, не дождавшихся своих родителей, собирали в дежурную группу, и дети эти чувствовали себя навеки брошенными. А уж в пятницу вечером дежурный воспитатель смотрела на последышей с таким недобрым укором, что дети под этим взглядом ёжились и тосковали по дому. В этом состоянии примирить Наташиного сына с жестокой действительностью и принадлежностью к родителям, на редкость безалаберным и непутёвым, могла только машина, большая и красная. Дочь же её, хотя и не понимала ещё, в какие моменты следует потребовать от мамы компенсации причинённого морального вреда, но уйти от прилавка с игрушками с пустыми руками не могла.

Свою Лидочку в углу среди кубиков Наталья увидела сразу, сына, на первый взгляд, нигде видно не было. Воспитатель, сгорбившись над низким столиком, вырезала снежинки, рядом с нею двое чужих мальчишек вяло расшвыривали конструктор.

– Коля, – позвала Наталья с порога группы, пытаясь отыскать макушку сына глазами.

Дочка, заметив родного человека, радостно завопила и быстро поползла к двери, она пока ещё ползала быстрее, чем ходила. Наталья подхватила малышку на руки и вопросительно посмотрела на Апполинарию Васильевну (мудрёное имя-отчество вспомнилось с трудом). Воспитательница отложила ножницы и недоумённо улыбнулась в ответ. Наталье подумалось, что дежурная тоже с трудом припоминает имена и лица родителей чужой группы. Пришлось подсказать:

– За Колей Полтышевым.

– Я помню… – кивнули ей, – но вашего нет, забрали уже…

– Кто?

– А кто должен был? – вопросом на вопрос ответила воспитательница.

Наталья растерялась: муж сегодня ушёл на суточное дежурство, они созванивались с час назад, он был на работе один, в том смысле, что без сына. Да и не бывало такого, чтобы, забрав одного ребёнка из детского сада, второго муж оставил бы в казённом доме. Она, правда, про детей в телефонном разговоре не спрашивала, ничего не уточняла, но муж сказал бы, если что. Или не сказал бы? Наталья отогнала скакавшие бешеными белками нелепые сомнения и не очень уверенно ответила:

– Я должна была, больше некому.

– Сейчас узнаем.

И Апполинария Васильевна принялась кому-то названивать, продолжая при этом укоризненно улыбаться рассеянной матери, не знающей, кто сегодня в их семье отвечает за доставку ребёнка из детсада. В ходе телефонных переговоров выяснилось, что Колю сразу после обеда забрал дедушка.

Сначала Наталья слушала этот бред внимательно, потом в ушах у неё пронзительно и тонко зазвенело, она перестала различать голоса, зато отчётливо услышала, как отмерили секунду часы на стене раздевалки: «Тик-так…» – и в эту секунду ей стало понятно, что произошло что-то непоправимое. Сама она росла без отца, а свёкра схоронили три года назад. Горло перехватило от ужаса.

– Какой дедушка? У нас нет дедушек… – просипела она, отступая на шаг, плюхнулась на низенькую скамеечку между детскими шкафчиками и неловко соскользнула с неё на пол, пытаясь перехватить поудобнее и уберечь от ушибов радостную Лидочку. Оглушительно грохнула опрокинутая скамейка, Наташу пронзило болью от кобчика к голове. В раздевалку выбежали любопытные мальчишки. Апполинария всё с той же приклеенной джиокондовской улыбкой подскочила к Наталье, ухватила за плечо, попыталась поднять, не смогла, потом зачем-то стала отнимать ребёнка, и в этом тоже не преуспела, отступила, в несколько лёгких пассов руками загнала подопечных детей в группу и сама торопливо вышла из раздевалки, прикрыв за собой дверь. Было слышно, как она снова звонит кому-то, сбивчиво что-то спрашивает и объясняет.

Наталья сидела на полу, ждала, когда в голову вернутся последовательные и логичные мысли. Дочка лопотала что-то своё, никому непонятное. Часы на стене продолжали отмерять страшные, бесконечные секунды. Наконец она вялой рукой пошарила в сумке в поисках телефона.

Олег Полтышев планировал отдежурить без крупных происшествий. «Пусть самым серьёзным сегодня будет легко купируемый гипертонический криз», – загадал он и пошёл пить чай на кухоньку станции скорой помощи. Жена позвонила, когда он наливал в чашку кипяток. Родной голос дрожал, затихал и таял:

– Колю увёл из детского сада какой-то мужик… давно… ещё в обед…

– Какого … !!! – закричал он в телефон и чуть не вывернул горячий чайник на себя.

– Я… Я в детском саду… Полицию вызвала. Ты подъедешь?

Наташа продолжала говорить, каким-то абсолютно выцветшим голосом, и это бесило.

– Сейчас буду! – сказал как отрезал.

Машину скорой начмед отдал ему без лишних вопросов.

– Погнали, – водитель выжал газ и включил мигалку.

Парочку полицейских, пожилую женщину (по всем симптомам – воспитательницу), двоих чужих мальчишек и с трудом переставляющую ноги жену-Наталью с младшей дочкой на руках Олег нагнал на лестнице.

В группе на втором этаже они все столпились у письменного стола. Воспитательница схватила лежавшую с краю растрёпанную стопочку актуальных бумажек. Список несдавших деньги на пластилин, реклама заезжего цирка, новогодний сценарий, результаты анализов на яйца глист – перебрав дрожащими руками этот ворох, она отыскала, нужный листочек в клеточку, прочитала его и протянула полиции, неуверенно оправдываясь:

– Ваш Коля… Коля, наверное, уехал с чужим дедушкой. Только не переживайте, сейчас узнаем телефон Ястребовой…

Олег посмотрел на женщину в упор, наскоро планируя её убийство, выхватил у людей в форме тетрадный листок, прочёл вслух:

–Я, Ястребова Ольга, доверяю… ага… значит… Волжину Николаю Михайловичу …паспорт два-два-ноль… забирать моего сына Николая Волжина…

Невзирая на путаницу в николаях и фамилиях, стало понятно, что в бумажке названо имя и паспортные данные преступника.

– Это мама Оля писала, – довольно заметил один из мальчишек, которые с неуёмным любопытством грели уши на взрослых разговорах.

– Та-а-ак, вот с этого момента поподробнее, – произнёс оперативник хрестоматийную фразу и присел на корточки перед пацанёнком.

Рано утром Ольга сидела в детсадовской раздевалке и среди утренней толкотни строчила на коленке:

«Я, Ястребова Ольга, доверяю…»

Три года назад они с мужем разошлись. Сложно сказать, почему. Потому что в почему окончание на у. Сейчас модно подводить итоги, выделяя букву ключевого слова. Для Ольги такой буквой преткновения и стала У.

У – ушла любовь. Страстные ночи остались в медовом году, когда они засыпали на рассвете обнявшись, а едва открыв глаза, снова тянулись друг к другу. И ходили, окутанные жаркой бессонницей, счастливые и рассеянные.

У – устали. То горло, то уши. Громкий плач ребёнка и шёпотом процеженные сквозь зубы злые слова. Дешёвые понты и дорогие памперсы. Потянулись бесконечные ночи с тусклым ночником у детской кроватки и тоскливым недосыпом.

У – упрёки. Кто и что пообещал, но не сделал, кто и насколько изменился за прошедший год, причём изменился, конечно, не в лучшую сторону. И пусть тогда тот, кто изменился и идёт в ту самую нелучшую сторону, да, пусть уходит и не возвращается.

У – уходи. Так сказала она как-то вечером, и он ушёл.

Иногда от одиночества, безысходности и невозможности исправить прошлое хотелось выть:

– У-у-у…

Она рыдала ночами тихо, в подушку.

Три года она не пускала никого из Волжиных на порог, доказывая им и себе, что сильная, умная, независимая, справится сама. Справилась. А сестра говорит, что она, конечно, сильная и независимая, но всё-таки дурочка.