Открываю заднюю дверь, и незнакомец падает на сиденье, и я слышу витиеватое ругательство.

Захлопываю дверь и оббегаю машину. Выжимаю газ до упора и срываюсь с места. Всю дорогу судорожно прислушиваюсь к шумному дыханию незнакомца, боясь, что он попросту перестанет это делать и умрет. Но он дышит, хотя и со странным свистом, и я продолжаю гнать, сжимая руль до побелевших костяшек.

В городе дважды проезжаю на красный свет, и как только заезжаю в свой двор нервы сдают.

Рано, еще слишком рано расклеиваться.

Стираю со щек капли, и выхожу из машины, чтобы помочь незнакомцу.

Он пока в сознании, но его тело становится тяжелее с каждой секундой. Игнорирую вопросительный взгляд консьержа, и подвожу мужчину к лифту, судорожно долбя по серебристой панели будто это поможет ускорить эту многотонную штуковину.

Подъем почти финишная прямая, и как только дверцы на моем этаже расходятся, мужчина теряет сознание.

Чтобы дотащить его до постели в комнате для гостей мне требуется еще пятнадцать минут, хотя расстояние всего ничего. Но сложность в том, что он без чувств и я буквально волоком тащу его по гладкому мрамору пола.

Как только мне удается обрушить его безжизненное тело на матрас, я выдыхаю и позволяю истерике завладеть разумом на несколько секунд.

Громкий всхлип заставляет опомниться. Стираю со щек слезы и опускаю голову на широкую грудь незнакомца, прислушиваясь. Кажется, пульс есть, но очень слабый. Надо осмотреть его на наличие ножевых или огнестрела.

Не зря же он категорически не позволил вести его в больницу.

Дрожащими руками расстегиваю окровавленную куртку и замираю, видя что черная футболка насквозь пропитана кровью. Прижимаю руку, поднимаю и вижу как кожа окрасилась бордовым.

– Боже…

Соскакиваю и бегу в ванную за тазиком с водой и полотенцем. Там же цепляю аптечку и ножницы.

Расстригаю одежду на нем так быстро, насколько позволяют дрожащие руки. Джинсы, футболка, рукава куртки – все это лохмотьями ложится на кровать под могучим телом, и я макаю белое полотенце в воду и начинаю смывать с мужчины кровь. Вода так быстро окрашивается в бордовый, что приходится дважды ее сменить. Его мощный торс, мускулистые бедра, накачанные руки сплошь покрыты синяками и кровоподтеками.

Его так сильно избили, что удивительно, как он вообще выжил. Хотя странно, на лице ссадин почти нет, лишь одна кровавая рана на виске, но промыв ее понимаю, что она поверхностная.

На теле лишь синяки, но сбоку вижу тонкий порез, будто от ножа. Он неглубокий вряд ли задеты какие-то жизненно важные органы, но именно из-за него он потерял столько крови.

Приношу еще одно полотенце и меняю воду, промывая раны. В аптечке находится бинт, который я туго привязываю к месту пореза, щедро посыпав рану обеззараживающим порошком. Не знаю, все ли верно делаю, но действую скорее на автомате. Незнакомец так и не приходит в себя, и я пытаясь не тревожить его прикрываю сверху тонкой простыней и замираю.

Почему-то раньше, он казался старше, хотя сейчас рассмотрев его хорошенько, я понимаю, что ему нет и тридцати. Аккуратно опускаю голову ему на грудь и слушаю. Кажется пульс есть, значит жить будет. Уношу его вещи в мусорное ведро, но в последний момент решаю проверить карманы и я удивлением обнаруживаю пропуск в стрелковый клуб «Сокол» на имя Каримова Рустама. Значит, Рустам.

Откладываю пластиковую карточку и выбрасываю тряпье.

Подхожу к зеркалу и ужасаюсь. Плечи, грудь и руки в крови. Видимо, когда я несла его, перепачкалась сама. Надо принять душ.

Скидываю платье прямо в комнате для гостей и подцепив полотенце иду в душ. Нельзя там долго задерживаться, вдруг незнакомец придет в себя.

Нет, не незнакомец.

Рустам.

Слышу шумный вдох, и вся сонливость мигом спадает. Открываю глаза и сажусь на постели, пытаясь понять, где я и что происходит.

– Ты очнулся, – хрипло произношу, глядя на мужчину рядом со мной. Его глаза открыты, но взгляд все еще несфокусирован. После душа я натянула пижаму и легла поверх покрывала прямо рядом с Рустамом, и теперь он проснулся, но на улице по-прежнему темно, значит все еще ночь. – Как ты?

Нависаю над ним, пытаясь понять, слышит ли он меня, а может бредит? Касаюсь колючей щеки, но тут же охаю, он невероятно горячий. У него жар!

Вскакиваю с кровати и иду в ванную, где мочу еще одно полотенце, и когда возвращаюсь в комнату, пациент пытается сесть. Но ему не удается, рана на его боку начинает кровить снова.

– Лежи, тебе нельзя напрягаться, – подхожу к нему, и вижу, что он наконец-то меня заметил. Опускаю мокрое полотенце ему на лоб, но мое запястье перехватывают, и я вздрагиваю от силы хватки. – Больно.

– Мне надо позвонить… – он разжимает руку и откидывается на подушки, и я откладываю полотенце на тумбу и встаю, чтобы принести телефон.

– Держи, – разблокирую мобильный, и он берет его слегка дрогнувшей рукой, а я замечаю, что его костяшки разбиты.

Карие глаза впиваются в мое лицо, и я поражаюсь глубине их цвета. Они кажутся почти черными, с крошечными вкраплениями золота у зрачка. А потом до меня доходит, почему Рустам так смотрит на меня, и я поднимаюсь и выхожу из комнаты, чтобы он мог поговорить без свидетелей.

Через пять минут я вновь стучу в дверь, и слышу короткое войдите. Очень странно, что из хозяйки дома я превратилась в служанку этого человека, пускай он и ранен, выглядеть королем не перестал, и это раздражает.

– Никто не должен знать, что я здесь. Это для твоей же безопасности, – он уже полусидит на постели, пара подушек подложены под его спину, и я вижу, что рана больше не кровит, бинт лишь слегка окрашен. – Спасибо, что спасла мне жизнь.

– Я здесь не причем, просто ехала мимо, – принимаю протянутый им телефон и отчего-то смущаюсь под его взглядом. Карие глаза сканером проходятся по моей фигуре от еще влажных после душа волос до кончиков пальцев ног, скрытых серыми шелковыми штанами. Маечка в тон теперь кажется слишком тонкой, и я подавляю инстинктивное желание прикрыть грудь, потому что соски вмиг затвердели. – Тебе лучше показаться врачу.

Его взгляд поднимается к моему лицу, и мои щеки словно обдает жаром, потому что во взгляде без труда читается то самое, от чего меня ограждал отец все эти годы.

Похоть.

– Мне нельзя в больницу, – он поджимает пухлые губы, и мне только сейчас в голову приходит мысль, что я уже знаю, какие они на вкус. – Поехать туда, все равно что нарисовать на груди цель и встать перед снайпером.

– Но твои раны…А вдруг есть внутренние повреждения? – толкаю телефон в карман пижамных штанов, и резинка на талии натягивается, оголяя полоску кожи, на которую тут же падает взгляд черных как ночь глаз моего собеседника.

– Поверь, лучше мне не высовываться, – что-то в его голосе заставляет меня замолчать, потому что я вдруг понимаю, спорить бесполезно.

И тут же мысленно ругаю себя. Он спас меня от тех пьяных парней, а я выгоняю его из дома. Раненого и избитого. Хорошо же я плачу за добро…

– Можешь оставаться столько, сколько понадобится, – замолкаю, видя в глубине черных глаз удовлетворение. – Пока не поправишься.

– Спасибо, – он откидывается на подушку, и я вдруг замечаю какой он бледный. Отхожу к аптечке и достаю обезболивающее, которое тут же вместе со стаканом воды, налитым в ванной протягиваю пациенту.

– Выпей.

Он с подозрением косится на таблетку, и я поясняю.

– Обезболивающее.

С секунду удерживает мой взгляд, а потом закидывает таблетку в рот и залпом выпивает стакан воды с такой жадностью, словно не пил неделю, а я вдруг не подумав выпаливаю.

– Меня зовут Ангелина, – забираю стакан и ставлю на тумбочку, а потом выключаю светильник, теперь комната освещается только через приоткрытую дверь в ванную.

Собираюсь выйти, но у самой двери слышу его тихий ровный голос.

– Знаю, Ангел.

Думать, откуда Рустам знает мое имя страшно. Я точно не называла его до этого, значит, он как-то выяснил это, но как? Если папа узнает, что обо мне расспрашивал какой-то парень, он сможет догадаться, что я обходила его запрет на выход из дома без охраны, а это еще один неприятный разговор, в дополнение к другим разговорам, которые каждый день между нами происходят.