В дверь моего сознания деликатно постучалась критичность мышления и с легкой укоризной предположила, что, возможно, я не вполне объективен к окружающим по причине плохого настроения и самочувствия.

– Вы, Мэйнард?.. – резко бросил я, не собираясь распахивать свое сознание перед чем бы то ни было. Критичность мышления пожала плечами и тихо удалилась.

– К ланчу я пришел позже всех – отсыпался после дежурства, – начал он. – К слову, Генриха уже не было. И уходил я позже всех, ближе к половине первого. Может быть, Шимон прав, минут двадцать первого, не смотрел на время. Я заглянул к нему в оранжерею, а потом пошел к себе и снова прилег отдохнуть. Заснул, судя по всему, почти сразу же… Вызов Пламена меня разбудил.

– Спали вы, разумеется, в одиночестве?

– Разумеется, – дряблую не по годам кожу залил неровный румянец.

Я вздохнул.

– Хоть вы меня порадуете алиби, госпожа Ласкариду?

– Тоже неполным, господин лейтенант, – Димитра кривовато усмехнулась. – Начиная с часа дня мы с Люком играли в настольный теннис.

– Что?! – я вытаращил глаза.

Тодоров вмешался в разговор, раскатисто рассмеявшись. Голова при этом довольно картинно откинулась назад. По-моему, он сильно страдает от отсутствия зеркал во всех помещениях, где ему доводится находиться.

– Да, лейтенант, у нас есть стол в спортзале. Вообще, занятия спортом для нас не досуг, а необходимость. При такой силе тяжести мышцы быстро атрофируются, если их регулярно не нагружать, – набрав полную грудь воздуха, он небрежно продемонстрировал, что уж его-то мышцы не атрофировались. – Тренажеры – само собой, но это не так весело. Настольный теннис… О, если вы никогда не играли в настольный теннис на астероиде, вы очень много потеряли. Конечно, некоторые привнесенные правила могут показаться вам вычурными, но…

– Пламен, друг мой, – я скрипнул зубами, – посвятите меня в тонкости игры позже, хорошо? Госпожа Ласкариду, начали вы в час, я понял, а закончили?

– Мы не закончили, вызов Пламена прервал игру в самом разгаре. Так что после часа у меня все о’кей, но до того, – она немного виновато повела плечами, – я была одна в своей комнате, читала книгу.

Госсенс сложил руки на намечающемся животе.

– У меня схожая ситуация, я тоже между ланчом и часом дня был предоставлен самому себе в своей комнате.

– Вы всегда дежурите по одному? – спросил я.

– Да, лейтенант, – ответил Тодоров. – Мы дежурим сутки через двое, сменяясь в восемь утра. Это не так обременительно, как может показаться, ибо нам вовсе не требуется находиться в оранжерее безвылазно. Кроме обычной возни с кустами каждый час необходимо сделать замеры… мы измеряем самые крупные бутоны, записываем из размер и координаты, но если ни один не приближается к критическому параметру, следующий час мы вполне можем провести по собственному усмотрению. Мы с Генрихом и Люком делим… делили синюю оранжерею, Димитра, Шимон и Кори – желтую.

– Спасибо за подробный рассказ, Пламен. Нет, я не иронизирую, за эти подробности я на самом деле благодарен. Теперь давайте, расскажите, что и вы после ланча затворничали в своей комнате. Потому что в теннис вам играть было не с кем.

Тодоров коротко хохотнул.

– У меня дела обстоят еще хуже. Я вообще не был на ланче – немного увлекся в спортзале, жалко было прерывать тренировку. Как начал в десять утра, так и потел почти до половины второго. И уже после этого в первый раз позвонил Генриху. Потом захватил пару бутербродов на кухне и ушел к себе в комнату.

– Я видел Пламена в спортзале, когда шел с ланча в свою комнату, – вставил Госсенс. – Дверь с узкой стороны зала была открыта. Мы перекинулись парой слов.

– Действительно! – просиял Тодоров. – Ты спросил, не научился ли я питаться силовыми упражнениями, а я…

– Сколько тогда было времени? – прервал я поток исключительно ценной информации.

Госсенс изобразил на лице сосредоточенность.

– Двенадцать, начало первого?

– Если это вопрос, и адресован он мне, едва ли я могу помочь вам с ответом, – раздраженно сказал я. – Вы не уточните, Пламен?

Тот покачал головой с сокрушенным видом.

– Могу только согласиться с Люком. По моим ощущениям было начало первого.

– Как долго длился ваш разговор?

Тодоров сделал виноватое лицо.

– Да он и не длился особо, лейтенант. Две, может три минуты.

– Хорошо, – я вздохнул. – Сквозь открытую дверь вы не видели кого-либо, входящего в синюю оранжерею?

Вина на лице Тодорова усугубилась.

– Не видел. Но это ничего не значит, я не ставил себе цели наблюдать за коридором, кроме того часто находился к двери спиной. Я даже не видел Генриха, когда он входил и выходил.

Разложив все эти неутешительные для расследования данные у себя в голове, я коротко расспросил садовников о нехитрой планировке станции. После чего там же в голове повесил этот план на видное место. Не знаю, пригодится ли он, но я привык во всем быть методичным.

Итак, радоваться было нечему. Я на этом астероиде уже чертовски долго – больше часа – и пока не сумел отсеять ни одного из жалких пяти подозреваемых. С тошнотой более или менее справился, но чувствовал себя по-прежнему не блестяще. Голова была тяжелой, что удивительно, учитывая ее в пятьсот раз уменьшившийся вес.

– Замечательно, – кисло сказал я. – Перейдем к мотиву. Расскажите, что за человеком был Генрих Шталлер? Разумеется, меня в большей степени интересуют негативные стороны его личности, за которые его могли убить.

Нет, реплики не посыпались на меня со всех сторон. Никто не торопился первым начинать живописать характер убиенного. Пришлось мне дирижировать процессом.

– Начните вы, Люк.

– Э-э… – Госсенс смущенно улыбнулся. – Понимаете, лейтенант, есть две категории людей, про которых не говорят плохо. Это покойники и начальники. А тут вроде бы и то, и другое…

– Бросьте, Люк! Как только Шталлер стал покойником, он автоматически перестал быть вашим начальником. Кстати… теперь вам назначат нового босса?

Госсенс покачал головой.

– Едва ли. Назначать руководителем нового человека – это нонсенс, сколь бы условным не было это понятие на нашей станции. Собственно, руководство Шталлера заключалось в некоторых формальностях, не более. Думаю, после того, как все это… э-э… утрясется, мы выберем начальником одного из нас.

– И я заранее отдаю свой голос прекрасной Димитре, – пламенно выступил Пламен. – Она в наибольшей степени достойна этой должности. Не так ли, Люк?

Госсенс вновь заерзал в кресле.

– Безусловно, – сказал он наконец, вовсе, впрочем, не безусловным тоном.

Димитра фыркнула.

– Бросьте, ребята, ладно. Нашли время распределять должности…

– И все-таки, о Шталлере, – вернул я разговор в прежнее русло. – Не пытаясь обидеть покойника и бывшего начальника, скажите, Люк, что он был за человек?

И снова какое-то невнятное мычание в ответ. Потратив минут пятнадцать драгоценного времени, я вытянул из всех пятерых всего лишь то, что Шталлер был в целом неплохим руководителем, чересчур педантичным (но это никого не раздражало, нет-нет!), немногословным, уравновешенным и несуетливым. Чушь собачья! Так дело дальше не пойдет…

Конечно, можно было бы действовать по классическому варианту – допросить всех поодиночке. Когда тебя не слушают люди из ближайшего окружения, на язык просится много больше… Но я торопился. Мне не терпелось покинуть астероид как можно скорее. Поэтому я решил попробовать применить форсированную схему, которую изобрел только что.

Жестом прервав очередное «э-э…» Госсенса, я объявил:

– Вот что, граждане подозреваемые. Давайте мы с вами поиграем в интересную игру. Я прошу каждого из вас ответить на один гипотетический вопрос: «За что я убил бы Генриха Шталлера?». Никакой полицейской ловушки здесь нет, обратите внимание на частицу «бы». К примеру, я лично на протяжении получаса могу взахлеб рассказывать, за что убил бы своего начальника. Однако и он все еще жив, и я на свободе. С кого начнем? По традиции с вас, Люк?