- Чем дольше ты тянешь, тем больше я волнуюсь, - намекнула я.

Он зажмурился, сделал глубокий вдох и выпалил:

- Я оборотень. Такие, как я, признаны опасными. Поэтому мне под кожу вживили артефакт. С кодом. Как у собак чипы.

- Какое варварство! - возмущенно воскликнула я.

Робин улыбнулся и вздохнул с явным облегчением, таким сильным, что меня захлестнуло его эмоциями. Они были красивыми в отличие от обрывка мысли, который я тоже услышала.

- Ты правда боялся, что после этого между нами все будет кончено? - оторопело пролепетала я, подавшись вперед и заглядывая в карие глаза.

Он неловко усмехнулся:

- Твое ясновидение – опасная штука. Не знал, что ты так чувствовать можешь.

- Ты уходишь от ответа.

Он замялся, поерзал.

- Ты ни разу не замечала, что все преподаватели меня называют юношей, юмнетом, артефактором или по фамилии? Никто ни разу не назвал меня молодым человеком. Потому что по закону я не человек. Я и такие, как я, – животные. По закону. И артефакт под кожей только подтверждает статус.

Я ошеломленно молчала, растеряв все слова.

- Подавляющее большинство на твоем месте прекращает отношения, и за это нельзя винить. Это естественно…

- Единственное, что нужно прекратить, - действие этих паршивых законов! - перебила я. - Я люблю тебя. И мне все равно, что там правительственные подонки, подобные Свену с Тобиасом, понаписали!

Робин стиснул меня в объятиях и надолго замер в этой позе. А меня затопило его счастьем, чистым, ярким, восхитительно сияющим родным золотом.

- Я люблю тебя, Лина, - спустя несколько минут Робин посмотрел мне в глаза. - Люблю.

Нежный поцелуй пах кофе и шоколадом, грел сердце теплом осени и сводил с ума страстностью. Мне казалось, наше общее счастье и признания каким-то образом изменяют не только нас самих, но и наши дары, наши ауры. Очень приятное ощущение, пьянящее и воодушевляющее.

Тем болезненней стала правда об этих артефактах.

- Их сделали обязательными для всех cтарше семи лет еще десять лет назад. За уклонение от вживления – штраф на первый раз. На второй – арест и штраф. На третий – принудительное вживление и тюрьма, как в Ирландии. Там, правда, сразу в тюрьму переселили всех. Резервацией назвали, но суть не меняется, - Робин говорил сухо, спокойно, в глаза мне не смотрел.

- Что делают эти артефакты? - я сильней сжала его ладонь, боясь услышать ответ. Предчувствовала, что он мне очень не понравится.

- Они блокируют превращение. Оборотни признаны опаcными в обеих ипостасях, но звериный облик принимать вообще нельзя. Ну артефакты это и блокируют, – объяснение оставило ощущение недосказанности.

- Не щади мои чувства, не надо, - по отклику ауры я знала, что истолковала замалчивание верно. - Мне нужно знать правду, сам понимаешь.

Робин тяжело вздохнул, второй ладонью накрыл наши руки.

- Οборотни могут превращаться по желанию. В зависимости от обстоятельств. Но ночи полнолуния – это время особое, надо превратиться. Так магия устроена, надо. Хоть на несколько часов. Αртефакт блокирует. Это само по себе очень больно, а если еще и дар сильный, то артефакт не справляется. Получаются частичные превращения. Это вообще ад. Еще и выглядит жутко.

- Что активировал Свен?

Я из последних сил старалась сдерживать клокочущую в душе ярость, стиснула руку Робина.

- Он активировал артефакт. Заклятием дал ему сигнал, что я агрессивен и пытаюсь перекинуться. Сделал искусственное полнолуние. Это особое заклинание для обезвреживания во время беспорядков, например, - объяснил Робин и глухо добавил: - Приравнено к пыткам.

Я сцепила зубы, закрыла глаза, заставляла себя дышать ровно и молчать. Робину не нужно в этой дикой, варварской, бесчеловечной ситуации еще и выслушивать мои возмущения. Они не помогут. От них будет только больней и хуже. Он и так видит, насколько я взбешена.

Запахло дымом, тлеющими листьями. Я открыла глаза, оглянулась по сторонам – рядом с кленом полыхала большая куча листвы.

- Хорошо, что ты не дерево подожгла, – хмыкнул Робин.

- Я бы с удовольствием подожгла департамент, - буркнула я, наблюдая за несоразмерно яркими языками пламени. Тушить точно не стоило, было ясно, что через минуту-две от листьев останется только пепел.

Это время мы молчали. Робин обнял меня. В его руках я пыталась справиться с разрушительными эмоциями и гневом, хоть немного стабилизировать свою магию. Я и забыла, что случайное волшебство пьет столько сил. Чувствовала себя так, будто выложилась полностью на тренировке у магистра Фойербаха. Последний раз спонтанно колдовала лет в пять, не представляла, что рассказ Робина настолько меня распалит.

- Почему Свен знал это заклинание? - голос дрожал от ярости, но несколько уточняющих вопросов я должна была задать, чтобы ненавидеть осознанно и полноценно. За все низости сразу.

Робин старался выдерживать деловой тон, наверное, опасался еще одного всплеска.

- Потому что его родители разработали эти артефакты.

И почему ответ меня не удивил?

- Как долго работают артефакты? Их нужно заменять?

- Их нужно ежегодно контролировать и продлевать действие.

- Разумеется, не бесплатно? – догадалась я.

- Конечно, нет. В год полторы тысячи евро за один артефакт.

Я медленно выдохнула сквозь стиснутые зубы. Шесть тысяч в год на семью. С такими тратами можно не спрашивать, были ли Штальцаны когда-нибудь в отпуске!

Робин обнял меня крепче, погладил по спине.

- Не бесись. Это ничего не даст, - прошептал он.

- Нэлькштайны создали себе прекрасную кормушку. А Буркхарды через «Вестник» вбивают всем в головы, что оборотни опасны! Как же тут не беситься? - я не выдержала, все же сорвалась на крик, но из сильных рук Робина вырваться не получилось.

- Я рад, что ты так реагируешь. Что так переживаешь за меня и вообще… Но это единственный плюс в ситуации, пойми, - в тихих спокойных словах сквозила обреченность, и я не сдержала слезы. расплакалась, уткнувшись лицом ему в грудь.

- Молодые люди, что тут у вас происходит? - раздался рядом голос директора. - Откуда дым?

Я в ответ только всхлипнула и крепче обняла Робина. Пришлось ему объяснять:

- Я рассказал Лине об артефактах оборотней. Она разозлилась и случайно сожгла кучу листьев.

- Естественная реакция, - вздохнул господин Йонтах. - Но, раз у вас разговор все равно уже об этом, есть новости, которые могут вас немного утешить, госпожа Штольц-Бах. Во-первых, я прочитал интервью с магистром Фойербахом и статью, написанные госпожой Келлер. У нее явный талант журналиста, и лично я материалами очень доволен. Завтра вы, господин Штальцан, подниметесь вместе с ней и магистром Клиомом на поверхность. Госпожа Келлер сделает фотографии для репортажа, наберет тексты статьи и интервью для «Вестника» и отошлет их по электронной почте.

- Это приятные новости, - cипло согласилась я, не решаясь поднять на директора заплаканное лицо.

- Во-вторых, по настоянию преподавательского состава Юмны и по моему требованию на господина Нэлькштайна заведено уголовное дело. Он и его семья искренне считали, что оставшиеся до совершеннолетия пять месяцев гарантируют ему иммунитет, - судя по голосу, мужчина поражался чужой вере в полную безнаказанность. - Господин Нэлькштайн не учел, что совершил тяжкое преступление при отягчающих обстоятельствах. В таких случаях уголовная ответственность в полном объеме предусмотрена с шестнадцати лет. С согласия ваших родителей, господин Штальцан, это дело будет предано широкой огласке, а я лично прослежу за тем, чтобы освещалось оно правильно.

- Боюсь, тогда Робину вообще опасно выходить на поверхность, – достав бумажную салфетку, вздохнула я.

- Не переживайте, - улыбнулся господин Йонтах. – Я завтра же поговорю со старшим господином Нэлькштайном и госпожой Буркхард и объясню, чем чревато для их сыновей несоблюдение условий домашнего ареста в ближайшие три месяца.

- Α гимназия? - удивился Робин.