Директор вручил Робину почетную грамоту, надел медаль на широкой четырехцветной ленте, поздравил, пожав руку, и дал Робину слово. Он поблагодарил за оказанную ему высокую честь спокойно, без пафоса и напускной патетики. Чувствовалось, что этот скромный парень ценит награду, а не кичится ею.

- Все переврет, как пить дать, – прошептала мне на ухо Луиза, указав кивком на самозабвенно пишущую что-то журналистку.

- Значит, придется опять писать опровержение, - сухо ответила я и вдруг оказалась в небольшой комнатке со светлыми обоями и большущей картиной-пазлом. На кровати, застеленной пестрым пледом, плакала Марго, уткнувшись лицом в подушку. А мама Робина утешала дочь, гладила по плечам и голове, повторяла, что статья не стоит слез.

- Мы ведь не можем повлиять на то, как журналистка воспринимает…

- Она написала, что Робин заносчивый и хищный! - всхлипнула девочка, резко села и схватила лежавший рядом выпуск «Вестника». – Что все делал, лишь бы награду получить! Что у него лицо жестокое!

- Οна написала, что он ей таким показался, милая. Это не одно и то же, - вздохнула женщина. - Это ведь не видеорепортаж. В таких статьях очень много личного восприятия.

Меня вышвырнуло обратно в реальность так же резко, как затащило в будущее. Дыхание сбилось, горло сдавил болезненный ком, и я сильно сжала скамью, чтобы хоть как-то привести себя в чувство.

- Ты в порядке? - забеспокоилась Луиза. - На тебе лица нет.

- Я проcто представила, каким горем оборачивается для семьи Робина каждая мерзость в газете. Журналюги подстрахуются, напишут не «он злобный оборотень», а «он показался злобным оборотнем», - прошептала я. - Как это опровергать?

- Ты права. Никак, - она нахмурилась, поджала губы, зыркнула в сторону журналистки.

Директор как раз договорил заключительную речь, смолкли аплодисменты. Луиза решительно поднялась и заявила:

- Позвольте сделать небольшое, но важное объявление, пока все в сборе. Как редактор школьной газеты я от лица всех юмнетов выражаю благодарность коллеге из «Вестника». Мы все ценим старания «Вестника» и его сотрудников описывать происходящее в Юмне максимально объективно и беспристрастно!

По залу прокатился неодобрительный гул, но Луиза продолжала как ни в чем не бывало.

- Как показал выпуск в понедельник, это очень тяжелый труд, который потом с помощью директора Йонтаха и преподавателей Юмны приходится доводить до ума.

- Это да, - раздалось сзади.

- Вот-вот, сами катают черт-те что, - громко высказался сидящий недалеко от журналистки алхимик.

- Поэтому материал о сегодняшней церемонии наша школьная газета подготовит самостоятельно! - перекрывая шум, Луиза заговорила громче и резче. — Наши школьные журналисты самостоятельно возьмут интервью. У магистра Фойербаха и у Робина Штальцана. Мы сами подготовим для публикации фотоматериалы. Вам останется лишь подготовить место на первой странице. Все будет готово так, чтобы статья вышла в понедельник. Не благодарите, коллега.

Зал утонул в овациях и одобрительных выкриках. Я хлопала, сбивая ладоши, и смахивала слезы радости. Луиза умница. Придумала шикарный выход!

Когда стало потише, директор, еще не спустившийся с возвышения, обратился к журналистке.

- Думаю, я выражу мнение всего преподавательского состава, похвалив инициативу госпожи Келлер, редактора возрождающейся школьной газеты, – он улыбался спокойно, так, будто новость о существовании этой газеты не стала неожиданностью для него. - Я уверен, что «Вестник» хочет поддержать Юмну, показать всему магическому сообществу, что школа развивается, ученики не только успевают по всем предметам, но и проявляют интерес ко всем аспектам современной жизни. Статья, написанная и подготовленная юмнетами, - символ ренессанса магического общества. В таком случае будет неправильно, если столь важное событие, как награждение Робина Штальцана «Золотом Юмны», будет освещать штатный сотрудник «Вестника».

Журналистка мелко кивала, сидящая рядом с ней мать Тобиаса так кривилась, словно один за другим ела кислющие лимоны. Директор окинул взглядом зал.

- Я поговорю с главным редактором «Вестника». Газета, как и мы все, с нетерпением будет ждать статью госпожи Келлер и ее команды. И только эту статью. Никаких дополнительных очерков и заметок, вышедших из-под пера сотрудников «Вестника».

И снова шквал аплодисментов, волна воодушевления и потрясающее чувство, что мы можем, мы действительно способны менять мир!

Журналистка ушла ни с чем, совладелица «Вестника» тоже не стала задерживаться, как и отец Свена. Их обоих наверху ждали сыновья. Семья Робина знала о нападении, о ранении, но рихард Штальцан, как отец потерпевшего, не мог заняться расследованием сам. Поручил сбор показаний и доказательств своему помощнику.

Я очень боялась, что другой полицейский «не найдет следы» или «не сможет связать их с конкретными личностями», но эти страхи не оправдались. Отпечаток заклятия Свена был свежим, ярким и четким, а нападение на сына напарника второй следователь посчитал личным оскорблением и явно не собирался спускать никому. Даже сыночку владельца единственной сети магазинов в стране, где можно легально приобрести артефакты.

Родители Робина сердечно поблагодарили Луизу за инициативу. Думаю, оба понимали то, что я из-за ясновидения знала наверняка. «Вестник» собирался превратить заслуженную награду и повод для гордости в очередное оскорбление и клевету.

Робин чувствовал себя отвратительно, хоть и старался это скрывать. В основном ради сестры, сиявшей от радости и не знавшей о подлости Свена. Но Робина выдавали бледность, бережливость движений и скупость речи. Даже с родными ему было тяжело общаться, поэтому они довольно быстро попрощались.

Большому залу к ужину вернули прежний вид, но торжественные полотна и особый десерт превращали обычную трапезу в продолжение праздника. Робин ел мало и сердечно поблагодарил за то, что я раздобыла для него молоко. рядом Луиза делала первые наброски статьи, Кора сочиняла вопросы для интервью. В зале было шумно, многие обсуждали завтрашнюю вылазку, на которую в этот раз выходило в два раза больше юмнетов, чем обычно.

- Ты понимаешь, что нам нужно будет поговорить? – тиxо спросила я Робина. - Я не хочу выискивать по книгам, о какой подсудной активации шла речь.

Он тяжело вздохнул:

- Не ищи ничего, пожалуйста. Я расскажу, но завтра. Сегодня только одно желание – лечь и не шевелиться.

Я взяла его за руку:

- Понимаю.

Он хмыкнул:

- Это вряд ли.

Прозвучало резко и напряженно. Робин явно посчитал мои слова нелепой, а оттого раздражающей попыткой утешить. Он даже немного отодвинулся. Откуда же ему было знать, что именно в моем случае это неверная оценка?

- Я чувствую, как тебе больно, потому что я ясновидящая, Робин. Я очень ярко чувствую твою боль, - прошептала я ему на ухо и поцеловала в щеку.

Он вздохнул, попросил прощения.

- Не надо, – я качнула головой. – Сама знаю, как утомляет формальное сочувствие тех, кто никогда не сталкивался с ситуацией, но «понимает». Наслушалась.

- Из-за семьи? - осторожно уточнил он.

Я кивнула:

- Да. Эта тема всегда дает другим много возможностей показать, какие они сострадательные. На словах, - я хмыкнула и попросила: - Давай не будем об этом?

Робин молча обнял меня, и до самого прощания у дверей общежития я с нежностью отмечала, что он наслаждался каждой проведенной вместе минутой. Так же, как и я.

ГЛΑВΑ 25

Во время завтрака галдели больше обычного, потому что в этот раз целая половина потока отправлялась на поверхность. Зато потом в школе стало удивительно тихо. Мы с Робином одолжили плед и ушли вниз к пастбищам. Мягко сияло искусственное солнышко, и в замке сидеть не хотелось. Α ещё на природе нам никто не помешал бы и не подслушал беседу.

Эта часть угодий была построена террасами, почву укрепляли уложенные дугами каменные стены. На одной из них мы и расположились в тени изрядно облысевшего клена. Робин не решался начать, говорил на другие темы, явно тянул время. Конечно, он знал, что так не облегчает себе задачу, но к нормальным объяснениям подобраться не мог.