Серебристые полупрозрачные фигуры пропали.
— Все, — выдохнул Триен и отстранился. — Ты в порядке?
— Да, все хорошо. Спасибо тебе, — совладав с голосом, ответила я.
Он кивнул, потянулся за повязкой с перьями и рунами, которые я за столько времени не смогла прочесть.
— Нужно поужинать и ложиться. Завтра долгий, трудный день, — он подал мне руку, помог встать.
Я пообещала приготовить все, чтобы он отдохнул. Триен поблагодарил за заботу и, порадовавшись тому, как предусмотрительно мы принесли хворост к стоянке до ритуала, взял котелок и ушел к ручью за водой. Я развела костер, вбила в землю две рогатины, чтобы повесить котелок, расстелила одеяла, но мысли были только о Триене.
Участие на лице, ласковая улыбка, спокойный взгляд, нежелание показывать, как устал после ритуала, — все, как всегда. Но теперь это настораживало. Жесткость, решительность, поджатые губы — таким он был, когда думал, что я не вижу. Так какой же он настоящий? Чего хочет на самом деле? Почему решил отвести меня домой без всякой просьбы? Тетя правильно подчеркнула это. Он предложил сам, а цену я вынудила назвать. Но зачем ему в Каганат? Зачем ему к моим родным?
* * *
Ритуал забрал больше резерва, чем Триен рассчитывал. Не зря мама всегда говорила, что работа подскажет, как ее нужно делать. Метка в ритуале показала себя совсем не так, как предполагалось изначально, и вероятность того, что кость сломается вместе с ней, была огромной. Пришлось обращаться за помощью к прошлым воплощениям, делиться с ними силой, руками Льинны и других удерживать охрупчившиеся нестабильные плетения. Οн старался не причинять Алиме боли, но дополнительные ограждающие девушку заклятия ослабляли его самого, истощали.
От расхода волшебства мутило, болела голова, и Триен с радостью ухватился за возможность хоть немного побыть наедине с собой и не показать Алиме, как трудно ему пришлось. Зачерпнув ледяной воды, плеснул себе в лицо, потер затекшую за несколько часов шею.
— Ты дотянул до последнего дня, — в голосе, свитом из нескольких, не слышалось осуждения.
— Я мог бы ответить полуправдой. Сказать, что забочусь о ней, что не хотел оставлять со всеми внезапными превращениями без присмотра. Но не буду, — вздохнул Триен, снова намочил руки и провел ими по лицу. — Мне трудно с ней расстаться. Вот правда. И мне страшно. Боюсь отступиться в последний момент. И я даже не представляю, как с ней ссориться.
— Οбычно люди задаются вопросом «как перестать ссориться?», — хмыкнул Зеленоглазый. — Думай, Триен. Около девяти утра завтра вы минуете мост. Когда он станет виден, обрати внимание на звериную тропу справа. Она ведет к реке. Это твой последний шанс вернуться и предоставить мэдлэгч ее судьбе. Если ты решишь идти до конца, к мосту ты должен подойти уже один.
— Возможно, это глупый вопрос… Но что будет, если я поссорюсь с Алимой, она уедет, а я, вместо того, чтобы подойти к мосту, сверну на ту тропу? В предопределенный час Фейольд не встретит никого.
— Ищешь путь к спасению? Это хорошо, а то я уж подумал, ты совсем не дорожишь жизнью, — спокойно, будто речь шла не о судьбах вовсе, ответил Смерть. — Ты разрушил метку, это так. Будь она обычной, можно было бы сделать так, как ты предлагаешь. Но Фейольд наложил клеймо на кость, он превратил мэдлэгч в артефакт. А они…
— Некоторое время сохраняют свои свойства, если сделаны из кости или рога, — закончил за него Триен. — Теперь понятно. Он сможет ее отследить и нагнать, если его не отвлечь от погони.
— Совершенно верно. Арбалетные болты и заклятия летают быстро и далеко. Маг убьет мэдлэгч, но на каганатской земле смерть будет почти мгновенной. Она даже не поймет, что случилось. Не такой и плохой конец, если задуматься и вспомнить видения о ее будущем, — Смерть не сводил с Триена пытливого взгляда.
— Я уверен, что она сможет отстоять себя. Она сильная, — прозвучало жестко и веско, но скепсиса в улыбке знакомца не стало от этого меньше.
— Спасибо за объяснения и за напоминание тоже, — шаман посмотрел в изумрудные глаза собеседника. — Думаю, следующий раз мы встретимся на твоей стороне.
Смерть медленно кивнул, словно поклонился, и исчез.
— Метка еще щекочется, — осторожно, будто боясь задеть, сказала Алима.
Триен взял протянутый ему кусок хлеба с копченым мясом, поблагодарил. Как вовремя он поговорил с Заплечным именно об этом. Вопрос не застал врасплох.
— Это потому, что она была наложена на кость. Кость и рог славятся тем, что несколько часов сохраняют свойства артефактов. А твоя кость еще и живая, так что, думаю, ты будешь чувствовать метку ещё весь завтрашний день. Это пройдет.
— Хорошо бы, потому что она по-прежнему активная. Будто Фейольд где-то рядом, — вздохнула Алима и поменяла тему. — Кажется, мы завтра подойдем к мосту. К нему же подходит та дорога, что ведет через ущелье. А за мостом, на той стороне реки, уже начинается исконно каганатская земля. Там мэдлэгч уважают, никто не откажется помочь. Можно будет заходить в города, останавливаться на постоялых дворах.
— Кто-то соскучился по кровати? — усмехнулся Триен, поправив ветку в огне.
— Есть немного, — Алима улыбнулась.
Он встретился взглядом с кареглазой девушкой и понял, что ссориться будет завтра, а сегодня подарит себе последний спокойный вечер с Алимой. Все равно долго общаться Триен был не в состоянии. Из-за расхода резерва и необходимости искать помощи у былых воплощений ломило кости и раскалывалась голова, клонило в сон, даже есть не хотелось. Он старался этого не показывать, но Алима не первый раз удивила его чуткостью. Как странно, что лишенная магии девушка так безошибочно угадывала его состояние и сама предлагала отдохнуть.
* * *
Вести себя, как обычно, было сложно. То и дело вспоминался взгляд той женщины, Санхи. Люди с добрыми намерениями и хорошим сердцем так смотреть не могут! А она подсказывала Триену, пользовалась его доверием, он обращался к ней за помощью. Я считала ее кем-то вроде своей бабушки Цэрэн. Не глава рода, но решающее слово за ней, ей не перечили. Если Санхи что-то велит Триену, может ли он ослушаться?
Чем дольше я размышляла над тем, что видела и чувствовала, тем больше укреплялась в мысли, что нет, не может. От этого сердце билось с перебоями, дрожали руки, зябли плечи, хоть я и сидела рядом с костром. Даже обрадовалась, когда Триен лег спать, — не нужно следить за выражением лица и бояться насторожить или настроить Триена против себя. Εсть время подумать в тишине и одиночестве.
Ощущение, что я впуталась во что-то очень жуткое, а опасность исходит от Триена, с каждым ударом сердца становилось сильней. Все попытки успокоиться, мыслить здраво, честно оценивать Триена, от которого я до сего момента не видела ничего, кроме добра и душевного тепла, проваливались. Все усилия не давать воли страху разбивались о хищный взгляд жестокой Санхи. Ее образ вновь и вновь вставал перед глазами, подсвеченный красными сполохами. К нему добавились лица шаманов-мужчин, смотревших на меня с той же алчностью, теперь в их глазах было и предвкушение.
«Они — не Триен», — повторяла я снова и снова. — «Он не может хотеть мне зла. Я просто накручиваю себя!»
Эти фразы стали заклинанием, почти действенным, почти успокоившим меня к тому времени, когда каша, которую я готовила на завтрак, наконец, разварилась. Я добавила ветку в огонь, ввысь полетели алые искры.
— Ты все ещё ему доверяешь?
Я подняла глаза, встретилась взглядом с тетей, сидящей на другой стороне костра.
— Да. Целиком и полностью, — храбрясь, соврала я.
Она усмехнулась.
— Сама знаешь, что обманываешь и меня, и себя. Мне-то что? Я уже на другой стороне, мне никто навредить не может. Обманывая себя и доверяя шаману, ты лишь приближаешь момент, когда тоже окажешься на этой стороне мира. Только и всего.
— Это Триен! Он не причинит мне зла! — отчаянно возразила я.