Далекий гуцинь смолк, образ тети рассыпался алыми искрами, а я, очнувшись на постели за занавесями, утирала слезы и долго пыталась успокоиться.

* * *

— Ты редкостный упрямец, — свитый из нескольких голос Смерти проник в забытье без всякого вступления. Но Триен искренне считал, что ввалившийся без приглашения в сны Зеленоглазый куда лучше вынужденного общения с Санхи или Льинной.

— Спасибо за комплимент, — улыбнулся шаман. — Учитывая то, со сколькими ты можешь сравнить меня, это очень лестная похвала.

— Ты всегда умел видеть что-то хорошее в любой ситуации, — усмехнулся Смерть, появившийся из совершенной темноты. — Надеюсь, и после гибели тела это не изменится.

— Мне казалось, ты должен лучше других понимать, что я не обреку Алиму на смерть и не оставлю без помощи, — вздохнул шаман. — Ты давно меня знаешь.

— Да, давно, но это не мешает мне надеяться на твое благоразумие. Я объяснил тебе, что сейчас бросаться в омут нет нужды, ты с большей вероятностью заслужишь посмертие к старости. Но ты обрек себя на гибель, еще не зная девушку. Ты настолько не ценишь свою собственную жизнь?

— Ценю, очень ценю. И здесь, с семьей, ценю ее еще больше, — в голосе против воли сквозила обреченность, и Триен умолк.

— Но ты все равно пойдешь в Каганат? — удивленно вскинул бровь светловолосый собеседник.

Триен кивнул.

— Без моей помощи она погибнет. Даже не будь Фейольда, она очень уязвима из-за ошейника и внезапных превращений. Любой может воспользоваться ее бедственным положением, ее слабостью. Но с нее хватит горя. Хватит!

— О том, чтобы оставить ее у себя ты не думал? — уточнил Смерть.

— Прозвучало так, будто она вещь, и я могу за нее решать, — хмыкнул Триен. — Я очень далек от мысли, что это так. Да, было время, когда я хотел предложить ей остаться у меня. Но ошейник ее убивает. Медленно, но верно. Фейольд что-то намудрил с формулами, и, боюсь, они скоро потеряют стабильность. Эту вещь нужно снять как можно быстрей. Так ведь?

— Да, так, — подтвердил Зеленоглазый.

— Я считал разными путями, но одному не мне справиться. Верно?

— Да, верно. Тебе одному это не по силам.

— Вот видишь? Предложи я ей остаться, она погибла бы у меня на глазах, а я бы всегда знал, что обрек ее на это. И в дороге ей без меня не выжить, — он пожал плечами и напомнил: — Ты обещал показать мне тот путь, который нужно избрать, чтобы она добралась до родных. Я никогда не скажу ей о наших с тобой делах.

— Почему не расскажешь? — в изумрудных глазах отразилось спокойное любопытство.

— Это знание не сделает ее счастливой.

Смерть кивнул:

— Я помню об обещании и покажу тебе нужный путь. Более того, я помогу тебе убедить ее не идти короткой дорогой.

— Как? — мысль о том, что не придется настаивать и, возможно, разговаривать на повышенных тонах с девушкой, Триену нравилась.

— Проведи вместе с ней небольшой ритуал-предсказание послезавтра, вечером перед отъездом. Ты узнаешь что-то жизненно важное о судьбе племянника, ведь магия мэдлэгч лучше твоей подходит для заглядывания в будущее. Я направлю так, что ты увидишь нужный путь, его же увидит и девушка. Она не станет спорить с тобой, хоть разница между правильной и короткой дорогой — пять дней.

— Ты умеешь заинтриговать, — усмехнулся Триен. — Я попрошу ее участвовать. Но прошу и тебя сдержать слово и показать правильную дорогу, даже если в ритуале я буду один.

— Она не откажет, — заверил Смерть и пропал, оставив по себе лишь алые сполохи.

ГЛАВА 19

Утром родители Триена сами, без моего вмешательства догадались посетителей спровадить, но пришлось пообещать, что после полудня тунтье обязательно со всеми поговорит. Думаю, без этих слов дом просто взяли бы в осаду.

Поздний завтрак, вкусный чай, сонный Триен, не восстановившийся за ночь. Единственным человеком, с которым он не отказался поговорить до полудня, стала жена вчерашнего кровельщика. Он подробно рассказал ей, как теперь нужно ухаживать за мужем, когда разрешить вставать, когда приготовить ему что-то посущественней супов на крепком бульоне и разваренных каш. Женщина внимала и клялась исполнить все в точности.

Она принесла с собой деньги и, заботясь о здоровье мужа, заплатила сверх назначенной цены. Триен, конечно же, знал, что так будет, поэтому запросил относительно немного. В Каганате за меньшее просили раза в три больше.

— Они бедные люди, — тихо объяснил Триен, когда посетительница ушла. — Ее муж теперь по крайней мере шесть недель не сможет работать. Им нужно на что-то жить.

— У меня создалось впечатление, что ты вообще не хотел просить плату, — заметила я, налив ему стакан компота из свежей вишни.

— Ты права, — он кивнул и положил свободную ладонь мне на запястье, ласково погладил большим пальцем. — Знакомство с тобой многому научило меня. Благодаря тебе я иначе увидел ситуацию.

Вряд ли он знал, как польстили его слова. Я смутилась и не стала уточнять. Триен пояснил сам:

— Не назначь я цену, она стала бы моей должницей. Отплатить мне напрямую нельзя, я ведь здесь бываю редко. Зато можно попытаться рассчитаться через моих родных. Она носила бы деньги или съестное, и это никогда не закончилось бы. Не зная цены, она всегда считала бы, что сделала еще недостаточно, — он вздохнул, посмотрел мне в глаза: — Слишком малая плата тоже сделала бы ее моей должницей. Она бы догадалась, что я пожалел ее и нарочно попросил немного. Названная цена дала ей уверенность, уплаченные деньги — покой. Мы квиты с ней. Но я понял это только благодаря тебе.

В его взгляде я видела нежность, оттого колотилось сердце, и безумно хотелось, чтобы он поцеловал меня. Χотя бы обнял! Но нас разделял стол, а в дверях кухни появилась госпожа Льинна, и момент был безнадежно упущен.

— А я на стол собираю, — она принесла на доске горячую серую ковригу и, поставив на середину стола, прикрыла ее вышитым полотенцем. — Отец зайдет пообедать, полдень скоро.

Я предложила помощь, но женщина только отмахнулась:

— Ты ж тоже силу вчера отдала. Вижу же, что сонные оба.

На столе стопкой встали коричневые тарелки, появился большой светлый горшок с супом. Ничем другим это быть не могло, но он был совсем холодным, даже горшок запотел.

— Свекольник? — с надеждой спросил Триен.

— Я знаю, что ты его любишь, — ее мягкая улыбка в который раз подчеркнула, как похожи сын и мать. — Будешь, когда отец придет?

— Конечно! Когда я от твоего супа отказывался?

Ждать пришлось недолго. Хозяин дома вернулся вовремя, к столу подошел уже переодетым. И было что-то волшебное в том, как все его ждали, как этот простой, но любящий свою семью коренастый мужчина омыл руки и лицо, молчаливо помолился и лишь потом, стоя у стола, прижимая ковригу к груди, отрезал хлеб и давал каждому его ломоть в руки.

Странно, но именно в тот момент, когда господин Тоно вручил мне хлеб, я почувствовала, что Триен не ошибся. Я знала, что не чужая ему, как и он мне. Но никак не ожидала, что за такой короткий срок перестану быть посторонней этим людям. Светлое, очень теплое ощущение причастности угнездилось в душе и сохранялось весь день, согревало ночью, из-за него утром на лице сияла улыбка. Прелестное чувство!

Οно потускнело на следующий день, когда последний проситель ушел, а уставший, не восстановившийся Триен заговорил со мной об одолжении. Он хотел провести ритуал, не длительный и совсем не такой сложный, как исцеление. Но Триен надеялся, я разрешу ему вновь использовать свою магию, ведь его целью была попытка разглядеть будущее ещё нерожденного племянника, а дары мэлдэгч четче видят грядущее.

Я согласилась, не могла не согласиться, как не могла не думать о словах тети. Шаманы жаждут могущества, ищут пути его преумножения. Об этом говорили в школе, это с младых ногтей знали все мэдлэгч. Я боялась думать, что тетя права, что стану хитрым артефактом, накопителем магии, безвредной и во всем послушной подпиткой. Боялась, что Триен-шаман пристрастится к возможности черпать мою силу и использовать особенности дара.