И шагал Он по Земле той и не знал, чем дышит, что будет пищей его, и не знал что дальше. И некому было сказать Ему, к чему длится время. И не ответил никто на вопрос, - что это рождение или смерть? Ибо дыхание вулканов поглотило, что было, если и было оно.

  И только плащ, и седые пряди волос Его, да глаза выжженные жизнью, не подвластны ничему в мире. И голубой был цвет Его глаз, и не было тогда больше цвета голубого.

  И вышел Он на рубеж воды, обжигаемой огнем. И пустота заполняла ее, и черны пространства ее. Только пепел носил волн руки.

  Тогда пришла к Нему Истина - Чтобы понять все, надо стать многим. Чтобы увидеть все, надо быть везде. И Дух Его выбрал для тела воду. Он шагнул в Океан, и растворилась Его жизнь в воде, разделилась на миллионы зачатий. И научились они умирать и рожать, и рождаться научились. Так появилась Жизнь.

  И ждет душа Его, когда вновь все станет белым и голубым. Когда соединятся краски в одно и расскажут ей о себе. И ждать Ему долго, ибо много еще цвета красного и не меньше черного.

  - Экономика, экономика, - не унимался раздухарившийся Луря. - Да какая тут экономика? Где сидим там и наследим, где едим там и нагадим. Вы оглянитесь, говорите, где наши резервы? Да мы в землю зарываем куда больше, чем раскапываем. Правда перед зарытием, измажем вещи, чем ни попадя, но их ведь и отмыть можно.

  Вы посмотрите, как у нас строят? Такое впечатление, что клад прячут. Там унитазы закопали, там трубы. Да никому не нужно все на свете, лишь бы отвязаться. Лес рубят, щепки летят. А если щепки подбирают, а деревья сгнивают на месте?

  Лурю прорывало редко, потом он злился на себя и боялся последствий. Конечно не этих.

  Орлы и стервятники расправили крылья, клуши нахохлились, как перед защитой собственных владений. В нужный момент, можно набрать кучу баллов про запас. Только лисоньки сидели, хихикая в кулачки. А препод трясся мелкой дрожью несогласия и праведной злости.

  Наконец одна из клуш взорвалась:

   - Какой черный взгляд на жизнь! Сними свои темные очки, вокруг столько хорошего, плохое нужно искать, прежде всего, в себе самом, а не в окружающих.

   Гордо держа голову со скошенным клювом, Луре обстоятельно возражали:

  - Зато мы уверенны в светлом будущем. Нам всего хватит, огрехи наши если и существуют, то только потому, что строго запланированы сверху. Когда-нибудь, за сей счет, мы наберем такую силу...

  Старшего защищали напропалую. Наконец кто-то метко и больно ударил.

  - Да что вы его слушаете? Он ведь специально так сказал, чтобы выделиться, непохожим быть. Его самомнение заедает.

   Что, учуяли милые лисоньки?

  Но нить этого разговора раскручивалась еще и изнутри клубка. Не одному Луре хотелось говорить. Многие другие имели поводы к несогласию.

  Уже входя в комнату, препод был явно взволнован. Его распирало жгучее желание. Он обязан сказать им. Он более не мог жить, с накипевшим в одиночестве.

  - Я прочитаю вам брошюрку. Ее даже опубликовали в газете. Вы отлично знакомы с проблемой измов. Так вот, эти нахалы выпустили план действий, для своих сторонников. Причем распространяют похабную бумаженцию, совершенно в открытую. При полной их глупости, в плане много опасных, конкретных указаний и призывов.

  Препод даже слегка заикался от волнения: - Вы-вы только послушайте: Неизмисты - это второсортные люди, - вещал он. - У них нет цели в жизни. Их удел повиноваться нам, избранным. Только лучшие из неизмистов могут занимать руководящие посты. Но перед этим, они должны стать нашими. Жените их на своих дочерях, давайте им в долг свои деньги. И когда они будут в полной зависимости от нашего движения, помогайте им становиться руководителями.

  Миром должны править только измисты, их высшее предназначение именно в этом. Помните, каждое занятое неизмистом кресло - противоречие здравому смыслу, и можно, и должно забрать его для себя.

  Дальше Луря не слушал, а размышлял о тех, о ком читали. Может их и не так много. Может вообще, это ерунда на постном масле. Вероятно, они не так нетерпимы к окружающим. Не каждый же изм - из измистов. А сколько их, никогда не разобраться.

  Упреки, упреки, упреки, что толку, если любой бобер уверен в правоте и дозволенности, а правда разная для всех. Беда в нашей нетерпимости. Она - самое страшное. Она - желания и поступки, сжигающие мир.

  Прочитал, так прочитал - дело мало касалось Лури. Но в их группе воспитывался юный барабанщик.

  Через несколько дней, Правдина и нескольких сотоварищей вызвали в деканат. Причина оставалась неясной, а неизвестность пугает более прочего. Наконец, один из поочередно - понуро выходящих проболтался. Писали объяснительные, насчет того самого семинара. У Лури оставалось время подумать, что сказать, И он нашел, как ему казалось, наилучший выход из щекотливого положения.

  Представитель вида секретников был одет с иголочки и гладко выбрит. От него обильно несло одеколоном. Стандарт улыбки имел серьезно-нравоучительный оттенок. Глаза смотрели сквозь подозреваемого навылет, приторно и доверчиво.

  - Ну что же Вы? Такие дела вокруг творятся, а Вы строчку, другую черкануть не удосужились. Нехорошо. Старшим помогать требуется, по мере возможности. Это не игрушки какие, а почетная обязанность каждого гражданина Волшебного общества.

  Луря в свою очередь, попытался зеркально отобразить вышеуказанный вид, затем прибавил в лице полнейшего удивления и весело сказал:

  - О чем это Вы? Я не понимаю, о чем это?

  - А мне рекомендовали Вас, как человека истинно преданного делу. Неужели ошиблись?

  - О чем это Вы, я не пойму? - продолжал улыбаться Луря.

  - Ну, как же, о том самом семинаре, - приоткрылся секретник.