Но природа вокруг смолкла, и наша суетливость на фоне столь мрачной определенности казалась неуместной и глупой. Мы сидим у костра на дне чаши с гигантским природным рефрактором, развернутым к небу. Полярники завернуты в почти зимние одежды и тянут задубелые руки к огоньку. Рассказывают обычные в ночные часы жуткие горные истории про непонятное, но страшное.

  Многим и сейчас не по себе. Что только не увидишь под кристальным ночным небом, заглядывающим глазами - звездами прямо в душу.

  Володя сразу же обыграет момент. Он подцепляет компанию чем-то веселым, и она безудержно хохочет над ночными страхами. Дольше всех темпераментная, темноглазая словно цыганка Фаина. Ее раскатистый, глубокий хохот вдруг обретает самостоятельную многоголосость в эхе от черных, настроенных на иное стен.

  Смех отрывается от непутевой хозяйки, дробится на невообразимые оттенки в чуждой человеческому жизни. И эхо смеется над нами, а мы молчим. Но не Володя. Тренер предлагает протянуть трос от скалы к противоположному склону, прицепить к ней ступу, загрузить в агрегат Фаину с метлой и ее смехом. А внизу туристы. Целый слет маленьких, туго напуганных туристиков. Звезды, темнота и колдовская вакханалия. Во полет, во картина.

  Но воспитанники молчат. Они заворожены неподдельной магией окружающего - мшистых осыпей, чахлых на горной высоте березок. Всего того, что с неуемной, глуховатой силой стремится выжить здесь, среди надвигающегося безмолвия. И глупая шутка кажется естественным продолжением безумия, реальностью, выходящей за рамки человеческой, а от того ужасной.

  Скала наказала меня. В тот самый момент, когда, кажется, уже смирилась с участью быть покоренной. Горбунов командует нами как партией военных десантников. Мы челноками снуем по привычным маршрутам, и только высота сказывается на дыхании.

  Это приказ, и мы работаем по три подъема на скорость до полного изнеможения. У меня трескается грудная клетка от судорог и недостатка кислорода. Высота - она пьянит, ослабляет бдительность, и я двигаюсь как автомат с заранее предсказанной целью.

  Я больше не могу, но лезу трубу с ее отрицательностью напряженностью, невозможностью для ослабленного высотой тела и срываюсь. Веревка заклиниваются узлом в путанице карабинов. Мне кричат снизу, чтобы я попытался прилепиться к стене, но сил нет. Я смирился. Окружающее кажется холодным, мрачным сном.

  Бесполезно, я не муха, чтобы сесть с разбега на потолок. Грудная обвязка петлей напряжения стягивает легкие. Я задыхаюсь. Я не могу подтянуться на поданном мне дюльфере. Я пас, и это навсегда. Радужные, красные блики.

   Мне помог Амир. Он подлез под меня, поймал безжизненное тело дюльферной веревкой и подтянул к себе. Потом невообразимым трюком усадил меня на свои плечи и сделал шаг вверх.

   Один лишь шаг. Так, чтобы ослабла веревка и освободила легкие. Один шаг, чтобы прощелкнули узел, и я мог спуститься на землю. Он спас меня и долгое остальное.

   9.

  Последний поход нашей секции к Большой Бутаковке. Последний и самый славный. Надвигался вечер. Конечная 'шестерки' на Медео удивительно пустынна и одинока.

  Конец смены. Водитель нацелен вниз домой, немногие пассажиры-работяги, обслуживающие высокогорный каток, тоже торопятся. Они удивленно оглядываются на нас. А як же... Местный колорит - люди с большими зелеными рюкзачищами.

  Скоро пойдет дождь. Мрачные, черные тучи напрочь облепили прилежащие вершины. Ели сразу посерьезнели, набрались из тяжелого, плотного холодом воздуха серости и угрюмости. Они целиком в зиме, они к ней готовы.

  А нам плевать. Мы перекидываемся язвительными шуточками и рвемся в бой. Наши ноги зудят в предвкушении нагрузки. Спины самостоятельно подбрасывают рюкзаки, располагая их поудобнее. Мы одеты легко, в маечки с коротким рукавом и джинсики, но наше снаряжение за плечами в рюкзаках на уровне и в полном серьезе.

  Вот и дождь. Его холодные мелкие капли нисколько не смущают толпу. Идем с Олегом Маликовым передовой группой, на шаг быстрее остальных маломощных. Там с ними тетки, а женщинам по прибытии под скалу и костерчик необходим, и палаточка установленная, дабы переодеться. Вот и поторапливаемся нога за ногу.

  Темнеет удивительно быстро даже для гор. Еще не успели спуститься с перевала Ким - Асар, а уже не различишь, что с тропой, только лыжи разъезжаются. Дождик незаметно превратился в мокрый снег, и склоны вокруг стали бы белыми, если бы не темнота. Чуть журчат ручейки и речушки. Они буквально везде, и башмаки промокли давненько и насквозь.

  Но ноги не самое противное. За лето в пояс поднялась трава, обрамляющая тропу. Она набухла снегом, как колосья зерном и жжет будто крапива. Снег мокрый, холодный, я плыву в нем с каждым шагом, будто ледокол 'Ленин' в Арктике. Вечная, обжигающая мерзлота. Переодеться бы потеплее. Боже мой, разве это возможно? Вот так, посреди тропы? Там наверху сделаем костер, тогда...

  Спуск траверсом с перевала закончен. Мы в Бутаковке. Олег скрипит зубами, хочет что-то сказать. Я понял, я иду первым, топчу тропу. И вот уже не его спина маячит передо мной, а наоборот. Одежда, как ледяной панцирь, острыми чешуйками карябает тело. Снег кончился. Воздух обжигает легкие. Накатывает бездна усталости. Сейчас бы лечь. Темно, спотыкаемся через шаг, но надо дойти. Им нужен костер на стоянке.

  Не выдерживают боли, стекленеют и хрустом трескаются пальцы. Я начинаю орать фальцетом какую-то песню. Мы орем что есть мочи ее вместе. Губы лопнули от холода, соленый вкус крови. Лицо будто покрыто ледяной панцирной коркой. Рот не открывается, сводит скулы. Кажется, что трещит кожа.

   Я не могу идти, я падаю. Но останавливаться нельзя. С ужасом понимаю, что нахожусь на самой грани. Остановиться - значит замерзнуть. Мороз, настоящий мороз выстудил все живое вокруг нас. И он же сковал нашу поверхность - одежду, склеил губы, резью заморозил глаза. Положение почти безвыходно. И тут нас кто-то догоняет.

  Он с фонариком. Одет тепло, весь в шерсти. Луч света выхватывает горы пара вокруг фигуры. Это Витюля. Он насильно вливает в нас что-то горячее, может, спиртное, и мы поворачиваем назад. Он спешит.

  Вниз не вверх, и силы заново приходят в тело. Мы согреваемся. Только усталость и боль отходящих от мороза конечностей. Это вполне нормальное состояние. Я знаю. Топаем ножками у перевала. Внизу расцвечены ночными огнями домики на Медео. Там теплая автостанция с лавочками, на которых можно полежать. Но здесь еще теплее, даже жарко с одной стороны. Горит большой, яркий костер. Нас кутают в одеяла. Нас ждут. Над нами смеются и хлопают по оттянутым грузом плечам.