Она светила на массивную, отливающую медью табличку, расположенную куда выше, чем обычно вешают таблички — между первым и вторым этажом. Впрочем, буквы оказались большими и вполне читаемыми.

Анна прочитала:

— «Город Зверянин основан в 1677 году купцом и меценатом Вилли Зверяниным как крепость для защиты от набегов восточных кочевников и перевалочный пункт для германских купцов».

Мы вчитывались в даты и числа, сообщающие о приростах населения, об эмигрантах и политических событиях, которые так или иначе коснулись крошечного городка. Огонёк Костиной сигареты мерещился отсветом пожаров. Страшные картины эпидемии холеры проплывали перед моими глазами, пока Анна переводила дыхание.

Марина дочитала за неё:

— «В 1944 город был полностью разрушен бомбёжками. Восстановление началось в 1979 с Центральной городской Библиотеки и продолжается по сей день».

Мы пошли дальше, подавленные и молчаливые. Мне ужасно хотелось, чтобы прямо сейчас позвонил Аксель и рассказал последние сплетни из пивного трамвайчика, что-нибудь солнечное и весёлое, пусть даже и похожее на извлечённую из коробки ёлочную игрушку. Но он не звонил.

В круглосуточном ларьке торговали мороженым.

— Вам с ромом? — плотоядно уточнила продавщица.

— Нет-нет, — замахал руками Костя. — Просто мороженое.

Вооружившись рожками с прохладным наполнителем, мы присели на ближайшую скамейку.

— Что сказал бы сейчас Джагит, — грустно сметая крошки с колен, сказала Мара. — Если бы узнал, что вместо того, чтобы искать ему врача, мы шатаемся по городу и едим мороженое.

Костя крутил на пальце ключи от автобуса. Они всегда были при нём — обычно на нашейном шнурке, постоянный и бессмертный талисман.

— Сказал бы: идите спать и не майтесь дурью. Сказал бы: извините ребята, что напугал. Я сейчас соскучусь по своим овощам и выйду из транса.

Анна добавила:

— Он сказал бы: гъяна-йога увела меня за собой, но ждите и грейте для меня майю: я поворачиваю свою карму обратно.

Марина, сидящая посередине, раздумывала, кого из них пнуть, но, в конце концов, ограничилась презрительными взглядами направо и налево. Шутки звучали так же уместно, как уханье сов посреди жаркого полудня. Костя смущённо ковырял в носу. Анна отчаянно зевала.

— Чтобы получить какой-нибудь ответ, нужно что-нибудь спросить, — сказал я, чтобы немного разрядить обстановку.

— Что? — одновременно сказали Анна и Марина.

— Ну, или что-нибудь в этом роде, — смутился я. — Так бы сказал Капитан. Кроме того, она же ответила на первый наш вопрос?

Анна посерьёзнела.

— Постой-ка, малыш. Он вполне мог такое сказать.

Мы переглянулись. Нам не хватало Акса, который наверняка весело проводил время, катаясь по кольцу в своём вагоне-ресторане. Быть может, даже упросил машиниста дать ему позвонить в звонок. Толкнули друг друга локтями. Ну, кто тут самый смелый?..

Наконец Марина спросила — громко и с выражением, даром, что не размахивая руками:

— Что ты сделала с Джагитом?

В молчании мы доели мороженое. Кажется, даже луна в небе затаила дыхание, а звёзды можно было соединить в созвездие Большого Вопросительного Знака.

— Пойдёмте, — вздохнула Анна через пятнадцать минут.

Она будто всё ещё ждала, что ответ вернётся бумерангом, такой же громкий и кристально ясный, как вопрос. И что-то действительно произошло: заверещал сотовый телефон. Звонил Акс. Мы окружили Костю, выставив по уху. Каждому хотелось первым узнавать новости. Или просто немного поднять боевой дух, послушав голос кэпа.

— Как у вас дела? — вещал Акс жизнерадостно. — Я уговорил водителя дать мне померить его фуражку.

— Ты уже накатался?

— Нет! У них закончилось тёмное пиво, и кондуктор побежал в за ним в депо. Там что-то вроде склада. Так что я воспользовался моментом, чтобы позвонить. Что-нибудь нашли?

— Ничего, — сказал Костя.

— А у тебя? — спросила Анна.

— На стойке вырезана надпись на германском. Меня заинтересовало одно из слов, «coma». Кома, она и в Африке кома, да? Словарь всё ещё у вас? Тогда я продиктую остальное!

Марина бешено листала страницы. Найдя нужную, выразительно кивнула Косте, и тот сказал:

— Ты не ошибся. Это «кома». Диктуй дальше.

Он извлёк из кармана своёй лётной куртки ручку и начеркал на полях словаря несколько слов.

— Я перезвоню позже, — сказал на том конце провода Акс. — Мой трамвай отправляется!

Марина переводила:

— «Уходить»… Так, это просто, это — «Город…» это, наверное, какой-то предлог. Это значит «вчера»… а, нет, «завтра». Так, дальше. «Ваш»… «Ваш друг», — её голос становился всё более и более нервным, всё громче шелестели страницы. — «Покинет». А это «Кома».

Мы уставились друг на друга.

— Она хочет сказать, что если мы покинем завтра город, Джагит вернётся, — сказала Анна. — Значит, он болен не так уж и страшно!

— Возможно, она и правда думает, что подвыпившие люди приятнее в общении, — задумчиво сказал Костя.

Все мы избегали рассуждать на тему, кто же всё-таки такая эта она. Всё-таки с Акселем, вечно витающим в облаках и время от времени переходящим на «ты» с неким потусторонним миром, такие рассуждения проходили куда легче.

— Или просто боится, когда нас много, — воинственно сказала Марина.

— Или наш Капитан просто её покорил, — мечтательно произнесла Анна.

— Ты получила ответ на свой вопрос, — сказал я Марине.

Кажется, мы сошлись только в двух вещах. Что город действительно женского пола, и что наши домыслы не такие уж и домыслы.

— Задавай следующий, милая, — сказала Анна.

— Я… — Марина смутилась. — Снова я?

— Конечно, ты. У кого ещё получается так убедительно орать на неизвестное.

— А что спрашивать?

Мы посмотрели на Костю. Тот забрался на скамейку с ногами, уселся на корточки и хмуро разминал пальцы. Будто бы готовил их к фехтованию очередной сигаретой.

— Спроси её, какого хрена?

Ничего лучше в голову нам не пришло. Мара запрокинула голову, как будто хотела поймать ртом орешек, и крикнула:

— Зачем ты это делаешь?

В доме, к которому мы стояли спиной, под самым чердаком распахнулось окно, и кто-то выглянул.

— Что делает? — спросил я.

— Не знаю, — прошептала Мара. — Что-нибудь. Пусть придумает сама.

На этот раз ответ мы получили быстро.

— Лучше бы вам уйти, — сказал человек наверху.

Костя посветил фонариком вверх, но луч запутался в листве деревьев. Да и вряд ли он достал бы до четвёртого этажа.

— Мы вас разбудили? — спросил он.

— Лучше бы вам уйти.

Голос не мужской и не женский. Какой-то усреднённый, будто его, как два вида сыра в одной кастрюле, перемешали ложкой. Свет не горел, и мы могли видеть только открытое окно да движение, которое вполне могло быть колыханием занавески.

Анна сложила рупором руки и сказала:

— Простите!

— Лучше бы вам уехать.

Прошло некоторое время, прежде чем я понял, чем эта фраза отличается от предыдущей, сказанной с точно такой же интонацией. Отличается всего одним словом, но этого различия нам хватило, чтобы напрячься.

Окно там временем так же бесшумно затворилось. У меня сложилось странное чувство, что человек в здании даже не посчитал нужным открыть глаза, чтобы посмотреть на нас. Возможно, он даже не просыпался.

Костя всё ещё светил фонариком вверх.

— Поднимемся?

— И что мы им скажем? — нервно сказала Анна. — Будем светить фонариком в лицо, как гестапо? Идёмте лучше отсюда.

Одной рукой она взяла за руку Костю, другой схватила за рукав меня, и потащила, не разбирая дороги, сквозь вязь городских переулков.

Мы набрели на ночной кинотеатр. Афиши обещали весёлое времяпрепровождение в компании героев из «Назад в будущее», однако заглянув внутрь (место кассирши пустовало и выглядело таким, будто там не сидел никто уже лет двести; даже штрудель в тарелке на столе успел превратиться в кусок гранита; дверь в зал была настежь распахнута), выяснили, что по ночам показывают там исключительно военные мелодрамы.